Микаэла продолжает бегать по саду, заботясь о том, чтобы каждая деталь была идеальна — и результат действительно впечатляет. На веранде стоят длинные столы, покрытые льняными скатертями. Шарики, салфетки и карточки с именами, все выдержано в одной цветовой гамме. Гирлянды в саду того же оттенка — нежно-розовая мечта любой пятилетней девочки. Не всем повезло иметь маму успешного дизайнера.
Микаэла и мужчина из кейтеринговой компании ставят на стол пироги и сок для детей, закуски и вино для родителей, и становится все очевиднее, что сестра куда больше похожа на маму, чем готова признать. Даже детский праздник превращается в роскошное действо. Но Микаэла, кажется, не получает от всего этого удовольствия — она в стрессе, сердится и как будто изо всех сил старается соответствовать каким-то мнимым ожиданиям. Она никогда бы в этом не призналась, но очевидно: она пытается копировать мамину невероятную способность создавать праздничное настроение.
К тому моменту, когда начинают прибывать гости, она успела переодеться и улыбается до ушей. Это кажется фальшивым, как и ее фотографии в соцсетях, и мне становится почти жаль ее.
Некоторое время спустя я вхожу в их сад и приближаюсь к дому с букетом в руках. Двери веранды стоят нараспашку, родители общаются за бокалом вина, а дети бегают туда-сюда или стоят в очереди к батуту, где один заботливый папа замеряет время, чтобы все было по справедливости. Бассейн конечно же закрыт — ужасно было бы, если бы в него кто-нибудь упал.
Никто не узнает меня, но прийти сюда было полным безумием. Сердце бешено колотится. А если Микаэла заговорит со мной и узнает меня по голосу?
Об этом тебе следовало подумать до того, как идти сюда.
— Какие прекрасные цветы! Можешь оставить их там, внутри, — произносит у меня за спиной какая-то женщина. Обернувшись, я вижу, что она указывает на дом. Она добавляет, что Микаэла где-то там, а на столе стоят вино и закуски для гостей. Поблагодарив ее, я иду дальше.
Эльвира и двое других детей пробегают мимо, шарики у них в руках подпрыгивают в воздухе. В моей памяти всплывает воспоминание о другом детском празднике с танцующими шариками, но оно ускользает прежде, чем я успеваю его осознать.
Я уже возле деревянного настила и открытой двери веранды, когда до меня доносится неестественный смех. Вздрогнув, я оборачиваюсь. Не слишком поспешно, чтобы не привлечь к себе внимания. Это Алекс, который хохочет, стоя с другими мужчинами в саду. Его веселость деланая, все очень прозрачно.
Через веранду я попадаю в гостиную. Она объединена с кухней, окна которой выходят на улицу. Стоя снаружи, легко видеть весь нижний этаж.
К счастью, Микаэлы нигде не видно. Я кладу букет на стол для подарков, но, вместо того чтобы убраться восвояси, жадно оглядываюсь по сторонам. Разница между тем, чтобы находиться внутри, и тем, чтобы подглядывать снаружи, куда разительнее, чем я ожидала. Переступив некую грань, я сама удивлена, какое наслаждение это доставляет. У меня возникает чувство, что я имею право тут находиться.
Проведя пальцем по крышке комода, стоящего в коридоре, я рассматриваю семейную фотографию в рамке на стене. Справа от прихожей начинается коридор с кабинетом и ванной. Каждый уголок в этом доме тщательно спланирован и продуман. Правильно это или нет, но сейчас я завидую Микаэле. На этот раз я хотела бы получить то, что принадлежит моей сестре.
Я запираюсь в ванной. Две зубные щетки в пластиковой подставке на большой раковине. Душевая кабина с дорогим бальзамом и ароматическими маслами для тела, на полочке изысканные полотенца. На шкафчике ее кремы и косметика, его пена для бритья и лезвия. В самом низу я нахожу ее противозачаточные таблетки, достаю упаковку и вижу, что она не пропустила ни единого дня.
Выйдя из ванной, я продолжаю путь по лестнице на второй этаж. Там две очаровательных детских комнаты и игровая. Сейчас в них царит полный хаос, и так же было в ее комнате, когда мы были маленькие. Я убирала и расставляла все по местам, а Микаэла только разбрасывала. В подростковые годы она сбрасывала с себя одежду, где стояла, и там все оставалось лежать, пока не уберет кто-нибудь другой. Судя по тому, как выглядит дом, она хорошо поработала над своим поведением.
На втором этаже есть еще одна гостиная — в ней телевизор такого же размера, что и в первой. Рядом огромная ванная, где есть и душ, и джакузи, и сауна.
Я снова спускаюсь вниз как раз в ту минуту, когда Микаэла заходит в дом из сада с двумя пустыми бокалами в руках. Встав так, чтобы она меня не заметила, я наблюдаю, как она останавливается у стола для подарков и берет в руки букет, положенный мною. Подносит цветы к носу, вдыхая запах розы и эвкалипта. Нахмурив брови, читает записку.
Пучок солнечного света.
Так говорила мама о желтых цветах — интересно, помнит ли это Микаэла? Она ставит их в вазу на кухонном островке и некоторое время задумчиво смотрит на них. Потом возвращается к роли хозяйки.
Микаэла просит мужчину из кейтеринговой компании пополнить блюда с канапе и рулетами, выстав ляет на стол новые бутылки вина. Она улыбается гостье, которая хвалит дом и обстановку. Несколько женщин стоят в кружок, обсуждая район и детский садик. Моя сестра рассказывает, что мечтает вернуться на работу, когда настанет черед Алекса сидеть в отпуске по уходу за ребенком. Она особенно прекрасна, когда смеется.
Меня никто не замечает. Я невидимка.
— Мне никогда еще не доводилось бывать на таком замечательном детском празднике, — говорит осветленная блондинка, присоединяясь к остальным. — Какой ужас — начинаешь завидовать пятилетнему ребенку!
Женщины смеются, и Микаэла вместе с ними, но вид у нее затравленный. Вероятно, она восприняла эти слова как шпильку — и вполне возможно, что именно так они и были задуманы.
Блондинка продолжает нахваливать Микаэлу за то, что все так великолепно, и теперь я узнаю ее. Имени не помню, но она была из тех, кто охотно называл себя моей подругой. Истинная причина того, что она тянулась ко мне, конечно, заключалась в известности моей мамы.
— Наверное, мне следует представиться, — произносит блондинка. — Меня зовут Йенни, я «бонусная» мама Вильмы.
Прежде чем Микаэла успевает ответить, она добавляет:
— Я училась в одном классе с Линдой.
Женщины тут же напрягаются, как хищники, почувствовавшие запах крови.
Йенни кладет ладонь на руку Микаэлы и склоняется к ней.
— Как там было, в тюрьме? — спрашивает она. — Я читала в газете, что ты навещала ее. Там было ужасно? Она сидела, закованная в цепи, или как все это бывает?
— Ты слишком много смотришь телевизор, — отвечает Микаэла, убирая руку.
— Должно быть, тебе тяжело пришлось, Микаэла, — продолжает Йенни и поворачивается к другим. — Мы все были так шокированы, когда ее осудили за убийство. Никто из тех, кто знал ее лично, не мог в это поверить.
Микаэла приосанивается.
— Наверное, всем уже пора перестать удивляться, — произносит она строгим тоном. — Она совершила то, что совершила. Но если бы Линда получила ту помощь, в которой нуждалась, ничего бы этого не произошло.
Боковым зрением я улавливаю движение, поворачиваю голову и вижу в дверях Алекса. Глаза у него почернели, губы сжаты. Он в ярости. Микаэла встречается с ним взглядом, между ними происходит беззвучный обмен репликами, которые я не могу истолковать. Он возвращается в сад, а она с самым беззаботным видом меняет тему разговора. Возможно, она в состоянии обмануть других, но не меня. Я вижу, что она выведена из равновесия.
Повернувшись, я иду по коридору и заглядываю в их спальню. Кровать большая и роскошная, застеленная сшитым на заказ графитово-серым покрывалом с воланом по низу, сверху красиво уложены подходящие по цвету подушки. На столике рядом с постелью стоит свадебная фотография в серебряной рамке. Микаэла прекрасна, как сказочная принцесса — в платье без рукавов с вышивкой на лифе и гладкой юбкой, которая красиво облегает ее ноги. Рядом Алекс, гордый и красивый. Глядя в глаза друг другу, они клянутся в вечной верности. Словно кому-то из них известно, что это такое. Словно она вообще существует.
Обида извивается во мне, как разозленная ядовитая змея, а голос внутри постоянно спрашивает, что я здесь делаю и неужели нахожу удовольствие в том, чтобы истязать себя подобным образом.
Я здесь и рискую всем ради сестры, но когда она в последний раз что-то делала для меня? Ни тогда, когда болела мама, ни тогда, когда меня задержала полиция. И даже тогда, когда я сказала, что у меня есть доказательства против мужчины, задурившего ей голову, — после того, как я отсидела столько лет, будучи невинно осужденной. Возможно, она сама прекрасно осознает, что он совершил, и предпочитает это игнорировать. В противном случае придется признать, что она слепа и глуха.
Я больше не испытываю тревоги, мне без разницы, живет она в постоянной опасности или нет. Насколько я могу видеть, ее жизни в данный момент ничто не угрожает. А я-то на полном серьезе думала, что приду ее спасать.
Выйдя из спальни, я иду по коридору и, когда вступаю в прихожую, вижу сестру. Ее взгляд проскальзывает по мне, словно я незнакомка, потом возврата-ется и снова обращается на меня. Остановившись, я смотрю ей в глаза, разрываясь между желаниями — признаться и кинуться бежать. Когда она хмурит брови, словно пытаясь вспомнить, где меня видела, я иду дальше и выхожу через дверь в сад. Микаэла за мной не идет.
Очередной забег в утренних сумерках, я бегу все быстрее и быстрее и, хотя в горле пересохло, выдавливаю из себя еще больше, до полного изнеможения.
После душа стою перед зеркалом, раз за разом произнося свое имя женщине, которая смотрит на меня оттуда. Словно бы, повторив его достаточное количество раз, я смогу тем самым вызвать к жизни свое новое «я».
Выйдя в кухню, я вспоминаю Микаэлу и желтые цветы. Мне так хотелось увидеть ее реакцию, когда она все поймет, обнять ее и увидеть слезы в ее глазах. Хочу, чтобы она знала: я жива.