й-броней беспристрастного спокойствия душу, жаждущую тепла, нечто иное. И инстинктивно удвоила свое умение нравиться. Но этого, собственно, можно было и не делать. Ибо Перикл уже любил так, что вряд ли возможно сильнее. И вскоре произошло неизбежное, современниками и потомками оцениваемое различно. Поэт Кратинус писал: «Распутство создало для Перикла Юнону-Аспасию, его защитницу с глазами собаки». Оставим на лирической совести стихотворца определение средства, с помощью которого Аспасия добилась победы. Но, возможно, это не победа Аспасии, а, наоборот, – Перикла? Лишь поясним, что Перикла прозывали «олимпийцем» за его спокойствие и властность, напоминавшие грекам характер их верховного божества – Зевса. Юнона же в римской мифологии – это то же самое, что Гера в греческой – супруга Зевса. Отметим и то, что Кратинус называет Аспасию защитницей стратега, отдавая все же дань ее заслугам в его жизни. И хочется думать, что глаза собаки – это любящие глаза, весьма выразительные и искренние.
Захваченный своим доселе не испытываемым чувством, Перикл не захотел – даже формально – делить свое сердце: в 449 г. до н. э. он разводится со своей женой, к которой никогда ничего, кроме равнодушия, не испытывал и, как ее опекун (для замужней женщины муж всегда выступал в этой роли), выдал ее вновь замуж.
Сам же перевез к себе Аспасию, которая, несмотря на всю свою самостоятельность, явно ничего не имела против подобного насилия над ее личностью. Через пять лет она родит ему сына – Перикла-младшего, которого все будут признавать его сыном, хотя в глазах афинян Аспасия не была женой стратега. Ибо между Афинами и Милетом не существовало эпигамии – договора, признающего законность браков между гражданами этих государств.
Казалось, в дом Перикла вошла сама жизнь – так здесь стало людно, шумно, весело. К нему, но больше, наверное, все-таки к Аспасии начали приходить поговорить, поспорить, пообсуждать государственные и даже семейные дела. Когда Сократа, с каждым годом становящегося все более известным как философ, спрашивали в полушутку-полусерьезно, как воспитать хорошую жену, он однозначно отвечал:
– Все это гораздо лучше объяснит Аспасия!
Он до сих пор любил ее и продолжал как-то по-детски ревновать ее к Периклу. Хотя и видел, что они искренне любят друг друга, хотя и не мог принудить себя не ходить к ним в гости – шел туда на муку, но шел.
А Аспасия действительно любила поговорить на эту, непостороннюю для нее, тему. Она охотно и с жаром распространялась о том, как устраиваются и расстраиваются браки, как в самом деле воспитать из женщины добрую жену, мать и хозяйку, какова зависимость супружеского счастья от умения мужчины поднять жену до своего уровня развития. И счастливый вид Перикла свидетельствовал, что бывшая гетера была не только хорошим теоретиком.
И в другом она не ограничивалась лишь словами – она принесла в Афины более свободное обращение и более свободный тон своей родной Ионии в отношениях между мужчинами и женщинами. Она не чуралась бесед и застолий, в глазах города она была лишь любовницей стратега, а его друзья уважали ее гораздо больше, чем раньше законную его жену. Фактически она одновременно пользовалась свободой гетеры и почетом супруги. В их доме с Периклом она принимала гостей, что по афинским обычаям было для женщины недопустимым. Но эти гости почитали за счастье общение с нею, поверяя ей свои мысли и с подлинным почтением прислушиваясь к ее речам. Пожалуй, она первая да, наверное, и единственная женщина из всех афинянок, которая поддерживала любезное и благородное обращение с выдающимися деятелями. Сократ, учитель Перикла философ Апаксагор, знаменитый скульптор Фидий считали ее достойным партнером для бесед и хорошим другом.
Авторитет ее личности был так высок, что пробивал даже монолит обычаев – и к Периклу некоторые его друзья стали приходить с женами, дабы те имели возможность и счастье также пообщаться с Аспасией, всеобщей советчицей и наставницей.
Ее присутствие как-то незримо влияло и на всю атмосферу в полисе. Действительно, глупо считать женщину лишь существом второго сорта, служанкой, приспособлением для удовольствия, когда Перикл – не последний человек в Афинах – открыто счастлив своему общению с женщиной, а многие другие тоже вроде не глупые горожане, вхожие в дом стратега, никак не могут нахвалиться умом его хозяйки. И незаметно в поэзии потихоньку начинают пропадать женоненавистнические нотки, все чаще воспевается человеческое достоинство женщины, пробуждается интерес к ее внутреннему миру. Драматурги делают женщин главными героинями своих пьес, и они покоряют зрителей величием, самопожертвованием, мужеством, нравственной чистотой. Словом, греки взрослели и начинали понемногу понимать, что общество, его сила и жизнеспособность должны проверяться на отношении его членов к женщинам, старикам и детям. Самым слабым и беззащитным. Ставя их на второй план, возможно добиться временных успехов, но конец тогда будет еще более удручающ.
Перикл и Аспазия. Художник Х. Горнело
Сама Аспасия всегда была на первом плане – и в предыдущие периоды своей жизни, и сейчас. Ее связывала взаимная любовь с, как она прекрасно понимала, очень неординарным человеком: не было случая, чтобы, уходя из дома или возвращаясь в него, Перикл не поприветствовал Аспасию поцелуем. Наконец-то его дом стал тем местом, где он был счастлив. Он с радостью советовался с ней по всем вопросам – что тоже признак верный: открывать душу и планы хочется лишь любимому человеку. Перикл помнил слова Аспасии, сказанные ему сразу после решения жить вместе:
– Любишь ли ты меня настолько, что позволишь мне спасать тебя от себя самого? Захочешь ли ты выслушать мои советы, когда я увижу, что ты ошибаешься, и найдешь ли ты в себе силы принять мою правоту и поступить так, как я тебе подскажу? Если нет – то любовь наша кончится скоро. Я это знаю по своему опыту – я любила. Но не так, как я хочу любить тебя. Ты готов?
Помнил он и свой ответ:
– Готов.
И никогда в нем не раскаивался. Он принимал ее советы о политике, принимал ее помощь в составлении своих публичных речей, прислушивался к ее мыслям об искусстве, которые незаметно во многом становились и его мнением.
Таково же было преобразующее влияние прекрасной Аспасии и на избранный кружок группировавшихся вокруг их с Периклом дома. Только здесь (как и для всех Афин) на нее падал отсвет исключительного положения ее – перед богами – мужа. Но когда она бывала в ударе, то слушатели забывали обо всем и лишь впитывали ее речи.
Без нее не было бы Сократа, который, так же как и Платон, признавал себя учеником Аспасии. В платоновском диалоге «Менексен» Сократ воспроизводит речь Аспасии, выслушав которую Менексен говорит, что «Аспасию можно назвать очень счастливой, если она, будучи женщиной, в состоянии сочинять такие речи». Сократ отвечает ему: «Если не веришь, то следуй за мной и услышишь, как она говорит».
– Я часто встречался с Аспасией, – замечает Менексен, – и знаю, какова она.
Тот же Сократ отмечал, что у него была не плохая учительница в риторике, а такая, которая сделала хорошими ораторами многих других и даже Перикла, – Аспасия (Платон упоминает, что знаменитая речь Перикла, произнесенная им над павшими воинами в первый год Пелопоннесской войны, создавалась не без помощи Аспасии).
Она вела философские беседы с Анаксагором, рассуждала о политике с Хариносом, о гигиене с Гиппократом, об эстетике с Фидием. Государственные деятели и философы, поэты и художники, общаясь с ней, испытывали подъем духа и интеллекта. Ее утонченность, остроумие и вкус делали беседы с ней некием наслаждением. По описанию Сократа и его ученика Эхинея она отличалась сильным умом, глубокими познаниями в общественных делах, тонким политическим тактом, быстрой сообразительностью и необыкновенной верностью суждений. Платон отмечал, что он, подобно Периклу и многим другим, обязан Аспазии возбуждением в нем умственной деятельности и к тому же развитием ораторского искусства. Сократ называл ее своей наставницей, которой он стремился подражать в проницательности ума и в изяществе речи, в применении диалектики и в искусном овладении диалогом.
Когда однажды к нему обратился знакомый с просьбой подыскать ему друзей и, следовательно, отозваться о нем с лучшей стороны, Сократ ответил просителю:
– Когда-то Аспасия говорила мне, что свахи отлично способствуют устройству удачных браков, если в своих похвалах они недалеко отступают от истины; лишь только они преувеличивали или лгали, то своей ложью причиняли только несчастие, вследствие чего оба обманутых супруга начинали ненавидеть друг друга и виновницу их брака. Я разделяю с ней это убеждение и, думаю, потому, Критобул, что также не имею ничего сказать в твою похвалу, что не было бы согласно с истиной.
Дом, где царила Аспасия, был средоточием всех умственных и художественных устремлений Афин. Здесь собирались корифеи философии, науки, поэзии и архитектуры, живописи и музыки; государственные и военные деятели. Словом, здесь собиралось лучшее общество города, и попасть сюда для многих и многих было чуть ли не главной целью в жизни. Но проникали немногие, уделом же остальных были злоба и зависть, кои находили свое выражение в бесконечном потоке злословия, выплескиваемого на Аспасию и Перикла. Политика в данном случае перемешивалась с уязвленным тщеславием. И тогда, и позднее. Так, Кратин, думая уязвить Аспасию, писал:
Геру Распутство рождает ему,
наложницу с взглядом бесстыдным.
Имя Аспасия ей.
Эвполид выводит в «Домах» Перикла, который в пьесе спрашивает о своем сыне от Аспазии:
– А незаконный-то мой жив?
На это тут же отвечает Миронид:
– Да, был бы мужем он давно.
Но срам страшит его: блуднице он родня.
Комедиографы именуют ее новой Деянирой (женой Геракла, погубившей мужа), Омфалой (царицей Лидии, у которой Геракл, будучи в рабстве, выполнял женскую работу).