Она почувствовала, как он напрягся, прежде чем услышала его рычание.
— Видение?
— Да. Я наблюдала за смертью Генри, но это случилось не из-за полученных травм. Думаю, кто-то из общества убил его, но прежде они узнали обо мне.
— Это очень важная новость, Фелисити. Это подтверждает, что ты находишься в серьезной опасности. Если ночные знают о твоем существовании, то не остановятся, пока не найдут тебя.
— Меня зовут Фил, но да, начинаю понимать это. Но дело в том, что я видела еще кое-кого.
— Расскажи мне.
— Думаю, я столкнулась с Иерофантом.
Глава 7
Спар не собирался выпускать Фелисити из поля зрения. Ни на мгновение. И услышанная история о ее видении только усилила его решимость. У него не было сомнений в том, что увиденное ею произошло на самом деле.
Он знал, как работает Общество, и понимал, что узнав о Фелисити, ее силах и связи со Стражем, ночные не остановятся, пока не уничтожат ее.
Спар боялся, что они уже сделали первый шаг.
Его человек была очень тихой с момента как вернулась из госпиталя и поделилась своей историей. С тех пор как она рассказала о видении, то произнесла едва ли несколько слов.
Фелисити выглядела расстроенной, что казалось вполне закономерным, учитывая увиденное и то, чему они оба стали свидетелями по возвращении домой.
Ее отметина потемнела.
Сразу после взрыва Фелисити показала руку Спару и своим друзьям, и все они видели лишь легкое покраснение на бледной коже.
На следующее утро в ванной стало заметно, что метка покраснела и походила теперь на ожог. Этим вечером, после видения, не осталось никаких сомнений, что это метка Ултора.
Очертания символа потемнели до ржаво-коричневого цвета, как словно татуировка, нанесенная хной, и Спар видел, как Фил неосознанно потирает ее, когда отвлекается.
Она утверждала, что метка не причиняет ей боль, но Спар знал, что боль может иметь различные формы, и не все из них физические.
Он был близко знаком с Тьмой и понимал, что даже крупица ее могла угнетать человеческую душу, как якорь, таща в бездну. Особенно душу такую чистую и сладкую, как у Фелисити.
Эта мысль заставила его улыбнуться, даже почти захихикать.
Он был знаком со своей маленькой женщиной едва ли сутки, но знал, что некоторые из ее знакомых описали Фил ее как сладкую.
Снаружи была колючей, как чертополох, со своим острым языком и держала дистанцию. Спар уже видел, как она использовала юмор в качестве щита против страха и брюзжала, когда чувствовала себя не уверенной или сбитой с толку.
Казалось, Фелисити довольно много на него рычит.
Его удивляло то, что она заставляла его ощущать себя выбитым из колеи. Это чувство ему не нравилось.
Долг обязывал его верить, что он испытывал к ней не больше, чем защитный инстинкт, который любой Страж естественно ощущал к человечеству, к расе, вызвавшей его, но это не объяснило, как чувства Спара перерастали от желания защищать до симпатии каждый раз, когда она находилась поблизости.
Он и сам не подозревал, что способен на такие эмоции. Стражей создавали как воинов ради единственной цели.
Не только само предназначение бороться с Тьмой, решая этим все другие проблемы, но и природа бойцов, закаленных и замкнутых, сделали их не способными испытывать подобные нежные чувства.
Им были присущи приверженность своему делу, верность своим братьям и глубокая ненависть к злу, для того чтобы выполнять свою работу, но ничто не говорило о том, что они должны уметь заботиться, особенно об определенном человеке.
Выживание человеческого вида — вот что имело значение в балансе между Светом и Тьмой, а не жизнь каждого отдельного лица. Потери неизбежны, как и любой солдат, он знал это, поэтому привязанность к человеку обрекала на боль.
Как ни крути, что толку заботиться о человеческой женщине? Даже если Стражи одержат победу, Общество будет сражено, а Семь навсегда останутся в тюрьме, отсутствие угрозы означает, что Спар и его братья вернутся в свой сон.
Он и его сердце обернуться в камень до следующей угрозы Тьмы, а человек, как Фелисити, будет жить, стареть, и умрет, потерянная для него навсегда.
Логика диктует, что Страж не должен чувствовать. Это единственный способ, гарантирующий исполнение его долга, как обязывает Свет.
Но знание этого не делало задачу устоять перед Фелисити легче, особенно теперь, когда Спар узнал ее вкус. Он вспоминал их поцелуй по тысяче раз в час с того момента.
Жест был порывом, маленькой местью женщине, которая напугала его до глубины души, когда упала в обморок у его ног. Спар хотел вывести ее из себя, возможно, смутить тем, что ее облапал мужчина на людях, на глазах у незнакомцев, проходящих мимо оживленной больницы.
Но в тот миг, когда он прикоснулся к ней, каким-то образом его первоначальные намерения растворились, растаяли в глубоком, насыщенном вкусе Фелисити.
Вкусе сладком, как мед, и пряном, как густой глинтвейн. Она уничтожила его рассудок одним прикосновением, и он знал, что сам виноват в этом падении.
Спар ощутил на вкус ее шок, а затем жар ее капитуляции, пока наслаждался ее нежным ртом. Тело Фелисити фантастически подходило к его, и отклик пробудил огонь, струящийся по его венам.
Прежде чем она отстранилась, он был готов наплевать на всю эту публику и нырнуть еще глубже в ее тепло.
Ее отказ, скорее всего, уберег их от немалых неприятностей, в том числе и вероятного ареста за непристойное поведение в общественном месте. Спар потерял рассудок, слишком далеко зашел, чтобы волноваться об этом. Он был готов взмыть с ней в небо, если бы это дало возможность продолжать ее обнимать. Спар испытывал абсолютный восторг.
Так почему с ней не произошло того же?
Спар нахмурился и поерзал на своем месте в углу. Объект его размышлений перемещалась по помещению, как будто Стража там даже не было, демонстративно не обращая внимания на его присутствие, и ему пришлось признать, что такое отношение раздражало.
Он понимал, что видение встревожило ее, и подозревал, оно пошатнуло решимость выпроводить его через дверь и из ее жизни.
Спар знал, что Фелисити терпит его постоянное присутствие, только потому что реально почувствовала угрозу ночных. Увидев все воочию, еще бы она не почувствовала! Однако, не претворялась, что счастлива от этого.
В течение первого часа после возвращения из больницы Фелисити была поглощена рассказом о своем видении, ответами на вопросы Спара и обсуждением необходимости поделиться информацией с Эллой и Кесом.
То, что Фелисити видела Иерофанта, ставило ее в уникальное положение — рядом с высшими чинами Общества. И не важно, как мало она видела.
Они оба согласились, что необходимо позвонить другому Стражу и его Хранителю, но были вынуждены оставить сообщение, когда никто не ответил.
Спар видел, что она обеспокоена, по тому, как Фелисити застыла на краешке стула, прежде чем подняться и начать вышагивать по комнате.
И потемнение метки лишь добавляло обеспокоенности, пока Спар не спросил, есть ли какой-то способ отвлечь ее от проблем.
На все, что было связано с выходом из безопасности дома, он сразу наложил вето. Спар предпочел бы расположиться в хорошо построенной каменной крепости, но понимал, что это невозможно. По крайней мере, в доме они могут защититься.
Он уже изучил оба этажа и узнал все входы и выходы. Их было слишком много, что ему не понравилось, но, зная их расположение, было проще вычислить, откуда скорее нападет враг.
Спар мог предугадать реакцию Фелисити, включающую в себя повышение голоса, яростную жестикуляцию и множество ругательств, сказанных на языке, который он едва мог распознать. Хотя и учился, слушая Фелисити, когда она выходила из себя.
Они долго спорили, пока Фелисити не заявила, что сбежит, как только Спар отвернется. Хотя он сомневался, что не сможет ее остановить, учитывая, что ей сон нужнее, чем ему.
Она не шутила, говоря, что не потерпит положение заключенной в собственном доме. В итоге, Спару пришлось научиться новому человеческому понятию: компромиссу.
Они сошлись на том, что Фелисити пообещала не покидать помещение, а он расширил область, где можно находиться, включив первый этаж.
Оказалось, что квартира находилась над магазином пожилой четы, вырастившей Фелисити. После их смерти, Фелисити унаследовала дом и превратила художественный магазин дедушки в собственную студию.
Спару не понравились высокие окна, выходившие на улицу, но он хотя бы мог сесть между ними и своей подопечной. Что и сделал, едва они оказались в студии, и теперь наблюдал, как маленький человечек суетилась, включала освещение, устанавливала подставки и ставила огромный холст на потрепанный, весь в пятнах мольберт.
— Ты художница?
Комната была огромной, заполненной наполовину готовыми произведениями искусства, различными предметами, которые Спар мог бы посчитать орудиями пытки, и парой предметов мебели больше для необходимости, чем для уюта. Низкий голос практически эхом раздался по полупустому помещению.
— И да, и нет, — ответила Фелисити, сосредоточившись на кистях, которые вытирала о тряпку, смоченную в отвратительно воняющей жидкости. — Я рисую, но не этим зарабатываю на жизнь. Реставрирую произведения искусства для музеев и частных коллекционеров. Иногда берусь за рекламу, как делал папа. Точнее дедушка. У него был бизнес по изготовлению плакатов, но такое не для меня. Правда для старых друзей семьи занимаюсь и этим.
После кафе и больницы Фелисити переоделась, и теперь на ней были надеты потрепанные брюки, очень похожие на военные.
От талии до колен их покрывали пятна краски. Спару понимал, зачем она надевает такие штаны, у них много карманов, в которых лежали различные флаконы, бутылочки, тюбики, тряпочки и инструменты.
К штанам Фелисити натянула такую же запятнанную майку, которая когда-то была черной, а сейчас же приобрела оттенок старого асфальта.
В комнате было тепло, очевидно для комфортной работы, но Спару стало жарко при виде оголенных плеч и рук Фелисити.