емясь создать мост между мыслящими существами через столь огромную пропасть…
— Да, — равнодушно кивнул Шпейер. — Ограниченность скорости света. Если ты говоришь правду.
Инопланетянин вздрогнул.
— У нас нет другого выхода, кроме как говорить правду, и я умоляю вас о понимании и помощи. Месть, завоевание, любая форма массового насилия невозможны при таком разрыве во времени и пространстве. Наша работа совершается в мозгу и в сердце. Даже и сейчас не все еще потеряно. Самые критические события могут остаться в тайне… О, послушайте меня ради ваших еще не родившихся потомков!
Шпейер обернулся к Макензи.
— Все о'кей? — спросил он. — У нас здесь все завершено. Около двенадцати остались в живых, этот — главный. Похоже, они единственные на Земле.
— Мы с самого начала полагали, что их не может быть много, — сказал полковник. Его тон отражал его чувства. — Мы думали так, когда только еще обсуждали с тобой их поведение. Их должно быть немного, иначе они действовали бы более открыто.
— Послушайте, послушайте, — умолял инопланетянин. — Мы явились сюда с любовью. Нашей мечтой было повести вас — сделать так, чтобы вы сами пришли к миру, к совершенствованию… О да, мы бы тоже от этого выиграли, мы выиграли бы еще одну расу, с которой когда-нибудь смогли бы сотрудничать как братья. Но во Вселенной существует много рас. Наши действия имели целью главным образом ваше благополучие, ваше будущее.
— Это стремление к совершенствованию не оригинально, — проворчал Шпейер. — Мы уже сами дошли до него. И теперь, и раньше. Последний раз оно привело к ядерным бомбам. Нет, спасибо!
— Но мы знаем! Великая Наука предсказывает с абсолютной точностью…
— Предсказала она вот это? — Шпейер указал на разрушенную комнату.
— Это случайные издержки. Нас слишком мало, чтобы во всех деталях контролировать варварство. Но разве вы не хотите покончить с войной, с тем, от чего страдаете с давних времен? Я предлагаю вам это за вашу помощь сегодня.
— Вы успешно сами начали довольно гнусную войну, — сказал Шпейер.
Инопланетянин стал ломать пальцы.
— Это была ошибка. План остается прежний — единственный путь подвести ваш народ к миру. Я, кто столько путешествовал между солнцами, готов стать перед тобой на колени и умолять…
— Прекрати! — Шпейер откинулся назад. — Если бы вы пришли открыто как честный народ, вы нашли бы желающих выслушать вас. Может быть, даже многих. Но нет, вы действовали хитростью и коварством. Вы знали, что для нас правильно. Нас самих вы не спросили, не сочли даже нужным посвятить нас в это. Боже правый! Никогда не встречал я подобной наглости!
Инопланетянин поднял голову.
— Все ли вы говорите детям? Всю правду?
— Настолько, насколько они готовы понять.
— Ваша детская культура не готова понять эти истины.
— Кто, кроме вас, счел нас детьми?
— Как вы узнаете, что вы уже взрослые?
— Мы пытаемся выполнять взрослую работу и видали, способны ли справиться с ней. Конечно, мы совершаем порой жуткие промахи, мы люди. Но это наши собственные промахи. И мы учимся на них. Не вам учить нас, не вам с вашей чертовой психологической наукой, которой вы хвастаете и которая хочет определить рамки способностей каждого мозга! Вы хотите восстановить целостное государство, не так ли? А вы когда-нибудь задумывались, что, может быть, человека больше устраивает феодализм? Раздробленность, когда каждый знает свое собственное место, к которому принадлежит и частью которого является; община со своими традициями и своей честью; возможность каждого принимать решения, с которыми считаются; защита от высших сюзеренов, стремящихся захватить все больше власти; тысяча различных способов жизни? Мы всегда строили здесь, на Земле, сверхдержавы и всегда затем разрушали их снова. Я думаю, может быть, идея с самого начала была ошибочной. И может быть, на сей раз мы найдем что-нибудь лучшее. Почему не мир из маленьких государств, слишком крепких, чтобы распасться на части, и слишком маленьких, чтобы причинить кому-нибудь вред, — понемногу возвышающихся над мелкой завистью и злобой, но сохраняющих свои особенности, — тысяча различных подходов к решению наших задач? Может быть, тогда некоторые из них мы сумеем решить… сами!
— Никогда вы их не решите, — сказал инопланетянин. — Вы снова и снова будете распадаться на части.
— Это ты так думаешь. Я думаю иначе. Но кто бы из нас не был прав — а Вселенная чересчур огромна, чтобы предсказывать будущее, — мы должны сделать собственный свободный выбор на Земле. Я предпочел бы умереть, чем быть прирученным. Люди узнают о вас, как только судья Бродский будет восстановлен. Нет, раньше. Полк услышит обо всем сегодня, город — завтра, просто для того, чтобы исключить возможность снова всякими ложными идеями скрыть правду. К тому времени, когда прибудет ваш следующий космический корабль, наш выбор будет уже сделан — в нашей собственной манере, какова бы она ни была.
Инопланетянин спрятал голову в складках своей одежды. Шпейер повернулся к Макензи. Лицо его было влажным.
— Что-нибудь… ты хотел что-нибудь сказать… Джимбо?
— Нет, — пробормотал Макензи. — Ничего не приходит в голову. Давай организуем наш штаб здесь. Хотя я не ожидаю больше боев. Кажется, все уже кончилось.
— Безусловно. — Шпейер с трудом перевел дыхание. — Вражеские войска повсюду вынуждены будут капитулировать. Им не за что больше сражаться. Скоро мы сможем заняться залатыванием прорех.
Это был дом с внутренним двориком, стены которого были увиты розами. Улица еще не ожила, поэтому здесь царила предзакатная тишина. Горничная впустила Макензи через заднюю дверь и скрылась. Он направился к Лауре, сидевшей на скамье под ивой. Она взглянула на него, но не встала. Одной рукой она придерживала колыбель.
Он остановился, не зная, что сказать. Как она похудела! Внезапно она сообщила ему так тихо, что он едва смог расслышать:
— Том мертв.
— О нет! — У него потемнело в глазах.
— Я узнала это позавчера, когда несколько его людей прибрели домой. Он убит в Сан-Бруно.
Макензи не решался сесть с ней рядом, но ноги не держали его. Он присел на камни и стал разглядывать их причудливое расположение. Больше не на что было глядеть.
Ее голос донесся до него, ровный, без всякого выражения:
— Стоило это всего? Не только Том, но и столько других погибли ради политики?
— На карту было поставлено большее, — сказал он.
— Да, я слышала радио. И все же я не понимаю такой цены. Я очень старалась понять, но не могу.
У него не было сил защищаться.
— Может быть, ты права, голубка. Не знаю.
— Я не себя жалею, — сказала она. — У меня остался Джимми. Но Том столького лишился.
Он только сейчас осознал, что здесь младенец, что это его внук, о будущем которого надо подумать. Но он чувствовал себя полностью опустошенным.
— Том хотел, чтобы он носил твое имя, — сказала она.
А ты этого хотела, Лаура? — мысленно спросил он. А вслух:
— Что ты будешь делать теперь?
— Найду что-нибудь.
Он заставил себя посмотреть на нее. Заходящее солнце падало на листву ивы и на лицо Лауры, повернутое сейчас к младенцу, который не был виден ему.
— Вернись в Накамуру, — сказал он.
— Нет. Куда-нибудь в другое место.
— Ты так любила горы… — выдавил он. — Мы…
— Нет. — Она встретила его взгляд. — Ты не виноват, папа. Нет, не в тебе дело. Но Джимми не станет солдатом. — Она заколебалась. — Я уверена, что некоторые эсперы будут продолжать свое дело, пусть на новой основе, но с прежними целями. Я думаю, нам следует присоединиться к ним. Джимми должен верить в нечто другое, чем то, что убило его отца, и работать, чтобы это другое стало реальностью. Ты не согласен?
Макензи с трудом поднялся.
— Я не знаю, — сказал он. — Никогда не был мыслителем… Можно мне взглянуть на него?
— О, папа…
Он подошел и посмотрел на маленькое спящее существо.
— Если ты снова выйдешь замуж, — сказал он, — и у тебя будет дочь, назовешь ее своим именем? — Он увидел склоненную голову Лауры и ее стиснутые руки и поспешно сказал: — Ну, я пойду. Я хотел бы навестить тебя снова, завтра или в другое время, если ты захочешь.
Тогда она бросилась в его объятия и заплакала. Он поглаживал ее волосы и что-то бормотал, как тогда, когда она была ребенком.
— Ты хочешь вернуться в горы, не так ли? Ведь это и твой край, твой народ, место, к которому ты принадлежишь.
— Т-ты даже не представляешь, как я этого хочу.
— Тогда почему же нет? — вскричал он. Его дочь выпрямилась.
— Я не могу, — сказала она. — Твоя война закончилась. Моя только начинается.
Он старался держать себя в руках, но смог сказать только:
— Надеюсь, ты ее выиграешь.
— Может быть, через тысячу лет… — Она не смогла продолжать.
Уже темнело, когда он ушел от нее. Жизнь города еще не вошла в свою колею, так что на улицах было темно, только звезды освещали крыши. Эскадрон, ожидавший полковника, чтобы проводить его в казармы, странно выглядел в свете фонарей. Солдаты отсалютовали ему и поехали следом, держа ружья наготове, и единственным нарушавшим тишину звуком был стук копыт.
ВОЗМЕЗДИЕ ЭВЕЛИТ
Poul Anderson
The Share of Flesh
Galaxy, December 1968
1
С оружием Мору разобрался. Пришельцы успели продемонстрировать местным проводникам, сколь мощные вспышки пламени вылетают из бластеров — так назывались те штуки, что висели у каждого из них на боку. Но про видеопередатчики Мору, конечно же, знать ничего не мог. Возможно, он считал их амулетами.
Поэтому вышло так, что когда он убил Данли Сэрна, то сделал это на глазах у его жены.
В общем, произошла случайность. Биолог выходил на связь в установленные часы утром и вечером (сутки длились здесь двадцать восемь часов), а днем отсылал сообщение своему компьютеру. Но поскольку они с Эвелит поженились недавно и были столь беспредельно счастливы, Эвелит старалась перехватить послания Данли в любую свободную минуту.