К моей радости, память у немца оказалась хорошая. Конечно, многие ребята были спасены во время спецоперации и вывезены в Россию, некоторые, к сожалению, погибли, кто-то мог сбежать и прятаться, но в целом можно было посчитать, сколько ещё курсантов осталось в центрах. Переоценить ценность такой информации было трудно. Я не знал, как бабушка собиралась вытаскивать ребят, но по допросу было видно, что она занялась этим всерьёз.
Уложились мы менее чем за полчаса, бабушка сказала, что она узнала всё, что хотела, поблагодарила барона за ответы и обратилась ко мне:
— Если у тебя, мой мальчик, нет вопросов к нашему гостю, то мы будем заканчивать этот разговор.
— Есть, — сказал я. — Один вопрос.
— Задавай!
— Кто рассказал вам о готовящейся русскими спецслужбами спецоперации? — спросил я фон Лангермана, глядя ему прямо в глаза.
— Неизвестный мужчина, который позвонил в наше консульство в Санкт-Петербурге, — спокойно ответил немец.
Я понял, что барон действительно в прошлый раз не врал, но это было очень странно — по звонку незнакомца привести в боевую готовность столько военных и магов. Что-то там было нечисто.
— А кто это был? Эльф? Орк? Человек? — задал я уже второй вопрос.
— Не знаю. Мы разговаривали с ним по телефону, — ответил фон Лангерман.
— Ты всё-таки мне не поверил, когда я сказала, что он не солгал во время нашего первого разговора? — спросила меня бабушка усмехнувшись. — Зря.
— Я Вам поверил. Поверил, что Вы не ощутили лжи с его стороны, — сказал я. — Просто я подумал, вдруг его сильная защита в тот раз помогла ему нас обмануть? Вы сами посмотрите, это же очень странно, так серьёзно отреагировать на звонок незнакомца. Почему они ему поверили?
— А почему ты это спрашиваешь у меня, а не у него? — удивилась бабушка.
— Простите, — сказал я ей и снова обратился к барону: — Скажите, почему вы поверили звонившему? Почему не подумали, что это шутка?
— Потому что звонивший сообщил факты, которые заставили нас ему поверить, — ответил фон Лангерман.
— Какие именно факты он вам сообщил?
— Он назвал имена трёх курсантов, сбежавших из центра «Ост», и сообщил, что они похитили сотрудника центра, которого мы считали погибшим. И назвал его имя тоже.
— Какого сотрудника?
— Войцеха Яроша.
От этих слов меня прошибло, будто от сильного заклятия магии воздуха — молнии или чего похлеще. Подозреваемых в предательстве резко стало меньше. Ни отец, ни бабушка не знали про Яроша. Даже если бы я им и проболтался, что притащил с собой из Восточного «языка», то уж имя его точно не стал бы называть. В Петербурге больше подозревать было некого. А в Новгороде и Москве про Яроша знали единицы. Круг подозреваемых сузился настолько, что теперь их можно было в прямом смысле пересчитать по пальцам одной руки.
Глава 26
После допроса фон Лангермана у меня было полчаса, чтобы переодеться и подготовиться к отправлению в Потсдам. Не так уж и много времени, поэтому я поспешил в свою комнату. Придя к себе, обнаружил там напольную вешалку, на которой висели строгий чёрный костюм, белая рубашка и бабочка. Рядом с вешалкой стояли чёрные лакированные туфли.
Намёк я понял и начал переодеваться. Но едва я расстегнул первую пуговицу на рубашке, в дверь постучали. Я подошёл к двери, отворил её и увидел на пороге слугу. Он протянул мне телефон и сказал:
— Вам звонят, Ваше Сиятельство! Ваш отец.
Я уже давно бросил все попытки объяснить бабушкиным слугам и помощникам, что меня не надо называть по титулу — это было бесполезно. Только Тойво и Дьяниш называли меня князем, а все остальные в имении, и даже Ристо — Ваше Сиятельство. Поблагодарив слугу, я взял у него телефон и поздоровался с отцом.
— Здравствуй, сынок! — донеслось из динамика. — Я рад, что ты вернулся живым. Надеюсь, у тебя всё нормально.
Слово «сынок» резануло слух — отец раньше всегда называл меня исключительно по имени, причём только Романом. Уменьшительно-ласкательных версий я от него не слышал. А тут вдруг «сынок». Было очень непривычно, но что скрывать, приятно. К тому же я достаточно неплохо знал своего отца — он не любил притворяться, и если он меня так назвал, то это не ради чего-то, а потому что захотел назвать именно так. А вот почему захотел — это было для меня загадкой.
— У меня нормально, — ответил я. — Можно даже сказать, что хорошо. Бабушка дала мне таких телохранителей, что у меня просто не было шансов не вернуться.
— Приятно это слышать. Скажи, а ты, случайно, не знаешь, почему мне не звонит Воронцов?
— Знаю. Потому что спецоперация ещё не закончена. Она пошла не совсем по плану, всех ребят освободить не получилось, — я решил не раскрывать подробности, но сильно врать тоже не стал. — Сейчас ситуация сложная. Но я надеюсь, что в ближайшие дни получится договориться с немцами и обменять ребят. Нам есть что им предложить. Но война тоже не исключена.
— То есть, официально ваша спецоперация не закончена и когда закончится неизвестно?
— Я не думаю, что всё это продлится долго.
— Воронцов жив?
— Да.
— Это хорошо. Надеюсь, он не забудет позвонить сразу же, как вы всё закончите.
— Я сам могу позвонить.
— Спасибо, но я бы предпочёл получить официальную информацию от Воронцова.
— Я попрошу Ивана Ивановича, чтобы он этот момент проконтролировал.
— Тогда я продолжаю ждать звонка.
— Папа! — громко сказал я, испугавшись, что отец на этом закончит разговор.
— Я слушаю тебя, — ответил отец.
— Раз уж ты позвонил, скажи, как там Маша и Андрей?
— У них всё хорошо. Но ты можешь сам позвонить им в любой момент и поговорить с ними.
— Я постоянно об это забываю, — признался я. — Обязательно на днях позвоню. Вот как только закончим с ребятами.
— Желаю удачи, — сказал отец и, выдержав небольшую паузу, добавил: — Береги себя, сынок!
— И ты тоже, папа.
Отец сбросил звонок, а я подумал, как же мне не хочется, чтобы снова вспыхнула война между Петербургом и Новгородом. Отец не был таким, как его представляли Романов или Милютин. Он не был кровожадным и жестоким. И я был уверен, что он не хотел воевать с людьми. Но отец оказался заложником совершенной дикой ситуации, доставшейся ему в наследство от деда, не знал, как из неё выйти, и шёл до конца — к катастрофе и своей возможной гибели. Это было страшно, но я ничего не мог в этой ситуации поделать. Пока не мог.
Я положил телефон на столик и начал переодеваться. Постарался отогнать мысли о противостоянии Петербурга и Новгорода, и у меня это получилось. Но зато сразу же вернулись мысли о предателе. Пока переодевался, прикидывал, кто мог им оказаться? Про Яроша знало пугающе мало людей и орков.
Романов, Милютин, Воронцов — этих, вообще, трудно было подозревать. Кто знал, кроме них, и мог предать? Валуев? Глебов? Менталисты и дознаватели КФБ, работавшие с поляком? Ещё про него знали Аня и Настя, но девчонкам должны были прочистить память. Мало шансов, что они были к этому причастны. Приближённые Воронцова и сотрудники спецслужб тоже отпадали — они знали про спецоперацию, но не знали про Яроша.
Круг подозреваемых был пугающе мал. Но благодаря тому, что он так сузился, я теперь был точно уверен, что это не эльфы. Это было очень важно для меня — я не хотел, чтобы ещё что-то усугубило и без того плохие отношения между эльфами и людьми.
А то, что звонили в Петербургское консульство, могло быть как отвлекающим манёвром, чтобы подумали на эльфов, так и просто подстраховкой. Звонки в посольство Священной Римской империи в Новгороде или в московское консульство в теории могли перехватить — мало ли, вдруг посольства недружественных стран прослушивались.
В петербургское консульство можно было звонить, ничего не опасаясь. Если его кто и прослушивал, то эльфы. Правда, звонить надо было из Петербургской области, или губернии, как она теперь называлась, но это было решаемо. Вряд ли тот, кто нас предал, звонил сам. А помощника можно было и в Петербург отправить. Да хоть в ту же Лугу, которая находилась совсем рядом — всего в часе езды на машине от столицы.
Перед выходом я посмотрел в зеркало, поправил бабочку и нашёл себя похожим на настоящего аристократа. В принципе я им и был, но после изгнания меня из семьи в шестнадцать лет, я себя аристократом особо не ощущал. Да и не до того было: то в Кутузовке осваивался, то в Восточном выживал, то в Москве прятался. А сейчас, стоя в дорогом костюме и рассматривая себя в зеркало, я почувствовал, как что-то внутри меня зашевелилось — возможно, во мне просыпался князь Седов-Белозерский.
И ещё я, оглядев себя, с сожалением подумал, что перед визитом к императору Священной Римской империи стоило зайти в парикмахерскую. И это лишний раз подтвердило, что из зеркала на меня смотрел молодой князь. Студент Андреев на такую мелочь, как неидеальная стрижка, внимания бы не обратил.
Ровно в половине четвёртого я пришёл в каминный зал. Минут через пять туда явилась бабушка в сопровождении Тойво. Почему она решила открывать портал для перехода именно в этом месте, я не знал — возможно, выбрала первое пришедшее на ум просторное помещение. Как я уже понял, активировать заклятие пространственной магии и создать портал можно было где угодно. Главное — знать нужное заклятие, иметь специальную кристаллическую пыль и амулет для перехода.
И ещё в том месте, куда направлялся проходящий сквозь портал маг, его должен был ждать специальный артефакт. Он был своеобразным маяком, указывающим магическим силам, куда отправлять одарённого, использующего пространственную магию. У бабушки в имении такой артефакт постоянно находился в круглой башне, куда мы прибыли с фон Лангерманом. А в Потсдам она ещё накануне отправила Ристо, чтобы он там всё подготовил к нашему прибытию.
Выглядела княгиня Белозерская потрясающе. Она была одета в строгий ослепительно-белый костюм, узкая юбка чуть ниже колена и приталенный жакет сидели на ней просто безупречно. Её густые платиновые волосы бы