— Нам нужно заехать в городское управление КФБ.
— Как скажете, Ваше Сиятельство! — ответил водитель и завёл двигатель.
Я хотел было ещё раз сказать Кириллу, что не стоит обращаться ко мне по титулу хотя бы в те моменты, когда мы с ним вдвоём, но потом решил, что толку с этого всё равно не будет — просто надо было привыкать.
В управлении КФБ меня уже ждали — дежурный сразу же проводил меня к Ивану Ивановичу.
— Что там у тебя за проблемы? — спросил Милютин, когда мы остались вдвоём.
— Я сейчас был на работе у дяди Володи, — ответил я. — Ну или, можно уже сказать, на моей работе.
— Твоей работе? — переспросил Иван Иванович. — Так ты там работать собираешься? Я думал, ты просто совладелец.
— Собирался быть совладельцем, но дядя Володя выделил мне кабинет с секретаршей и машину с личным водителем. Хочет, чтобы я участвовал в делах фирмы.
— Молодец Волошин, — сказал Иван Иванович усмехнувшись. — Грамотный ход. Но всё равно он нежилец.
— Но почему? — удивился я.
— Вот увидишь.
— Ну пока что с ним всё нормально, хотя он очень переживает из-за уголовного дела о моём похищении.
— Я бы на его месте тоже переживал. Похищение — это минимум десять лет. А если получится доказать, что Мухина убили по его приказу, то и все двадцать.
— А нельзя это дело как-то… — я запнулся, пытаясь подобрать нужное слово.
— Замять? — уточнил Милютин. — Не хочешь, чтобы твой дядя понёс справедливое наказание?
— Я-то в принципе не против, я его не простил и прощать не собираюсь несмотря на все компенсации. Могу об этом забыть и не вспоминать, но не прощу. Такое не прощается.
— Так в чём тогда проблема?
— В том, что бабушка и отец меня просто не поймут, если я на суде дам показания против дяди Володи.
— Тебя даже я не пойму, если уж мыслить исключительно прагматично, — сказал Иван Иванович. — Если Волошина арестуют до того, как он передаст вашей семье все дела, то считай, это конец планам твоей бабушки. Она получит не действующую компанию, а просто офис с мебелью, да банковский счёт. И, возможно, долги. Не думаю, что она хочет именно этого.
Мне нечего было на это сказать, а Милютин продолжил:
— Но, надо признать, наши шансы посадить твоего дядю в тюрьму не так уж и велики. Я просто уверен, что с повинной он не придёт, а свидетелей у нас нет. Единственный, кто мог бы дать показания против Волошина — это Мухин, но он уже ничего никому никогда не покажет.
— Да. Дядя сказал, что эсбэшника Корецких уже нет в живых, — подтвердил я.
— Получается, дядя твой и Мухина убил и тебя похитил и чуть не убил, но при этом он выходит у нас сухим из воды, — резюмировал Иван Иванович. — Можно, конечно, ментальное сканирование ему провести, но на сканирование у нас, к сожалению, пока нет оснований. Только твоё заявление как-то могло бы помочь, но ты его писать не будешь.
— Не хотелось бы, — признался я.
— Ладно, хрен с ним, с Волошиным, — произнёс Милютин, махнув рукой. — Может, оно так даже и к лучшему: ни торговые связи рвать сейчас не стоит, ни отца твоего злить. Да и остальных эльфов тоже. Можно сказать, повезло Волошину — спасает его политическая ситуация. Хотя это ещё вопрос — спасает ли! Никто не знает, что ему твоя бабушка приготовила после передачи дел.
— Но что теперь будет с Корецкими и Васильевыми? — спросил я. — Ведь кого-то из них могут осудить.
— Осудить не осудят, — возразил Милютин. — Когда начнётся суд и дело по-настоящему запахнет керосином, даже графиня Васильева согласится на сканирование — в тюрьме сидеть никто не хочет. Но доводить это всё до суда не стоит, так как теперь мы точно знаем, что ни Корецкие, ни Васильевы ни в чём не виноваты.
— И что теперь делать? — спросил я.
Милютин достал из ящика стола чистый лист бумаги и положил его передо мной. Сверху положил ручку и сказал:
— Пиши отказ от претензий к Корецким за установку жучка. Остальное я решу.
— Прямо здесь писать?
— Ну, если хочешь, можешь отдельно съездить к следователю.
— Не хочу, но я не знаю, как этот отказ должен выглядеть.
— Вот так! — сказал Милютин, достал из ящика образец отказа и положил его рядом с чистым листом.
— Как Вы всё предусмотрели.
— Работа у меня такая — всё предусматривать.
Я быстро по образцу написал отказ, отдал его Ивану Ивановичу и поинтересовался:
— Теперь суда не будет?
— Почему не будет? — удивился Милютин. — Будет. Похищение было, следствие прошло, значит, и суд должен состояться. Тем более что у нас есть два исполнителя, которые своё в любом случае должны получить.
— Но Корецкие и Васильевы теперь не пострадают? — уточнил я.
— Нет. Разве что дочку Корецких в любом случае выгонят из академии.
— Так ведь я написал отказ от претензий.
— Это неважно. Установив жучок на одежду одногруппника, она совершила поступок, неприемлемый для студентки Кутузовской академии. Но поверь мне, Корецкие будут рады так легко отделаться.
Я подумал, что Иван Иванович прав, а Дарье это послужит хорошим уроком на будущее.
— Кстати, подружке твоей Ане теперь смогут стереть часть памяти, и она наконец-то забудет о тебе. Она очень этого ждёт, но раньше было нельзя — был риск, что сотрётся что-нибудь связанное с твоим похищением.
— А что, можно стереть лишнее?
— Теоретически можно не рассчитать. Но ей постараются аккуратно стереть лишь два года, которые она провела в Польше. Стереть их полностью. И ещё дополнительно поставят блокировку персонально на тебя. Дай-ка я тебя сфотографирую, а то у нас и фотографий-то твоих нормальных нет, а они понадобятся в процессе.
Иван Иванович достал телефон и сделал несколько снимков. Я честно исполнил роль фотомодели, а потом сказал:
— Надеюсь, всё получится, и Аня в итоге будет счастлива с Глебом. А он с ней.
— Ты узнаешь, получилось или нет. Мы организуем вашу встречу, чтобы проверить, насколько удачно прошло стирание.
— Встречу? — удивился я.
— Случайную встречу, — пояснил Милютин. — Например, в кабинете у Анны Алексеевны. Она хороший менталист и сможет определить, вызовешь ли ты хоть какие-то эмоции у Васильевой — ёкнет ли у Ани сердечко при виде тебя. Но об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас ты мне лучше скажи, что ты собираешься делать?
— Поехать в общежитие и выспаться. Или Вы спрашиваете, не определился ли я с местом дальнейшей учёбы?
— Второе.
— Пока нет. Столько событий произошло в последнее время, что я просто не имел возможности всё хорошо взвесить. А теперь ещё и эта фирма дяди Володи…
— Манит перспективой стать серьёзным и уважаемым бизнесменом, а не постоянно рискующим жизнью сотрудником КФБ, — закончил за меня фразу Иван Иванович.
— И это тоже, — признался я.
— Нравится мне, что ты честный.
— Вас всё равно не обманешь.
— И умный не по годам, — рассмеявшись, сказал Милютин, а потом уже совершенно серьёзно добавил: — А значит, должен понимать, что в Кутузовке нет таких наставников, которые смогли бы научить тебя действительно серьёзным вещам, таких специалистов, как Аполлон Ерофеевич. Думаю, позанимавшись с ним, ты понял, как много зависит от наставника.
— Понял.
— Ну если понял, то насчёт академии КФБ всё-таки подумай хорошенько. Учёба там ни к чему тебя не обяжет. Лишь на пятом курсе, дав присягу, ты свяжешь себя с комитетом. До этого ты в любой момент можешь прекратить обучение.
— Спасибо, подумаю, — пообещал я.
— Ну тогда, если мы всё обсудили, то я бы продолжил заниматься своими делами. Да и тебя, наверное, уже твой водитель заждался.
— Да это больше дяди Володи водитель. Думаю, он будет дяде о каждом моём шаге докладывать.
— Будет, — согласился Милютин. — Хочешь этого избежать, посади за руль своего водителя.
— Да где же я своего возьму?
— Хочешь, я тебе дам? — спросил Иван Иванович и рассмеялся.
И я не мог не отметить, что несмотря на работу в выходной день, настроение у руководителя столичного отделения КФБ было замечательным.
*****
Первый вечерний соловей старательно выводил свою трель, спрятавшись в густых зарослях жимолости, лёгкий весенний ветерок разносил по поместью Никитиных сладкий аромат черёмухи, а Мила сидела за столом и наблюдала, как красное закатное солнце приближается к линии горизонта. Сестра её Ольга Родионовна, желая в полной мере насладиться тёплым воскресным вечером, велела прислуге накрыть ужин на улице.
Девушки давно закончили трапезу, но уходить из-за стола не спешили. Вечер располагал к долгой приятной беседе за чашкой чая. Супруг Ольги Родионовны Андрей Павлович задержался допоздна в Петербурге, куда выехал по неотложным делам ещё утром, и весь вечер княгиня собиралась посвятить общению с сестрой. У Милы были такие же планы. Правда, в отличие от сестры, Мила знала, что очень скоро этот вечер перестанет быть таким замечательным.
На душе у девушки было тяжело. Она, как могла, оттягивала начало неприятного разговора, но в итоге взяла себя в руки и произнесла:
— Оля, мне нужно серьёзно с тобой поговорить.
— Я внимательно слушаю тебя, Лизонька, — ответила Ольга, она всегда называла сестру её настоящим именем.
— Возможно, мне скоро придётся уехать.
— Надолго?
— Не знаю. Если всё сложится не очень удачно, то надолго — возможно, навсегда.
— Что случилось? — воскликнула Ольга.
— Ничего.
— Я тебя не понимаю. Если ничего не случилось, то почему ты должна куда-то уезжать навсегда?
— Мне предложили работу.
— Какую?
— Пока не знаю, — ответила Мила.
— Как это не знаешь? — удивилась Ольга.
— Пока мне лишь предложили сходить на собеседование, если это можно так назвать. Но примерно я представляю, что меня ждёт.
— Что же?
— То, что я умею делать лучше всего.
— Но разве тебе нужна такая работа? Зачем тебе вообще работа? Ты ведь ни в чём не нуждаешься!
— Не могу я, Оленька, так жить, — тяжело вздохнула Мила. — Не могу.