Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем? — страница 15 из 26

И оба сошли где-то под Таганрогом

Среди бескрайних полей,

И каждый пошел своею дорогой,

А поезд пошел своей.

«Машина времени»

Глава 10. «Реперные точки» дестабилизации

Даже мертвые не будут спать вечно

Представляется, что срыв в системный кризис с последующей утратой управляемости и антифеодальной революцией может произойти практически в любой момент после того, как правящая бюрократия исчерпает в основном имеющиеся у страны резервы прочности, то есть приблизительно начиная с весны 2007 года. Разумеется, если правящая бюрократия не откажется в конце концов от хотя еще пока и не доминирующих, но прорабатываемых все более подробно во время написания этой книги планов проведения в декабре 2006 года досрочных парламентских выборов, Россия войдет в «зону риска» значительно раньше – с фактическим началом новой избирательной кампании, то есть уже в августе 2006 года.

Ориентируясь на динамику утраты правящей бюрократией интеллекта и инстинкта самосохранения в сочетании с разрушающей экономику эскалацией как силового рэкета, так и разрушающей человеческий потенциал России «второй волны либеральных реформ», можно с высокой вероятностью предположить, что системный кризис произойдет достаточно быстро (разумеется, с исторической точки зрения). В настоящее время, даже с учетом вероятного сохранения исключительно благоприятной для нашей страны внешнеэкономической конъюнктуры, практически неизбежным представляется его наступление до конца 2009 года, наиболее вероятным – до конца 2008.

Таким образом, весь период нестабильности, который определит судьбу нашей Родины и судьбу каждого из нас как минимум на ближайшие десятилетия, умещается в менее чем четырехлетний, а, скорее всего, – трехлетний период. При этом практически неизбежными катализаторами разрушительных общественно-политических процессов представляются, вне зависимости от характера их проведения, парламентские и президентские выборы.

Конечно, сегодня, после чудовищных по цинизму и масштабу фальсификаций «самых чистых выборов» 2003 и 2004 годов, даже по форме мало чем напоминающих избирательный процесс «выборов» в Мосгордуму 2005 года, результаты которых были в основном известны в момент их объявления, и в условиях всеобщего ожидания новых извращений демократии правящей бюрократией, крайне затруднительно даже представить себе возможность массового возмущения из-за сколь угодно грубых и масштабных нарушений в ходе проведения сколь угодно значимых выборов.

Однако человеческое общество представляет собой живой и постоянно изменяющийся организм, в котором даже безусловно верное для сегодняшнего дня уже завтра может оказаться полностью и необратимо устаревшим.

Как бы крепко и как бы долго ни спали люди, в конце концов они просыпаются – и даже уснувшие вроде бы вечным сном просыпаются на Страшном суде.

Мы видели массовое и совершенно неожиданное для практически всех грамотных аналитиков пробуждение нации в конце 2004 года в ходе «оранжевой» революции на Украине. Да, украинцев разбудил не кто-нибудь, а наш собственный президент: по-видимому, то, что в России казалось ему нормальным, естественным и само собой разумеющимся, для граждан соседней страны стало душераздирающим и совершенно невыносимым хамством.

Но и в нашей стране нечто подобное произошло совсем недавно. Еще в начале 2005 года, буквально через несколько недель после того, как все авторитетные специалисты (в том числе и не приемлющие путинский режим по принципиальным идеологическим соображениям) и все мало-мальски известные оппозиционеры признали полную невозможность массового протеста, мы увидели этот массовый протест и в России. Тогда за два с половиной месяца на улицы совершенно стихийно вышло полтора миллиона человек!

Комплексное разрушение повседневного человеческого быта, с небывалой после фашистской оккупации изощренностью и последовательностью осуществляемое сегодня правящей бюрократией, вполне способно довести широкие массы граждан России до состояния, когда они начнут всерьез рассматривать выборы как способ реального улучшения своей повседневной жизни. При этом принципиально важно, что выборы будут восприниматься ими не только как вполне реальный и важный, но и как единственный доступный им безопасный для них лично и потому единственный приемлемый для них способ нормализации повседневных условий своего быта.

В этом случае они достаточно быстро и, что особенно важно, совершенно внезапно для посторонних наблюдателей (в число которых, безусловно, входит и современная правящая бюрократия России) станут абсолютно нетерпимыми не только к тотальным фальсификациям результатов этих выборов, но и к ставшим обыденными в последние годы более мелким злоупотреблениям.

В результате привычные мелкие шалости с «административным ресурсом», по инерции воспринимаемые правящей бюрократией как невинная забава и мелкое удовольствие, как небольшие, но приятные бонусы, привилегии, являющиеся неотъемлемым атрибутом ее высокого общественного статуса, могут совершенно неожиданно для нее стать поводом полноценного общенационального кризиса.

Хотя не следует забывать и о том, что его причиной может стать и неполитическое по своему характеру явление – внезапное неприемлемое ухудшение условий жизни широких масс граждан (в том числе обязательно и в Москве как столице, являющейся в силу своего положения и объективной централизации внутренней жизни России единственной значимой площадкой политической борьбы).

Это ухудшение может быть вызвано либо привычным сочетанием безграмотности и безответственности правящей бюрократии, либо очередной техногенной катастрофой из-за реструктуризации естественных монополий или обычного оголтелого воровства, либо последовательным и успешным проведением соперничающих друг с другом либеральными фундаменталистами и силовой олигархией смертельных для российского общества либеральных реформ.

Настоящая глава посвящена последовательному рассмотрению и сопоставлению возможных casus belli.[34]

Март 2007 года: досрочные парламентские выборы?

Самый простой и вместе с тем весьма эффективный катализатор системного кризиса в России, представляющийся практически самоочевидным (и поэтому наименее вероятный в силу практически неизбежного противодействия), – это предстоящие нам парламентские выборы.

Конечно, в настоящее время, после выборов последних 10 лет действительно трудно представить, чтобы злоупотребления любого масштаба (или подозрения на них) при подсчете голосов были способны вызвать сколь-нибудь заметный протест даже при существенном внешнем «разогреве».

Однако раздражающего воздействия и разрушительных способностей правящей бюрократии никогда не стоит недооценивать. В конце концов, накануне «оранжевой революции» на Украине, не говоря уже о парламентских выборах в Грузии или Киргизии, авторитетные исследователи высказывали точно такую же точку зрения – и обвинять их в некомпетентности нельзя. Недовольство общества зреет и копится глубоко внутри и может прорваться на поверхность внезапно даже для искушенного и квалифицированного наблюдателя.

Кроме того, интриги в среде самой правящей бюрократии, сопутствующие даже полностью управляемым выборам, способны не только спровоцировать возмущение самых покорных масс, но и полностью дезорганизовать ее, лишив воли и возможности сопротивляться самым слабым воздействиям со стороны самой трусливой и непоследовательной оппозиции.

Кроме того, в случае современной России нельзя полностью исключить вероятности того, что под тем или иным предлогом, – хотя бы в связи с действительно имеющейся необходимостью привести состав Госдумы в соответствие качественно новой политической системе, созданной правящей бюрократией после и во многом под предлогом бесланской трагедии, – парламентские выборы в нашей стране будут перенесены на год, с декабря 2007 на март 2007 года.

Реальные цели этой операции, детали которой все более подробно и старательно прорабатываются правящей бюрократией по крайней мере с середины 2005 года, представляются вполне рациональными. Прежде всего, ей жизненно необходимо – и она вполне осознает эту необходимость – не допустить консолидации разношерстной оппозиции и формирования внятной и потенциально дееспособной оппозиционной структуры (не говоря уже о боеспособной в конкретных политических столкновениях организации), объединяющей и политически воплощающей социальные, патриотические и либеральные ценности.

Это стремление вызвано не только страхом непосредственного политического соперничества, но и восприятием правящей бюрократией каждой из этих ценностей и тем более их синтеза как совершенно неприемлемых для себя. Принципиально важно, что эти ценности воспринимаются ею как враждебные и потому подрываются ею не по каким-либо содержательным соображениям, но в первую очередь просто потому, что правящая бюрократия России в силу своего нарастающего разложения в принципе не приемлет никаких ценностей, кроме ничем не ограниченной свободы воровства и вымогательства, а также слепого и нерассуждающего подчинения ей и повиновения любым ее указаниям.

Конечно, сегодняшняя оппозиция во всем богатстве ее разнообразия и при всей ее энергичности в целом не заслуживает такого страха и настолько гипертрофированной реакции; в самом лучшем случае она годится на удобрения. Преобладающее большинство ее так называемых «лидеров» одновременно и в острой форме страдает нарциссизмом и продажностью, хотя и в разных пропорциях. Они не способны к взаимодействию даже между собой, а органическая неспособность сотрудничать с обычными людьми, не говоря уже о таком необходимом качестве, как умение привлекать на свою сторону их широкие массы, делает их законченными политическими импотентами.

Однако гипертрофированная нетерпимость правящей бюрократии ко всем общественным явлениям, хоть сколько-нибудь нарушающим ее комфорт, не просто является одним из наиболее ярких проявлений глубины ее разложения, но и служит важным фактором предстоящего системного кризиса. Ведь чрезмерно агрессивная реакция государственного аппарата на безопасные в целом элементы общественного организма представляет собой форму политической аллергии, опасной для общества точно так же, как обычная аллергия опасна для отдельно взятого биологического организма.

Весьма существенной причиной досрочного проведения парламентских выборов может стать стремление правящей бюрократии в максимальной степени использовать преимущества, возможно, последнего года политической стабильности, начинающегося в сентябре 2005 года и продолжающегося до начала политического сезона 2006/2007 годов. В это время российское общество в максимальной степени вкушает плоды баснословно благоприятной внешней конъюнктуры, государство имеет колоссальные свободные средства как для удовлетворения практически любых нужд населения, за которые то будет способно бороться, так и для подавления практически любых форм протеста. В то же время негативные последствия разложения правящей бюрократии, по всей видимости, еще не начнут создавать невыносимые и, что является наиболее важным для политической борьбы, отчетливо осознаваемые проблемы для широких слоев общества.

Этот год представляется идеальным моментом для реализации своеобразного «творческого» подхода к текущей российской истории, характерной для наиболее энергичной части правящей бюрократии. Не имея собственно творческих и даже аналитических способностей, они мыслят успешное развитие России как простое заимствование институтов и механизмов развитых стран, в первую очередь наиболее развитых США, – разумеется, исключительно в той части, в которой оно не противоречит их собственным текущим интересам.

Соответственно, они стремятся к формированию формально двухпартийной, а на самом деле – полуторапартийной системы (открыто ссылаясь в минуты откровенности на практику Японии, а порой и Мексики, не говоря уже о Китае, ГДР и Советского Союза). В рамках этой системы, как предполагается, гарантированное конституционное большинство в парламенте будет по-прежнему иметь «партия власти», что позволит администрации президента сохранить жесткий контроль за парламентскими декорациями. Политическая дискуссия будет вестись в рамках этого контроля сугубо внутри «партии власти» – примерно так же, как она велась в рамках КПСС.

В то же время ни на что не влияющее парламентское меньшинство будет консолидировано в опять-таки контролируемой правящей бюрократией «карманной оппозиции». В результате государство получит гарантированную возможность в полное свое удовольствие при помощи демонстрации разного рода видов «борьбы нанайских мальчиков» симулировать сколь угодно насыщенную политическую жизнь, не просто создавая видимость демократии для развитых стран Запада и собственной интеллигенции, но и отвлекая ответственные и потому потенциально опасные для него ответственные силы общества от реальных проблем. Эти силы будут затягиваться в заведомо фиктивную, истощающую их силы политическую борьбу и по сути дела замуровываться в паутине запутанных и противоборствующих друг с другом, но неизменно контролируемых государством разноуровневых политических структур. Представляется, что черновыми набросками последних служат не только современные политические организации разного рода, но и, например, широко разрекламированная Общественная палата.

Всякому непредвзятому наблюдателю понятно, что структуры такого рода в условиях назревающего кризиса с неизбежностью выходят из-под контроля правящей бюрократии и захватываются представителями оппозиции, превращаясь в эффективные революционные тараны, – как это было, например, в ходе «демократизации» советского общества в 1987–1989 годах. Однако понимание органической невозможности не только долго-, но даже и среднесрочного управления общественными процессами в режиме спецоперации, по-видимому, остается принципиально недоступным не только для представителей силовой олигархии, но и для всей правящей бюрократии в целом.

Значимым фактором, толкающим правящую бюрократию на проведение досрочных выборов, представляется также страх возникновения массового протеста в будущем. Для стороннего наблюдателя подобный протест представляется неизбежным в силу самого характера государства, полностью освободившегося от всякого контроля со стороны общества и превратившегося по сути в инструмент личного обогащения представителей правящей бюрократии – как либеральных фундаменталистов, так и силовых олигархов. Политика такого государства объективно направлена прежде всего на систематический грабеж населения и бизнеса, что ведет к тотальному подавлению жизненных интересов населения и созданию не только неприемлемых с морально-психологической точки зрения, но и невыносимых условий его повседневного существования.

Как ни парадоксально, это понимание вполне разделяет и значительная часть представителей правящей бюрократии, по понятным причинам наблюдающих современное российское государство с наиболее близкого расстояния и если и не сознающее, то, во всяком случае, в полной мере ощущающее его глубочайшую порочность.

Но даже наиболее ограниченная часть бюрократов, полностью убежденная в незыблемой стабильности своей власти, тем не менее на конкретных примерах (хотя бы «оранжевой революции» на Украине и стихийных выступлений в начале 2005 года в результате монетизации льгот) смогла наглядно убедиться в возможности появления внезапного и при этом принципиально не поддающегося прогнозированию массового протеста и, соответственно, испугаться его. Понимая, что с течением времени вероятность неприятных неожиданностей повышается (просто из-за естественного снижения качества предвидения ситуации), эта часть правящей бюрократии также склоняется к идее досрочных парламентских выборов, рассматриваемой ею в качестве средства опережения возможного (хотя и по непонятным ей причинам) возникновения массового протеста и лишения его легитимных политических рычагов.

Некоторую роль при принятии решения о досрочных выборах сыграют, насколько можно понять, и чисто тактические соображения. Так, практика показывает, что выборы федерального масштаба в силу самой своей специфики, как правило, обнажают весьма существенные с практической точки зрения аспекты состояния политических сил и общества в целом, остающиеся скрытыми при традиционных исследованиях или, по крайней мере, выявляемые ими лишь с большим трудом.

В этом отношении выборы, действительно, являются лучшим и наиболее комплексным не только политологическим, но и социологическим исследованием. Проведение парламентских выборов в установленный законом срок, в конце 2007 года, оставляет на осмысление полученных результатов с точки зрения важнейшего события политического цикла – президентских выборов, а также на подготовку и проведение государственной реакции на них лишь несколько месяцев. Представляется, что нынешней расслабившейся, обленившейся и глубоко развратившейся бюрократии этого совершенно недостаточно. В результате, желая наилучшим образом провести президентские выборы (или, что более вероятно, называемый подобным образом грубый фарс), она будет стремиться к максимально раннему проведению выборов в Госдуму, рассматриваемых ею в качестве важного этапа подготовки к «большим», президентским выборам. Конечно, результат и парламентских, и тем более президентских выборов будет, по всей вероятности, заранее предопределен и практически никак не связан с реальным поведением избирателей, однако всякой бюрократии, даже самой ленивой, свойственно стремление «перестраховаться».

Именно на этом, как форель на блесну, ее и стоит ловить.

При принятии решения о досрочных выборах в Госдуму сыграет свою роль, насколько можно понять, и дикое, иррациональное раздражение правящей бюрократии, направленное на буквально несколько депутатов, не продавшихся ей, не поддавшихся ее давлению и оставшихся независимыми по-настоящему, а не на словах. Конечно, желание лишить общественно-политического статуса буквально нескольких человек слишком мелочно даже для нынешних руководителей России и само по себе ни при каких обстоятельствах не может являться главным аргументом для столь масштабной операции, как проведение досрочных парламентских выборов. В то же время, как представляется, подобное желание (в том числе именно из-за своей мелочности, вполне соответствующей масштабу личностей многих наших урководителей) вполне может послужить весомым дополнительным аргументом, способным сыграть решающую роль в условиях колебаний и неопределенности.

Наконец, вполне логичной представляется и попытка правящей бюрократии решить свои достаточно глубокие внутренние проблемы при помощи эффектной и масштабной политической операции, надежно скрывающей за блеском и шумом серьезные внутриаппаратные изменения. Жесточайшая внутренняя борьба межу представителями правящей бюрократии естественным образом порождает жесточайшую борьбу между различными группировками внутри контролируемой ею «партии власти» – «Единой России». Принципиально важно, что эта партия не является «собственностью» того или иного клана правящей бюрократии, а практически повторяет ее структуру: в силу коалиционного характера формирования и развития различные группы партийных аппаратчиков и депутатов «Единой России» ориентируются (а как правило, и контролируются) различными, в том числе и непримиримо противостоящими друг другу группами правящей бюрократии.

Борьба между различными группами внутри «Единой России» является не только бесплодной, но и бесконечной, могущей прекратиться лишь с исчезновением самой этой партии. Причина проста: сама способность к достижению сколь угодно краткосрочного и шаткого компромисса является своеобразной привилегией людей, занимающихся реальной политикой, причастных к выработке принципиальных решений и потому входящих в структуры по-настоящему правящей бюрократии.

«Единая Россия» же представляется сборищем марионеток, простым придатком администрации президента на уровне в лучшем случае управления. Доходит до того, что, по некоторым данным, из более чем 300 депутатов ее фракции право на общение с журналистами в зависимости от ситуации имеют от 7 до 15 человек!

А марионетки, в отличие от людей, не способны дружить и не могут договариваться: они могут только кусать друг друга.

Даже если представители различных «групп влияния» правящей бюрократии в силу уникальной комбинации тех или иных условий заключают неизбежно временный «пакт о ненападении», они, ненавидя друг друга и стараясь нанести вред своим оппонентам, «покусывают» друг друга зубами своих марионеток из «Единой России», объясняя и оправдывая это якобы существующей относительной самостоятельностью последних. Подобные оправдания, несостоятельность (а значит, и наглость) которых очевидна для всех участников политического процесса, не способны вызвать ничего, кроме злобы и ответных действий, которые до сохранения потребности в компромиссе носят вынужденно симметричный характер и ограничиваются активизацией деятельности соответствующих внутренних фракций «Единой России».

Досрочные парламентские выборы рассматриваются всеми без исключения группировками правящей бюрократии как инструмент, позволяющий добиться изменения в свою пользу соотношения сил внутри партии «Единая Россия», а при особо благоприятных обстоятельствах – и поставить ее под свой исключительный контроль.

Однако их объединяет и общая цель – ослабление собственной партийной бюрократии «Единой России» и недопущение выхода ее как целого из-под совокупного контроля правящей бюрократии. Последняя жизненно заинтересована в том, чтобы понятие «партия власти» по-прежнему расшифровывалось по-путински – «партия, принадлежащая власти», а не по-сталински или по-брежневски – «партия, которой принадлежит власть».

Как минимум один раз для сохранения подчинения крупнейшей российской партии во многом анонимной правящей бюрократии понадобились экстраординарные меры. Это произошло в ночь перед открытием ее очередного съезда, когда в кабинете ее лидера, второго после Путина по популярности политика России, министра по делам чрезвычайных ситуаций С.К. Шойгу был проведен демонстративный обыск, а один из его ближайших сотрудников (генерал Ганеев) был арестован. С этого началось громкое «дело оборотней», и по сей день дамокловым мечом висящее над значительной частью силовой олигархии и тем самым обеспечивающее ее лояльность.

К настоящему времени возникла если не политическая, то экономическая потребность в еще одной «встряске» «Единой России», в рамках которой сложились весьма разветвленные и эффективные лоббистские системы, способные существенно корректировать усилия, включая коммерчески ориентированные, не только правительства, но и администрации президента, нанося ее представителям весьма ощутимый в том числе и материальный ущерб.

Досрочные парламентские выборы, позволив существенно обновить состав «Единой России», представляются естественным инструментом разрушения сложившихся лоббистских механизмов и снижения эффективности ее лоббистского потенциала, вступившего уже в некоторую конкуренцию с лоббистскими механизмами администрации президента, не говоря уже о правительстве. Ослабление этой конкуренции позволит провести еще один раунд (после перехода к назначению губернаторов и выборам по партийным спискам) централизации коррупционных потоков на федеральном уровне, исключительно выгодный прежде всего для администрации президента.

Ну и, конечно же, существенная корректировка полностью дискредитировавшего себя персонального состава «Единой России» позволит на некоторое время приподнять ее авторитет. Помимо сугубо эгоистических соображений, авторов и разработчиков идеи досрочных парламентских выборов питает надежда на вливание в безнадежно сгнившие мехи «партии власти» нового, на короткий срок действительно способного оживить их вина.

Косвенным признаком, свидетельствующим о готовности правящей бюрократии к досрочному проведению парламентских выборов, следует признать и принятое буквально в последний момент без каких бы то ни было внятных обоснований решение о проведении также досрочных (хотя с переносом не на год, а лишь на три месяца вперед) выборов в Московскую городскую думу.

Принципиально важно, что, при всей своей политической выгодности и обусловленности, достойным образом обосновать досрочное проведение парламентских выборов с точки зрения здравого смысла практически невозможно. Перенос их на год вперед неминуемо привлечет внимание общества к политике и активизирует мирно дремлющие сегодня политические силы и общественные структуры. При этом необъяснимость действия правящей бюрократии породит массу подозрений, основная часть которых в силу самой природы и глубокого разложения этой бюрократии будет с блеском подтверждена.

Злоупотребления в ходе выборов неизбежно будут масштабными и хаотическими, причем спрятать их не удастся, прежде всего из-за неуклонно и вполне оправданно усиливающегося чувства безнаказанности правящей бюрократии, делающего избыточными, а порой и откровенно смешными для нее все усилия по «заметанию следов». Сыграет свою роль и растущая внимательность общества, раздраженного необъяснимыми и никак не объясняемыми политическими играми за его спиной, и, что представляется особенно важным, почти неизбежный отказ ряда оппозиционных политических партий от коллаборационизма с властью в силу наглядной демонстрации последней принципиальной невозможности сотрудничества с ней в силу органической неспособности учитывать чьи бы то ни было интересы, кроме своих собственных.

Парламентские выборы 2003 года, президентские выборы 2004 и, с некоторыми незначительными исключениями, выборы в Мосгордуму 2005 года прошли для правящей бюрократии гладко в первую очередь потому, что тогдашние оппозиционные силы испугались привлекать внимание общества к масштабам злоупотреблений, предпочтя поверить в индивидуально дававшиеся им победителями обещания тех или иных компенсаций. Прошедшее время неопровержимо доказало, что правящая бюрократия считает право на обман неотъемлемой привилегией государственного управления, и оппозиция в массе своей осознала, что поверить каким бы то ни было обещаниям представителей путинского государства – значит быть цинично и беспощадно «кинутыми».

В 2004 и первой половине 2005 годов само понятие «сотрудничество с государством» стало даже для самых сервильных российских политиков такой же нелепой катахрезой, как и «сотрудничество с МММ» – для широких масс российских граждан несколькими годами раньше. А принципиальная невозможность сотрудничества с государством не оставляет даже самым послушным и боязливым политикам никакого иного выхода, кроме борьбы, так как единственной альтернативой становится политическое самоубийство.

Дополнительным разъяснением этого стали выборы в Мосгордуму в декабре 2005 года, демонстративно проведенные с особым цинизмом. Наиболее ярко он, как представляется, выразился в отмене графы «против всех», в снятии с выборов «Родины» при допуске к ним ЛДПР, обвинения в разжигании межнациональной розни в адрес которой представляются значительно более обоснованными, а также в превентивных репрессиях против молодых оппозиционеров.

Нескрываемый размах фальсификаций и нарушений, вплоть до использования бюджетников для агитации, подкупа избирателей и почти повсеместного продолжения агитации за «Единую Россию» даже непосредственно в сам день выборов представляет собой инструмент не столько борьбы за власть, сколько демонстрации своей силы и неуязвимости.

Выборы в Мосгордуму стали знаковыми, обнажив слабость и ничтожность оппозиции и ее неспособность противодействовать массовым и открытым злоупотреблениям правящей бюрократии хотя бы в ходе избирательных кампаний. Если бы оппозиция смогла самоорганизоваться настолько, чтобы при столкновении со злоупотреблениями (которые, повторим, в силу созданной в России политической культуры заранее представлялись неизбежными) сумела бы устроить болезненный для властей скандал, а в идеале и добиться хотя бы частичного пересмотра итогов выборов,[35] это качественно повысило бы вероятность начала цивилизованного, легального процесса модернизации политической системы нашей страны уже в ходе парламентских выборов.

Однако на практике оппозиция не смогла не только добиться какого-либо реального результата, но даже выступить единым фронтом. Более того: наметившиеся в конце лета интеграционные тенденции были подорваны политтехнологами администрации, наиболее полным проявлением активности которых стало позорное и заведомо лживое[36] письмо руководства КПРФ с осуждением «Родины».

В силу изложенного более вероятными представляются иные рассматриваемые в настоящей главе причины срыва российского общества в системный кризис, хотя оппозиция сохраняет принципиальную возможность объединения на региональном уровне.

Весьма существенным представляется то, что сильный удар по внешнему финансированию общественной деятельности, насколько можно понять, превентивно наносимый правящей бюрократией по личному и удивительно откровенному указанию президента Путина во второй половине 2005 года,[37] может иметь единственную цель – подготовку нового увеличения масштабов предстоящих злоупотреблений и исключение самой возможности выявления этих масштабов российским обществом.

Действительно, это не просто затруднит работу российских наблюдателей на выборах, но в основном, вероятно, сделает ее по сути дела невозможной. Однако это палка о двух концах: широкие массы избирателей, уверенные в том, что их обманывают, охотно поверят в любой домысел, враждебный правящей бюрократии, как только стихийно усиливающееся недоверие к ней перерастет в коллективное желание перемен. Представляется, что именно так развивались события в Сербии, большинство населения которой проголосовало в свое время за Милошевича, и, вероятно, именно так это было в Грузии, на Украине и в Киргизии, хотя там масштаб злоупотреблений с обеих сторон практически полностью исключает возможность выяснения реального результата.

Таким образом, сама подготовка правящей бюрократии к досрочному проведению парламентских выборов (хотя весьма вероятно, что естественная аппаратная лень и уверенность в длительном сохранении баснословной внешнеэкономической конъюнктуры в конце концов заставит руководство страны отказаться от их проведения) становится при определенных обстоятельствах дополнительным фактором срыва в системный кризис именно в ходе подведения их итогов.

Случайная катастрофа

Спите спокойно: это повторится.

Надпись на трансформаторной будке в Москве 27 мая 2005 года

Помимо досрочных (или проведенных, как им и положено, в 2007 году) парламентских выборов, фактором обрушения России в системный кризис может стать масштабная катастрофа, на значительный срок разрушающая повседневную жизнь значительных масс людей в ряде российских регионов. Существенно, что подобная катастрофа будет иметь значимые политические последствия только в том случае, если среди пострадавших регионов будет Москва, так как в условиях предельно централизованного управления (а при путинском режиме принципиальные решения могут приниматься только одним человеком) политические изменения при сохранении целостности общественной системы способны происходить только в столицах.

Прелюдией серьезных политических изменений могут быть и какие-либо драматические события в периферийных регионах, однако системный кризис они смогут вызвать не сами по себе, а исключительно «рикошетом», через удар, нанесенный ими по Москве. В противном случае даже (не дай бог) масштабные техногенные катастрофы и драматическое отпадение тех или иных территорий от нашей страны не приведет к рассматриваемому в рамках настоящей книги системному кризису и останется лишь эпизодом, но ни в коей мере не переломным моментом в истории России.

Весьма важно, что возникновение такого рода катастроф в ближайшие годы представляется принципиально непредсказуемым. Прогнозировать техногенные катастрофы, к сожалению, так и не научились (так как тогда успевали бы и предотвращать их): с одной стороны, технические системы обладают значительными скрытыми «запасами прочности» (позволяющими, например, продолжать успешно эксплуатировать вроде бы полностью изношенные мощности), с другой – системы наблюдения за их состоянием, не говоря уже о прогнозировании их «поведения», частью никуда не годятся (как из-за разрушения в ходе реформ, так и из-за сложности задач), частью находятся в недрах различных ведомств, не позволяющих никому использовать соответствующую информацию и не использующих их сами.

Природные катастрофы могут приобретать политически значимые последствия только в сочетании с техногенными. Прогнозирование их затруднено по тем же основным причинам, разве что большее значение имеет последовательное разрушение российской науки.[38]

Принципиально важно и то, что политически значимые катастрофы будут, скорее всего, провоцироваться или как минимум усугубляться неадекватностью государственного управления, проявления которого практически не поддаются прогнозированию. С определенностью можно сказать одно: дебилизация путинского государства превращает его в потенциальный катализатор катастроф такого рода.

Достаточно вспомнить, что в 2004–2005 годах россияне (в том числе москвичи, что политически важно) благодаря разложению аппарата государственного управления стали жертвами практически всех видов кризисов:

• финансового (дестабилизации банковской системы летом 2004 года), вызванного вопиющим непрофессионализмом и безответственностью финансовых властей страны;[39]

• террористического (в результате серии беспрецедентных по разрушительности и влиянию на общественное сознание терактов, продолжавшихся с 9 мая по 3 сентября 2004 года);

• социального (монетизация льгот, вызванная бюрократически выхолощенным, казалось бы, разграничением полномочий между уровнями власти, привела в том числе к лишению социально уязвимых слоев общества возможности передвижения внутри собственного населенного пункта);[40]

• техногенного (отключением света в конце мая 2005 года, жертвами которого в той или иной степени только в Москве стало, по оценкам, не менее половины реального населения, то есть свыше 6 млн чел., что втрое превышает официальную оценку в 2 млн чел., сделанную не только для Москвы, но для всех четырех пострадавших регионов).

Отключение света в Москве (а на самом деле в Центральной России) дало весьма показательный материал для понимания характера реагирования путинского государства на техногенные катастрофы и может рассматриваться как своего рода «модель» будущих катастроф, в том числе и имеющих политическое значение.

Прежде всего, важно понимать: по своим масштабам «блэкаут» представляет собой крупнейшую техногенную катастрофу в нашей стране после Чернобыля.

Ее масштабы весьма существенно преуменьшались; в частности, о прекращении энергоснабжения в других регионах говорилось крайне мало и вскользь, хотя оно затронуло населенные районы Московской, Тульской и Калужской областей, а по данным работников железных дорог – как минимум еще и Смоленскую область.

Категорически отрицался факт человеческих жертв в результате аварии, хотя в последующем появились неофициальные сообщения как минимум об одном погибшем именно из-за отключения света.

На фоне сообщений о примерно 20 тыс. застрявших в метро и 1,7 тыс. – в лифтах москвичах не делалось даже попыток сосчитать застрявших в электричках и проведших мучительные часы в колоссальных автомобильных пробках.

Единственная оценка числа пострадавших – 2 млн чел. – была откровенно смешна: даже на показанной РТР карте было видно, что свет отключался почти на трети территории Москвы (реальное население которой, по оценкам, – около 12,5 млн чел.). То есть только в Москве пострадало свыше 4 млн чел., а с учетом блокирования наземного транспорта и отключений водоснабжения и канализации, которые затронули и районы Москвы, в которых свет не отключался (не говоря об отказах телефонной связи), число пострадавших может быть оценено как минимум в половину населения – 6 млн чел.

Число пострадавших вне Москвы вообще, насколько можно понять, не оценивалось никак.

Не оценивались официально (по крайней мере, в публичном информационном пространстве) последствия даже известных аварий. И если в Новомосковске выброс на химическом комбинате был практически безвреден, то авария в Капотне, прорыв канализации на Волгоградском проспекте и длительный сброс сточных вод в Москву-реку имели, по всей вероятности, характер подлинных экологических катастроф.

Никакой комплексной оценки не получили потери бизнеса.

Практически ничего не говорилось об отключении воды в ряде районов столицы, продолжавшемся и 26 мая, и даже в последующие дни. Само ограничение длительности аварии исключительно 25 и 26 маем вызывает сильнейшие сомнения – чего стоит один лишь победный рапорт о полном восстановлении энергоснабжения города – спутника Москвы Реутова, расположенного непосредственно на внешней стороне МКАД, с... 1 июня 2005 года!

При все этом данная авария носила полностью прогнозируемый характер и была практически неизбежна. Более того: практически все специалисты в области электроэнергетики, оценивавшие влияние на нее чубайсовской реформы, указывали на предопределенность именно подобных аварий практически единодушно.

Системная причина энергетической катастрофы, грянувшей утром 25 мая в Центральной России, одна: реформа электроэнергетики, направленная, вопреки официальным декларациям, на разрушение единого технологического комплекса отрасли и этим разрушающая ее надежность.

Произвольное разделение генерирующих мощностей на независимые компании, самостоятельно оптимизирующие мощности (и этим изменяющие топологию энергосистемы), абсурдное усложнение и одновременно раздробление системы управления, попытка сформировать рынок вопреки технологическим ограничениям на переток энергии создало неприемлемые риски на первом же шаге реформы.

Стоит напомнить, что в Советском Союзе практически никак не повлияла на массовое энергоснабжение даже чернобыльская катастрофа (означавшая мгновенное прекращение поставок энергии с крупнейшего энергоблока).

Концентрация усилий реформаторов на разделе финансовых потоков, политически обусловленном энерготерроре против общества, приватизации и перераспределении собственности объективно отвлекала их не только от инвестиционной деятельности (которая по либеральным догмам должна идти сама, под влиянием «невидимой руки рынка»), но и от рутинного исполнения собственных служебных обязанностей. Более того: реализация их стратегических интересов делала исполнение этих обязанностей просто невозможным.

В частности, изгнание из отрасли критической массы специалистов, указывавших на безграмотность и опасность реформы, дополнительно снижало устойчивость энергосистемы. Технологическое раздробление отрасли (на производителей энергии, сетевиков и распределителей), дополненное региональным, сделало управленчески невозможным оперативную локализацию аварии и привело к распространению «маятниковых» отключений до размеров, сопоставимых с известными авариями в США и Великобритании (и, кстати, по тем же самым причинам).

Официальные сообщения о катастрофе последовательно выгораживали реформу электроэнергетики. Ее главной причиной с самого начала с подачи руководства РАО «ЕЭС России» и лично Чубайса назывался износ подстанции (отремонтированной, между прочим, в 2003 году, что для ответственного государства стало бы поводом для самостоятельного расследования). При этом всячески нагнеталось ощущение необходимости дополнительного роста финансирования отрасли, которая и так буквально захлебывается от денег, используемых, впрочем, преимущественно непрозрачно (главная же причина в том, что реформа объективно не заинтересовывает энергетиков в инвестициях в остающееся у государства сетевое хозяйство; схожая картина наблюдается и в эталонной для реформаторов Великобритании).[41]

Депутатская же комиссия Гудкова, насколько можно понять, была озабочена в основном обелением своих членов, вопреки здравому смыслу и профессиональным знаниям поддержавших реформу электроэнергетики и в результате ставших ее заложниками. Достаточно вспомнить, что о ее окончательных выводах было широковещательно объявлено после первого же посещения ею подстанции «Чагино», то есть практически до начала ее работы!

В результате «крайним» за аварию назначен стрелочник Евстафьев – прославившийся выносом из Белого дома фольклорной «коробки из-под ксерокса» политтехнолог, назначенный Чубайсом на пост руководителя «Мосэнерго». Вопрос о том, как совершенно не разбирающийся в весьма специфической отрасли человек мог быть поставлен во главе энергоснабжения одного из крупнейших городов мира, даже не был поставлен, – как, впрочем, и аналогичный вопрос в отношении самого Чубайса.

Полная безнаказанность, заметание следов, круговая порука и превентивная дискредитация Чубайсом жертв его собственной политики, выставляемых в виде алчных грабителей, стали нормой в реакции государства на практически любые «неудобные события» – от дорожно-транспортного происшествия с участием высокопоставленных чиновников до терактов и техногенных катастроф.

Это ярко проявилось почти ровно через полгода после энергетической катастрофы: 29 ноября 2005 года, накануне выборов в Мосгордуму, Чубайс публично заявил о веерных отключениях электричества в Москве в случае, если мороз в 25 градусов продержится трое суток подряд. Конечно, это заявление носило прежде всего политический характер. С одной стороны, Чубайс публично унизил и дискредитировал своего давнего врага, мэра Москвы,[42] показав, что он не способен обеспечить устойчивое энергоснабжение собственного города и не является в нем полноценным хозяином. С другой – он вбил клин между наметившимся и, вероятно, раздражающим его союзом «Яблока» и СПС, в результате которого последнее могло выскользнуть из-под его влияния.

Однако какую бы тактическую цель ни преследовал Чубайс, его заявление имело и весьма существенное стратегическое значение. Прежде всего, несмотря ни на какие нормативные документы, регламентирующие действия энергетиков в условиях необычных морозов, его публичное заявление представляло собой открытое и безнаказанное снятие с себя всякой ответственности за последствия своих собственных реформ и своей собственной «профессиональной» деятельности, в том числе за последствия длительного недоинвестирования отрасли.

Через некоторое время Чубайс якобы спохватился и «вспомнил» про население и социальную сферу (а новый руководитель контролируемого РАО «ЕЭС России» «Мосэнерго» Копсов заявил об отключениях уже не при минус 25, а при минус 20 градусах, которые в Москве наблюдаются почти каждую зиму), однако москвичи прекрасно понимают, что в Москве есть масса и производственных объектов, отключение которых от света вызовет подлинную катастрофу, причем не только экологическую.

Заранее снимая с себя ответственность при как минимум попустительстве Путина, Чубайс тем самым демонстрирует возросшую вероятность новых аварий, от ответственности за которые он, по-видимому, стремится заранее застраховаться.

Весьма существенно, что в результате последовательной и целенаправленной деятельности реформаторов в последние 7 лет произошло коренное изменение корпоративной культуры электроэнергетиков. Чувство ответственности за обеспечение страны энергией было, как представляется, вытеснено полной безответственностью, ощущением, что им «все должны», агрессивностью по отношению к потребителям и стремлением к нанесению им ущерба, в том числе психологического. Чего стоит одна лишь рассылка льготникам Москвы летом 2005 года требований немедленно, под страхом отключения света оплатить недоплаченные из-за применения законных льгот суммы, трактуемые как «задолженность»! При этом представители электроэнергетиков, к которым были вынуждены спешно обращаться потрясенные льготники (большинство из которых является весьма пожилыми людьми), на недоуменные вопросы требовали: «Сначала погасите долги, а потом разберемся». В конечном счете выяснялось, что льготники, включая инвалидов, – о чем их, кстати, никто и никогда не предупреждал (в том числе и в широко рассылаемых энергетиками угрозах отключения света), – обязаны ежегодно[43] (а с 2006 года, благодаря нововведению «Мосэнерго» – и дважды в год) лично являться к энергетикам, чтобы подтверждать факт наличия у них права на получение льгот!

Агрессивность энергетиков и их враждебность к потребителям в полной мере проявилась в декабре 2005 года в Нальчике, психологически еще не оправившемся от последствий более чем странной террористической атаки 13 октября. Из-за долгов (вызванных в том числе и ростом тарифов) там внезапно, без предварительного оповещения горожан были более чем на двое суток отключены не только свет, но и вода – и горячая, и холодная (а значит, и канализация). Тем самым 300-тысячный город был без зазрения совести поставлен «энерготеррористами» на грань коммунальной катастрофы, что закономерно привело к возникновению стихийных протестов.[44]

Последовательное и планомерное очищение органов государственного управления от квалифицированных специалистов, сохранение таких «эффективных менеджеров», как Чубайс, и продвижение Кириенко всех мастей, характерно для кадровой политики путинского режима, органически не выносящего честных профессионалов. Вероятно, если бы Чикатило был жив и при этом происходил бы из Питера, в путинской Росии он давно был бы поставлен во главе какого-нибудь детского садика. Впрочем, назначение Кириенко руководителем «Росатома» имеет, по крайней мере, одно позитивное следствие: теперь в обозримом будущем в нашей стране почти точно не будет дефолта. Как утверждают злые языки, «потому что будет Чернобыль», но бросаться подобными прогнозами не менее страшно, чем думать о подобных назначениях.

При подобной кадровой политике путинского режима совершенно избыточно говорить о сохранении угрозы терактов, способных вызвать техногенную катастрофу: подобное управление с легкостью может оказаться страшнее любого теракта, – хотя политически значимая техногенная катастрофа по-прежнему, конечно, может быть вызвана деятельностью не только реформаторов, но и обычных террористов.

Вместе с тем нельзя не отметить, что террористическая активность в целом сдерживается – так, пока, несмотря на значительное число человеческих жертв и общественный резонанс, действия террористов не создавали реальной угрозы техногенных катастроф (вне зависимости от того, вызвано ли это эффективностью спецслужб, или их связью с террористами, или особенностью последних).

В то же время деятельность либеральных реформаторов настолько разрушительна, что такую угрозу создает, – в этом отношении энергетический террор, давно уже развязанный Чубайсом и его подчиненными против населения России (как минимум при личном попустительстве Путина, а скорее всего, и при его прямом поощрении), значительно страшнее опасностей, исходящих от «международных террористов».

Кроме того, либеральные реформаторы последовательно и эффективно проводят самоубийственные для страны реформы. Эти реформы в основном направлены на реализацию интересов контролируемого ими российского и связанного с ними (чтобы не сказать контролирующего их) международного бизнеса. Часто они служат инструментом осуществления личных и корпоративных амбиций реформаторов, подтверждением их всевластия и способности привести пока еще живую страну в соответствие самым диким и случайным догмам, поселившимся в их мозгах. В результате в целом они оказываются несовместимыми с жизненными интересами большинства россиян и представляют собой геноцид населения России, продолжающийся уже полтора десятилетия.

В последние годы наиболее ярко это проявилось в людоедской монетизации льгот и замораживании колоссальных средств налогоплательщиков в Стабфонде. Реформаторы демонстрируют готовность финансировать что угодно и кого угодно, вплоть до наших стратегических конкурентов из развитых стран, лишь бы не улучшать жизнь своих собственных сограждан.

Поэтому социально-экономические реформы могут стать катализатором системного кризиса не только через провоцируемые ими техногенные катастрофы, но и непосредственно, через провоцируемые ими социально-экономические потрясения.[45]

Кроме того, разложение правящей бюрократии объективно лишает ее способности адекватно и своевременно реагировать на изменение условий, в том числе на изменение экономической конъюнктуры, которое может быть вызвано не только гипотетическим снижением мировой цены на нефть, но и совершенно неизбежным усилением аппетитов и, соответственно, давлением на бизнес «силовой олигархии».

В частности, по оценкам специалистов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП),[46] даже при относительно высоких ценах на нефть (расчеты были проведены для цены нефти сорта Urals в 45 долл./барр в среднем в 2006 и 40 долл./барр – в 2007–2008 годах) сальдо торгового баланса в 2006–2008 годах будет снижаться из-за опережающего роста импорта. Это приведет к резкому замедлению роста валютных резервов. (Стоит отметить, что даже при сохранении среднегодовых мировых цен на нефть сорта Urals на уровне 2005 года – 50,8 долл./барр – или их росте к аналогичному результату могут привести усиления административного давления на бизнес и усиливающийся произвол «силовой олигархии».)

При сохранении существующего и, насколько можно понять, идеологически обусловленного для российских реформаторов механизма стерилизации денежной эмиссии в Стабфонде (при неизменной цене отсечения) приостановка роста валютных резервов приведет к сжатию денежного предложения.

В то же время спрос на деньги будет, по мнению аналитиков ЦМАКП, продолжать интенсивно расширяться, в первую очередь за счет вкладов населения и наличных денег.

В результате возникнет масштабный разрыв между динамикой денежного спроса и предложения, который будет покрываться прежде всего за счет снижения ликвидности банковской системы страны. В условиях проведения прежней чрезмерно жесткой финансовой политики (обусловленной не только бюрократической привычкой, но и либеральной идеологией) это приведет к исключительно опасному снижению ликвидности банковской системы.

В частности, уровень ликвидности, характерный для дестабилизации банковской системы в мае 2004 года, может быть достигнут к середине 2006-го, а уровень, наблюдавшийся во время системного кризиса августа 1998-го, – к середине 2007 года. Ликвидность банковской системы будет снижаться вплоть до изменения политики государства (перехода к рефинансированию банковской системы Центробанком или отказу от политики стерилизации денежной массы) либо до банковского кризиса.

Поскольку качество государственного управления в путинской России не вызывает никакого сомнения, развязывание банковского кризиса представляется более вероятным исходом. Между тем он, если и не может быть приравнен к масштабной техногенной катастрофе по комплексности и разрушительности воздействия, затронет все сферы общественной жизни, большинство развитых регионов (и совершенно точно – Москву) и с легкостью может стать катализатором системного кризиса.

Понятно, что это лишь один из возможных сценариев, однако сам факт его обнародования представляется весьма знаменательным с учетом как принципиальной отстраненности от политики специалистов ЦМАКП, так и их добросовестной близости к государству,[47] позволяющей обращаться к общественному мнению только после исчерпания возможностей всех остальных инструментов воздействия на ситуацию и корректировки намечающихся проблем.

Март 2008 года: преемник, «овощ» или третий срок?

Путин заходит в ресторан, заказывает мясо и на вопрос официанта о гарнире и овощах, оглядев соратников, заключает: «А овощи тоже будут мясо».

Анекдот лета – осени 2005 года

Неизбежность утраты легитимности

Власть как субстанция наиболее уязвима, подвержена внешним воздействиям и даже перехвату в момент ее передачи, какой бы законной, неоспоримой и легитимной не являлась бы эта передача. Недаром даже в самых демократических странах именно процедура передачи власти, при всей ее условности и символичности, является одной из наиболее охраняемых государственных церемоний. Недаром и в нашей стране именно при передаче власти традиционно вспыхивали мятежи, распространялись слухи о «подмене» царя и появлялись разного рода самозванцы, порою даже успешные.

Напомним, что все эти колоссальные проблемы возникали при передаче власти даже в стране, в которой легитимность власти была практически абсолютной и определялась почти божественным статусом монарха и самодержавия как общественного института. В сегодняшней же России ситуация представляется значительно более сложной и напряженной.

В самом деле: легитимность власти может опираться либо на свободное волеизъявление народных масс, доказательное для них самих, либо на их неявно выраженное, но опять-таки безусловно очевидное для них приятие ими данной власти. Как правило, данное приятие имеет весьма серьезную, хотя отнюдь не обязательно осознаваемую (и даже, как правило, не осознаваемую подавляющим большинством населения) в явной форме содержательную основу – согласие общества с глобальным проектом его развития и самоосознания, носителем, символом и ключевым инструментом осуществления которого является (или умеет себя представлять) соответствующая власть. Согласие с этим проектом как основа легитимности власти может быть традицией или привычкой, но наличие самого осуществляемого глобального проекта представляется категорически необходимым условием устойчивой легитимности власти.

Как это ни парадоксально, люди, большинство которых, взятое по отдельности, готово неограниченно долго «по привычке» терпеть постылую жену, в совокупности оказываются не способны из тех же соображений терпеть бесконечно более далеких от них руководителей своих стран. Возможно, это связано с подспудным сознанием значительно большей значимости вторых даже для их собственной частной жизни.

Легитимность, основанная на прямом и явном волеизъявлении населения, является демократической, а порождаемая подразумеваемым, неявно проявляемым и, как правило, оказываемым заранее, «авансируемым» доверием этого же населения, – авторитарной.

Не вызывает сомнения, что вне зависимости от того, считать ли режим Путина демократическим или авторитарным, он испытывает глубочайшие и, по всей видимости, неизлечимые проблемы как с демократической, так и с авторитарной составляющими легитимности.

Действительно: последовательное искоренение, а затем и дискредитация в глазах общественного мнения уже не только сути, но и фасада демократии в лице соответствующих институтов окончательно и бесповоротно лишает путинский режим всякой надежды на демократическую легитимность. Обрушившись всей своей силой на демократическую основу собственной власти, он совершил своего рода самокастрацию, оставив себе в будущем возможность уповать лишь на авторитарные механизмы и институты.

Однако авторитарные механизмы – и в этом одновременно заключается как один из одновременно зловещих и ироничных парадоксов современной истории, так и источник внутренней силы демократического устройства – предъявляют к правящим режимам качественно более высокие требования. Ведь относительное несовершенство, чтобы не сказать – примитивность авторитарных механизмов, вынуждает представителей государства собственным умом, энергией и организованностью восполнять отсутствие или слабость инструментов непосредственного восприятия и учета общественных интересов.

Современная правящая бюрократия – и в этом нет никаких сомнений, – последовательно создав авторитарный режим, никоим образом не соответствует объективным требованиям, предъявляемым им к ней самой. Она напоминает недоросля, купившего на случайно свалившиеся ему на голову «нефтяные» деньги мощный роскошный автомобиль, но не удосужившегося ознакомиться не только с правилами дорожного движения, но и с азами управления машиной.

Уже одна ее органическая неспособность не то что породить сколь угодно хилый общенациональный проект, но даже и осознать саму необходимость этого проекта (а не его симулякров) полностью исключает все ее надежды на приобретение, пусть даже в сколь угодно отдаленном будущем, авторитарной легитимности.

Таким образом, ни демократическая, ни авторитарная легитимность, несмотря на все успехи в надувании различного рода рейтингов, оказываются в принципе недоступными для путинского режима.

А значит, всякая, пусть даже жестко контролируемая административными и политическими инструментами, процедура передачи власти представляет для него смертельную опасность, которую в принципе невозможно избежать.

Именно поэтому, кстати, столь оголтелую ненависть возбудило у правящей бюрократии создание группой безобидных либералов, не способных договориться даже между собой, вполне невинного и беззубого «Комитета-2008». Ведь напоминание о неизбежности передачи власти в 2008 году (пусть даже и передачи самим себе) лишь для скользящего по поверхности явлений либерала является простой и безобидной констатацией бесспорной календарной истины. Для представителя же режима, особенно ощущающего, а то и понимающего его суть (а таких, как это ни парадоксально, немало), простое перечитывание календаря звучит страшным и едва ли не мистическим напоминанием о неизбежности политической гибели. Те же, кто по непониманию или геройству рискует напоминать власти очевидное, становится естественным объектом и жертвой ее гнева, ярость и разрушительность которого лишь усиливается по мере роста понимания его исторического бессилия.

Насколько можно понять, Путин и его окружение с нарастающей ясностью ощущают холодное дыхание весны 2008 года уже с начала 2005 года. Как бы ни устал лично президент от интриг, страха и груза ответственности, он вряд ли способен отказаться от связанного со своим статусом уровня потребления, в том числе (а с учетом общего уровня жизни представителей силовой олигархии, к которой он, по-видимому, принадлежит – в первую очередь) и символического.

К наиболее важным элементам последнего следует отнести в первую очередь не почести, оказываемые ему внутри страны, но участие во встречах «большой восьмерки» и обсуждение на равных (или якобы на равных) интересующих его вопросов с признанными лидерами мира. Главной же компонентой этого символического потребления представляется ни с чем не сравнимое, непередаваемое ощущение непосредственной личной причастности к решениям и процессам, определяющим судьбу всего человечества.

Правящая бюрократия, по всей видимости, не может и помыслить о том, чтобы выпустить из рук власть, однако развитые страны, и в первую очередь США, как представляется, весьма жестко обозначили свою позицию: Конституция не должна переписываться под текущие нужды президента Путина и его окружения, и он не может в нарушение (или в изменение) ее остаться у власти на третий срок.

В то же время острая объективная потребность в безопасности российских ядерных объектов и надежной работе экспортноориентированной части нефтегазового комплекса объективно вынуждает Запад стремиться к обеспечению стабильности в России.[48]

Неприятие открытого попрания демократических процедур и самой законности (какой стало бы сохранение Путина у власти после двух президентских сроков) в сочетании со стремлением к стабильности в России объективно толкают США к поддержке (а возможно, и совместному проведению) операции «Преемник-2». Ведь по-настоящему свободные конкурентные выборы невозможны при нынешней правящей в нашей стране бюрократии и в силу этого могут привести к непредсказуемому развитию событий, что противоречит заинтересованности развитых стран во внутрироссийской стабильности.

При этом практически не вызывает сомнений, что политический наследник Путина должен быть «своим» не только для него, но и для Запада, – раз уж Россия пока еще не доведена до состояния, когда ее президентом (по аналогии с некоторыми прибалтийскими странами, Афганистаном или Ираком) может быть с соблюдением демократических формальностей назначен эмигрант в третьем поколении или выехавший из Советского Союза 30 лет назад владелец закусочной в Нью-Йорке.

Провал операции «Преемник»?

По ряду косвенных признаков можно с высокой степенью вероятности предположить, что в качестве преемника американцы в конце апреля – начале мая 2005 года предложили Путину заведомо неприемлемого для того Касьянова. Причины острой «любви» президента к второму по качеству (после Примакова) премьеру пореформенной России могут быть самыми различными – от зависти к представительной внешности и внутренней психологической гармонии до органической неспособности простить Касьянову его грубого и внезапного увольнения, – но при всей неопределенности своих причин они не способны вызывать ни малейшего сомнения.

По всей видимости, подготовка уголовного дела против Касьянова (а возможно, и нескольких уголовных дел сразу – на случай, если «дачное дело» не напугает его и не вынудит отказаться от активного участия в политической жизни) началась немедленно после того, как правящая бюрократия России получила соответствующие предложения представителей развитых стран.

Насколько можно судить, сразу же после этого и по крайней мере до начала осени приемлемой для Путина и его окружения кандидатурой на пост преемника стал Д. Козак – представитель группы либеральных фундаменталистов, что в принципе делало его теоретически приемлемым для Запада, но при этом (как «питерский юрист») весьма близкий к Путину человек.

К сожалению, профессиональные качества этого представителя правящей бюрократии, по распространенной точке зрения, вполне соответствуют доминирующему в современной России представлению о ее членах. Благодаря этому перспектива его превращения в реального руководителя страны заставляла буквально трепетать от ужаса за ее судьбы даже специалистов, весьма критически настроенных по отношению к Путину и поначалу поддерживавших идеи, выдвигаемые и рекламируемые Козаком.

Насколько можно понять, «главный президентский юрист» практически равнодушен к практике применения инициируемых им и разрабатываемых под его руководством законов. Складывается ощущение, что он вообще не видит практику правоприменения как самостоятельную сферу деятельности людей, отличную от конструирования и написания законов, и даже, более того, не подозревает о существовании этой сферы.

Именно эта потрясающая всякого правоведа особенность, граничащая с обыденной для современной правящей бюрократией безграмотностью, вероятно, и превращает его деятельность в цепь «достижений», более всего напоминающих профессиональные катастрофы.

В самом деле, первая же связанная с именем Козака реформа – судебная – не только поставила суды, по сути дела, под контроль исполнительной власти, но и, насколько можно понять, окончательно дискредитировала их в глазах общества, похоронив последние надежды последнего на превращение судов в независимый, беспристрастный и правовой инструмент разрешения конфликтов.[49]

Второе масштабное детище этого «эффективного менеджера» путинской «бригады» – административная реформа – обернулась продолжающимся уже более полутора лет параличом правительства, погруженным во внутренние склоки, институционально обусловленные именно проведенными преобразованиями.[50] Поистине, если бы кто-то хотел искусственно сконструировать в российском государстве управленческий кризис, он не смог бы придумать ничего более разрушительного.

Наконец, мало кто помнит, что закон о людоедской монетизации льгот, доказавшей миллионам россиян объективную враждебность им правящей путинской бюркратии и кардинально изменившей их отношение к сложившемуся политическому режиму, на самом деле был всего лишь законом о «разграничении полномочий между уровнями власти». Да, монетизация была творением заслуженно проклятых народом России Зурабова, Кудрина и Грефа, но ее основные принципы и механизмы были сформированы, насколько можно понять, именно Козаком. По всей видимости, он из органически присущего ему стремления к порядку возжаждал максимально упростить и формализовать сложившийся во многом несовершенный, но все-таки живой и функционировавший общественный организм, распределявший обязанности и деньги между федеральными, региональными и местными властями.

Излишне напоминать, что последствия этого вполне оправданного самого по себе и весьма своевременного желания оказались просто чудовищными – как для населения и государственной бюрократии, так и для страны в целом.

Однако монетизацию льгот может затмить также подготовленная под прямым руководством Козака реформа местного самоуправления, способная полностью дезорганизовать основу повседневной жизни России – систему местных властей – и погрузить нашу страну в хаос. О степени неподготовленности этой реформы ярче всего свидетельствует данное регионам в последний момент беспрецедентное (особенно для путинской «вертикали») разрешение осуществлять ее не одновременно, с первоначально установленной для всей страны даты 1 января 2006 года, а «по мере готовности» в течение последующих трех лет.

На Северном Кавказе, представителем президента в котором Козак стал за несколько месяцев до монетизации, он не проводил никаких широко разрекламированных реформ (за исключением разве что выборов в чеченский парламент, идеология которых, насколько можно понять, была проработана помимо него). Однако именно при нем коррупция в северокавказских республиках разрослась до уровня, непосредственно угрожающего социально-политическим и религиозным взрывом в регионе, а через него – стабильности всей страны. Просочившаяся в СМИ (а возможно, осознанно переданная им для заблаговременной подготовки снятия с себя ответственности) аналитическая записка аппарата Козака о критическом положении в Дагестане свидетельствует не только о результате некоторых объективных процессов, но и о неспособности самого полномочного представителя президента по Северному Кавказу противостоять разрушительным тенденциям. В конце концов, предшествовавшие полпреды президента, при всей неоднозначности своих репутаций, справлялись с задачей поддержания стабильности за пределами Чечни и не позволяли событиям выйти из-под федерального контроля.

Впрочем, несмотря на все изложенные недостатки, на фоне остальных членов президентской «бригады» Козак представляется подлинным не только административным и юридическим, но и интеллектуальным титаном. По всей видимости, он импонирует Путину жесткостью, организованностью и упорством. Его направление сразу после Бесланской трагедии на вновь ставший «трехпогибельным» Кавказ, по всей вероятности, было ссылкой лишь частично,[51] а в значительной степени выводило его из-под удара бесконечных кремлевских интриг и сохраняло для будущего как своего рода президентский резерв.

В рамках «проекта Козак» функцию «официального» преемника, аккумулирующего и отвлекающего общественное и внутриэлитное недовольство и критику, своего рода «ложной цели» должен был, похоже, выполнять С. Иванов (который, естественно, не мог избежать соблазна заведомо тщетной надежды со временем превратиться из прикрытия в реального, основного преемника). Предполагалось, насколько можно понять, что Козак сменит Фрадкова за год-полтора до выборов и затем будет либо открыто и недвусмысленно поддержан Путиным (а также всесокрушающей мощью направляемого им административного ресурса), либо вообще назначен им и.о. президента на всю предвыборную кампанию и героически победит какого-либо оппозиционера (например, Рогозина), превращенного к тому времени в символ вселенского зла, каким в 1996 году был сделан Зюганов.

Понятно, что замена Касьянова на Козака, произведенная, насколько можно понять, в начале мая 2005 года, требовала согласия американцев, – а у путинской «бригады», как известно, имеются большие и вряд ли поддающиеся излечению проблемы с дипломатией, тем более с международной.

В результате, по ряду имеющихся оценок, вести переговоры с американцами было поручено Чубайсу как имеющему наилучшие (из всех российских деятелей, готовых сотрудничать с нынешней правящей бюрократией) отношения с ними. Было учтено, что его контакты особенно тесны с демократами, которые, как считают горе-аналитики из нынешнего российского руководства, придут к власти в 2008 году и с которыми тогда придется иметь дело следующему президенту России. (Правда, за прошедшие годы он завязал прочные связи, хотя и более низкого уровня, и с рядом представителей республиканцев.)

Это очень кстати (с учетом вызванной реформой электроэнергетики катастрофы в Центральной России) сделало Чубайса неуязвимым перед любой внутренней критикой и, более того, вновь превратило его в ключевую политическую фигуру. Он снова замелькал на центральных каналах с еще более наглыми, чем прежде, заявлениями, но, главное, в силу особенностей своего характера просто не мог не использовать изменение своего положения для достижения собственных целей. Как мы увидим, именно это, по всей вероятности, и разрушило в зародыше всю неплохо выстроенную и достаточно технологичную операцию по продвижению на президентский пост Д. Козака.

Похоже, именно Чубайс и его представители имели удовольствие обратить внимание американского истеблишмента на то, что виновные в безобразиях, творящихся в путинской России (а среди них и война в Чечне, и дело Ходорковского, и искоренение демократических процедур, и подрыв экономики в условиях баснословной внешней конъюнктуры), должны быть названы и наказаны. В то же время, пока Путин следует в кильватере американской политики, является добросовестным партнером США и обладает властью в России, он в принципе не может быть «назначен виноватым».

Стоит ли удивляться тому, что, по всей видимости, именно в ходе общения с представителями Чубайса в качестве «крайних» американцы осознали политических врагов самого Чубайса и либералов в целом – силовых олигархов? Вероятно, в качестве главной мишени, традиционного и остро необходимого для политтехнологических кампаний «символа зла» был избран наиболее слабый и при этом умудрившийся в наибольшей степени замараться в скандалах последнего времени силовой олигарх – И. Сечин. Однако и остальные, ощущая общность своего образа действия, также не могли не почувствовать себя под ударом.

Если эти рассуждения верны, либеральные фундаменталисты во главе с Чубайсом готовились брать власть, «зачищая силовиков» примерно по тем же схемам, которые использовал Чубайс в 1996 году, когда выбросил из Кремля группу Коржакова – Барсукова – Сосковца (в этом аспекте нашумевшее в свое время покушение на Чубайса – не говоря уже об усердно распускавшемся слухе о якобы сорванном втором покушении на него – весьма напоминает «самострел», сделанный, чтобы обвинить в покушении противостоящую группу).

При этом положение либеральных фундаменталистов было качественно лучше, чем в 1996 году. В самом деле: в 2005 году они контролируют не только СМИ и гражданскую часть правительства, как тогда, но и Центробанк, а также относительно самостоятельную демократическую (в том числе молодежную) оппозицию, которой в 1996 году попросту еще не было. Противостоящие им силовые олигархи выглядят бледной пародией на ельцинских силовиков (при всей недееспособности последних) и возбуждают не только ненависть, но и презрение даже собственных подчиненных. Да и арбитр конфликта – президент – несравнимо слабее в личностном отношении и значительно легче поддается внешнему влиянию (не будем забывать, что Б. Ельцин не утрачивал самостоятельности и способности к самостоятельному принятию решений даже в худшем своем состоянии).

При анализе ситуации в конце мая 2005 года практически не возникало сомнений в том, что Путин в критической ситуации (которую, скорее всего, сумел бы сконструировать для него Чубайс) сделал бы, как и Ельцин, однозначный и окончательный выбор в пользу либерального крыла. В самом деле: такой союз означает для него поддержку Запада, а значит, сохранение репутации, статуса и привычного уровня потребления (в том числе символического).

Союз с либеральными фундаменталистами означает для российского президента и большую личную свободу в политике, так как опора на Запад в целом делает его мало зависимым от конкретных представителей последнего в России.

В случае отказа от союза с либеральными фундаменталистами и выбора в качестве своей главной опоры силовой олигархии президент России неминуемо и весьма серьезно ссорится с Западом. Прежде всего, это создает дискомфортность его повседневного существования – вплоть до постоянного страха физического уничтожения в результате террористического акта или утраты власти в результате осуществления государственного переворота.

Весьма важно и то, что такой президент с неизбежностью попадает в зависимость от силовой олигархии. Эта зависимость жестче и полнее, чем зависимость от Запада, так как силовые олигархи значительно ближе расположены и практически не имеют не связанных с президентом России интересов, на которые они могли бы отвлекаться. Кроме того, она неприятна и с психологической точки зрения: силовые олигархи в массе своей куда менее цивилизованны и воспитаны, чем либеральные фундаменталисты, и не обладают присущим тем западным лоском.

Таким образом, ситуация казалась вполне прозрачной: силовые олигархи были практически приговорены, а либеральные фундаменталисты должны были восторжествовать. Подвели их, насколько можно понять, самонадеянность, закостеневшая в последние годы вера в собственную непогрешимость и мстительность, выразившиеся в открытой демонстрации стремления свести счеты со своими оппонентами до решения главной задачи – перехвата и концентрации в своих руках всей полноты политической власти в стране.

Либеральные фундаменталисты, по всей вероятности, просто не подумали о том, что успешное копирование схемы десятилетней давности, да еще в длительной перспективе (до президентских выборов еще почти 3 года), да еще в условиях очевидности ситуации, в том числе и для будущих побежденных, в принципе маловероятно.

Не подумали они и о том, что демонстративно приступить к практически публичному процессу «назначения виноватых» до привода к власти «своего президента» – значило пробудить силовых олигархов от беспробудной дележки собственности и финансовых потоков, до смерти напугать их, активизировать их и сплотить общим страхом против себя. В результате силовые олигархи, даже несмотря на действительно серьезные трудности с адекватным восприятием действительности, встревожились и осознали, что приговорены и практически не имеют шансов на выживание в нормальной политической борьбе.

Это осознание отнюдь не означало их исторической обреченности, – даже наоборот: «кто предупрежден, тот вооружен». Это осознание лишь с высокой вероятностью перевело предстоящую нам политическую борьбу в заведомо ненормальное с точки зрения традиционной политической теории русло.

Ослепленные призраком своего величия, либеральные фундаменталисты не подумали, по всей вероятности, и о том, что их нескрываемые планы создали весьма серьезные угрозы не только для силовой олигархии, но и для ответственной оппозиции, попросту не существовавшей в России 10 лет назад. В самом деле: одобрение американцами, а в их лице и всем Западом кандидатуры Козака и его последующее превращение в президента страны поставило бы крест на идее общего либерально-социально-патриотического фронта и проведения антифеодальной революции. Причина проста – либеральная компонента этого движения пришла бы к власти самостоятельно, в одиночку, при поддержке президента и Запада, и при этом в лице наименее адекватной своей части (либеральных фундаменталистов).

Будучи органически неспособной к управлению, эта часть либералов все равно довела бы страну до системного кризиса, однако в этом кризисе власть досталась бы уже не широкой и в значительной степени цивилизованной (за счет демократически настроенных либералов) коалиции, но лево-патриотическим силам, молодежи и националистам разного рода, которые зачастую просто неграмотны и пытаются восполнить агрессией дефицит не только знаний и умений, но и общей культуры. В этой конфигурации Россия имела бы существенно меньше шансов на модернизацию и больше – на распад. Осознание этого факта, насколько можно понять, привело значительную часть ответственной оппозиции к не менее активному, энергичному и глубокому (а с учетом ее реальных возможностей – и эффективному), чем демонстрируемому силовой олигархией, противодействию «проекту Козак».

В результате уже к концу лета 2005 года этот проект, насколько можно понять, провалился: вполне рутинными аппаратными методами Козака, похоже, просто «не выпустили» с горящего под ногами («мозг администрации» президента Путина Сурков употребил даже термин «подземный пожар») Северного Кавказа. Более того: именно он, насколько можно понять, заранее назначен виноватым за все возможные в этом регионе в обозримом будущем трагедии и теракты, которые по тем или иным причинам будут официально признаны не победами (как это имело место, например, в Нальчике), но поражениями или хотя бы частичными неудачами.

Есть основания полагать, что свой кирпичик на чашу весов в самый последний момент положил тишайший Фрадков, тем самым окончательно склонив их на сторону силовой олигархии. По всей видимости, ему отнюдь не улыбалась уготованная ему либеральными фундаменталистами судьба простой ступеньки в восхождении Козака к президентскому креслу. В результате он, дождавшись неустойчивого равновесия, в условиях которого даже его слабые аппаратные и тем более политические возможности могли сыграть решающую роль, воспользовался ими без колебаний и промедлений.

Невидимый миру крах «проекта Козак» был не просто личной неудачей провинциального аппаратчика. Длительное и эффективное «выравнивание политического пространства», проведенное президентом Путиным и его окружением, обеспечило не только видимое, но и практически гарантированное отсутствие каких-либо реальных потенциальных преемников Путина. В его собственной «бригаде» лучшим, вне всякого сомнения, был и остается Козак, а выжившие под жестким административным давлением относительно самостоятельные политики по своим качествам напоминали кусты саксаула, изувеченные острейшей жаждой и горячими ветрами пустыни.

Таким образом, провал «проекта Козак» стал тем самым и провалом «проекта преемник», обеспечивавшего правящей бюрократии иллюзорную, но все-таки надежду на стабильность при сохранении хотя бы части внешних приличий и демократических декораций. Провал этот проекта лишил руководителей страны всякой надежды завуалировать свое стремление к увековечиванию своей корыстной и, главное, разрушительной для России власти и вынудил их обнажить его со всей безобразной откровенностью.

«Запад стерпит»

Чуть ли не единственным всерьез рассматриваемым аргументом против предельно циничного в своей откровенности желания сохранить действующего президента на третий срок было, по всей вероятности, нескрываемое и категоричное неприятие его Западом, и в первую очередь руководством США.

Однако, насколько можно понять, в рамках «доктрины конструктивного изоляционизма», возобладавшей в путинской «бригаде» после «дела Ходорковского» и захвата «ЮКОСа» и сводящейся к заведомо обреченной попытке воспроизвести игнорирование Запада, характерное для брежневского Советского Союза, при качественно меньших (не только в относительном, но и абсолютном выражении) ресурсах путинской России, возобладало представление о возможности системного пренебрежения позицией Запада, который стерпит любые действия Путина внутри России, пока он будет предоставлять требуемые уступки в стратегически главных сферах контроля за российскими энергоносителями и атомными объектами, а также будет участвовать, пусть и с вынужденной непоследовательностью, в сдерживании Китая.

В краткосрочном плане такой подход представляется верным, однако уже в период до 2008 года он провоцирует Запад на занятие (причем не по конкретным корыстным, но по ценностным, цивилизационным и потому в принципе не поддающимся корректировке причинам) хотя и ускользающе неявной, но тем не менее жесткой антипутинской позиции. Эта позиция уже становится существенным фактором внутриполитической жизни России и является одной из важных причин саморазрушающего характера проекта сохранения Путина на третий срок.

Причина системного и при том долгосрочного конфликта с Западом, в который помимо своего желания ввергает сама себя правящая Россией бюрократия, заключается в специфической принципиальности западной цивилизации. В силу ряда фундаментальных причин ее лидеры исключительно спокойно относятся к выхолащиванию демократических ценностей, но категорически не способны примириться с открытым попранием значительно менее важных демократических институтов.[52]

Конфликт правящей бюрократии с Западом носит скрытый характер, его не признают и, более того, не будут признавать не только официальные лица, но и эксперты, и даже респектабельные журналисты, но он уже возник и развивается.

Помимо ценностной несовместимости, его глубинная причина заключается в том, что развитые страны даже при желании просто не в силах примириться с демонстрируемым президентом России курсом на создание принципиально не интегрируемого с ними общества (ибо западная цивилизация характерна именно приверженности «букве» демократических принципов даже при сколь угодно глубоком извращении их духа). В современной глобальной конкуренции, давно уже принявшей цивилизационный характер, всякое не интегрируемое с вами, чужеродное вам общество по вполне объективным причинам, вне зависимости не только от вашего, но и от собственного желания, скорее всего, со временем станет частью того или иного вашего цивилизационного конкурента. Поэтому допускать создание такого общества, да еще на месте традиционно находившегося с вами в рамках одной и той же цивилизации, – недопустимая, непосильная даже для американцев роскошь, представляющая собой заведомо непозволительную ошибку.

Принцип «кто не с нами – тот против нас», при всей своей исторической скомпрометированности, в условиях цивилизационной конкуренции стал значительно более актуальным, чем даже в предшествовавшее ей время противостояния двух систем.

Поэтому крах «проекта преемник», вынуждая Путина сохранить реальную власть в стране и тем самым при помощи тех или иных юридических ухищрений растоптать Конституцию (не доставшуюся по наследству от прошлой эпохи, как было в 1993 году, а созданную уже в условиях «демократии и рынка»), тем самым ввергает его, а с ним и всю правящую Россией бюрократию в жесточайший системный конфликт с Западом. Непримиримость этого конфликта, в котором у нынешнего российского политического режима нет шансов на сохранение (не из-за всесильности Запада, а из-за недееспособности самого этого режима и его нежелания исполнять свои обязанности перед собственной страной), лишь усугубляется его скрытым характером.

Неявность, непроявленность конфликта достигают такой степени, что он вообще не осознается российской бюрократией как конфликт, а это значит, что перевод его Западом в открытую фазу станет для нее роковой неожиданностью.

Конечно, развитые страны не будут «мочить в сортире» своего все более матереющего в бесплодном и корыстном авторитаризме союзника, и в этом расчет правящей бюрократии совершенно верен. Она не учитывает лишь того, что в силу ее деградации, неуклонного ослабления и снижения эффективности для ее краха через достаточно короткий промежуток времени может оказаться достаточным даже весьма слабого, малозаметного и ни в коем случае не нарушающего международных «правил приличия» воздействия.

Конституционные методы третьего президентства Путина

Нынешних «хозяев России», насколько можно понять, практически всецело занимает глубоко второстепенный, хотя, безусловно, также важный (как и вся тактика) вопрос о юридических механизмах передачи власти нынешним президентом самому себе.

Рассматриваемые проекты довольно широко рекламировались, в том числе, по-видимому, и не совсем не причастными к их разработке аналитиками, поэтому мы имеем возможность с вполне приемлемой, по всей вероятности, точностью отслеживать пытливое биение административно-политической мысли.

Прежде всего, по-видимому, возник проект избрания в 2008 году «фиктивного президента», полностью управляемого президентом Путиным и его окружением и при всей полноте власти выполняющего лишь номинальные функции. Предполагалось, что Путин займет позицию главы (а то и владельца) «Газпрома» либо председателя некоего специально созданного (взамен действующего) Государственного совета, позволяющую ему контролировать ситуацию и неформально управлять страной, в том числе и при помощи низведенного до положения марионетки нового президента.

Авторы этой модели копировали ее с китайской ситуации, когда Дэн Сяопин действительно довольно длительное время управлял огромной страной «из-за кулис». Однако при этом они упустили из виду ряд принципиальных отличий России от Китая.

Прежде всего, китайское общество трепетно относится к авторитетным людям и их мнению; россияне же в результате 15 лет реформ, когда они бывали обмануты всеми, не верят ни в бога, ни в черта.

В Китае бюрократия и интеллигенция, пропущенные Мао Цзэдуном через деревню, в целом ответственны перед своим народом и испытывает к нему искреннее глубокое уважение. Это один из залогов эффективности китайского госуправления и глобальной конкурентоспособности Китая в принципе. Современные же руководители России порой производят впечатление людей искренне считающих основным содержанием государственного управления силовой рэкет и воровство.

Существенную роль играет и личностный фактор. Не следует забывать, что к тому времени, когда Дэн Cяопин стал руководить «из-за кулис», он был дважды едва не расстрелян Мао Цзэдуном, он уже был великим реформатором, он командовал армией, причем в крайне сложных обстоятельствах. Дэн Сяопин стал лидером великой страны отнюдь не по принципу «на безрыбье и рак рыба» и к моменту своего ухода «за кулисы» действительно уже был патриархом – и не реформ, как у нас иногда пишут, и не материкового коммунистического Китая, а всей китайской цивилизации! И он действительно создал команду, которая до сих пор успешно правит Китаем.

Понятно, что все сказанное нельзя ни в малейшей мере отнести даже к нынешнему руководителю России, не говоря уже о любовно подобранной им «бригаде».

В результате непроработанный проект «фиктивного» президента умер весьма быстро. Непосредственные причины вполне понятны: с одной стороны, длительный внешний контроль за формально всевластным президентом невозможен в принципе, с другой, в то время, пока он еще существует, он с легкостью перехватывается членами путинской «бригады». Эта легкость не только практически гарантирует жесточайшую борьбу каждого из членов этой «бригады» со всеми остальными, но и делает практически неизбежным устранение из реальной политики, с той или иной степенью деликатности, нынешнего президента, объективно превращаемого данным проектом в основную помеху на пути к власти для каждого из своих ближайших соратников.

Как опытный политик, Путин просто не мог не ощущать, что при любом, самом лояльном, самом верном, самом фиктивном преемнике, находясь на самом защищенном и самом влиятельном посту – от владельца «Газпрома» до премьера или даже Патриарха всея Руси – нельзя исключить, что максимум через месяц после инаугурации этого преемника тот в лучшем случае начнет давать показания.

Любые – какие попросят.

И никакие самые верные соратники, поставленные «смотрящими» за преемником, Путину не помогут и, скорее всего, даже не захотят помогать – просто потому, что действующий президент всегда сможет предложить им больше, чем бывший и будущий. С другой стороны, для них самих нужен как можно более слабый президент, а преемник Путина, по самой логике преемничества, обязательно будет еще слабее его...

Однако этот топорный и заведомо безнадежный проект стал своего рода прототипом для значительно более красивой и реалистичной (если к тяжелому аппаратному бреду можно применить это слово) идеи «временного президента».

Смысл ее изысканно прост: на президентских выборах побеждает один из соратников Путина, полностью контролируемый им и остальными соратниками, и через очень короткое время (от недели до двух месяцев) по тому или иному замечательному предлогу (вплоть до неуверенности в своих силах, хотя базовым вариантом, скорее всего, было состояние здоровья) он подает в отставку. Путин, передвинутый «временным президентом» на пост премьера, в полном соответствии с Конституцией участвует в новых президентских выборах и, разумеется, побеждает в суровой и тяжкой борьбе с охранниками, общественницами и дрожащими тенями своих политических оппонентов.

Главная слабость этого сценария заключалась, как и в прошлом случае, в исключительной противоречивости объективных требований к личности «временного президента». С одной стороны, он, безусловно, должен что-то собой представлять, чтобы его победа на президентских выборах 2008 года не выглядела сфальсифицированной слишком уж откровенно и чтобы во время исполнения своих обязанностей, каким бы коротким оно ни было, он был бы в состоянии справляться хотя бы с их минимумом. С другой стороны, став полностью (как предполагается) легитимным президентом ценой достаточно серьезных личных усилий, он должен тем не менее практически добровольно отказаться сначала от какого-либо использования своей власти, а затем и от нее самой (именно благодаря этому на политическом жаргоне «временный президент» стал именоваться «овощем»).

Эти взаимоисключающие и при этом объективные требования отсеяли практически всех потенциальных претендентов, которые представляли собой либо явных ничтожеств, либо психологически неустойчивых или просто самостоятельных людей, способных после получения власти оставить ее себе, либо и тех и других одновременно. Единственным исключением был, насколько можно понять, спикер Госдумы Грызлов, невероятно глубоко и искренне преданный лично президенту Путину. Однако именно эта преданность делала его невосприимчивым к воздействию других членов путинской «бригады», многим из которых, по всей видимости, хотелось кардинально расширить свое личное влияние благодаря объективной слабости «временного президента». И, вероятно, поскольку его назначение (разумеется, под видом избрания) не сулило никаких персональных выгод другим представителям правящей бюрократии, проект «временного президента» также был отложен в долгий ящик.

Таким образом, процедура передачи власти самому себе при помощи использования «промежуточного руководителя» срывается из-за объективного отсутствия такого руководителя. Однако слабость человеческого фактора была преодолена в проекте «срыва президентских выборов»[53] – вместе с самим этим фактором, при помощи своего рода автоматизации политического процесса.

Действительно, систематические усилия по построению «управляемой демократии» не прошли даром: обеспечение необходимой явки избирателей на выборы, даже президентские и даже с использованием всей мощи административного ресурса, становится все более сложной задачей. В 2008 году простой отказ от использования административного пресса для того, чтобы «загонять на выборы» непосредственно зависимое от властей население, практически гарантирует их срыв из-за низкой явки избирателей. Это позволит Путину, не нарушая Конституции, выдвинуться и победить на следующих выборах, заодно создав достаточно убедительный и действенный пропагандистский миф о том, что россияне ходят на президентские выборы лишь для того, чтобы отдать свои голоса «дорогому Владимиру Владимировичу».

С точки зрения обыденного здравого смысла схема кажется безупречной, но дьявол, как обычно, кроется в мелочах.

Действительно: почти всякий взрослый человек твердо знает, что чудеса случаются.

И нынешние руководители России, хотя бы на примере «оранжевой революции» на Украине, не менее твердо знают, что даже наилучшим образом спланированные и просто обреченные на успех политические операции могут закончиться крахом.

Поэтому их пугают все сколь-нибудь сложные, пусть даже и тщательно выверенные, схемы. «Все, что сложнее прямого удара ломом, кажется им непонятным, запутанным и в итоге нереализуемым», – сказал один из аналитиков и, возможно, оказался ближе к истине, чем предполагал сам.

Их неоформленные страхи усиливает глубочайшее недоверие к людям и страх добровольно даже не отключить, а просто ослабить пресловутый административный ресурс – так неумелый пловец пугается одной мысли о возможности в силу тех или иных причин остаться без спасательного круга.

И ужас перед заведомо невозможным – перед массовым голосованием россиян за одного из заведомо третьестепенных кандидатов, – скорее всего, похоронит проект «срыв выборов», несмотря на всю его технологическую красоту, бесспорную осуществимость и безусловную, почти стопроцентную надежность.

Безысходность ситуации, по-видимому, вынудила на некоторое время вернуться к проекту «временного президента», полностью изъяв из него добровольность передачи власти. По крайней мере, такое впечатление производит анализ интервью Путина голландским СМИ 31 октября 2005 года, в котором Путин, в очередной раз пообещав не идти на третьи выборы подряд, очень четко оговорил, что сохраняет власть до момента принятия новым президентом присяги и не допустит никакой дестабилизации обстановки.

С учетом того, что отказаться от власти он не может (просто потому, что выстроенная им система, мафиозная по своей сути, в отличие даже от ельцинской, размолет в порошок любого, кто захочет отдать власть), это означает, что Путин действительно не идет на выборы президента в 2008 году, и на них действительно кто-то побеждает.

То, что новый победитель не имеет никакой власти до инаугурации, означает, что для сохранения власти Путиным необходимо, чтобы между проведением выборов и инаугурацией нового президента с этим новым президентом что-нибудь случилось. При этом, учитывая реалии режима, полностью исключить нельзя ничего – ни теракта («Норд-Ост» показал возможность безнаказанной концентрации в центре Москвы 50 боевиков, защита от которых представляет собой уже войсковую операцию), ни заболевания (пример Ющенко у всех перед глазами, а Щекочихина и Цепова – уже нет; были и другие примеры), ни странной автомобильной аварии, которые уже становятся чуть ли не неотъемлемым атрибутом высокопоставленного чиновника.

В принципе возможно и простое убеждение, после которого последует внешне вполне добровольный отказ от власти. Для этого нужно подобрать в качестве «спарринг-партнера» Путину политика, не имеющего серьезной команды и потому организационно обреченного на полную зависимость от аппарата, который до инаугурации будет контролироваться и направляться по-прежнему Путиным. Скажем прямо: придумать более простую задачу, учитывая современное состояние российской политики, невозможно.

Но у этого вроде бы безупречного варианта есть один сильнейший недостаток. Как ни странно, но разрабатывавшие его представители правящей бюрократии молчаливо исходили из презумпции полной законопослушности нового президента, которая и превратит его в смиренную жертву.

Люди, превратившие надругательство над буквой и духом закона в основное содержание всей государственной политики, по причудливой иронии судьбы искренне полагают, что политик, победивший их в предвыборной борьбе «без правил», будет свято чтить закон! И это в ситуации, когда законопослушный человек, как представляется, в принципе не может победить в политической борьбе в современной России. Так устроена – причем в значительной степени твердыми руками нынешнего президента и его соратников – вся наша политическая система.

Поэтому победитель выборов, скорее всего, отнесется к путинской уверенности, что до момента инаугурации вся полнота власти принадлежит старому президенту, то есть Путину, как к нелепому стариковскому суеверию. И даже не имея соратников, немедленно и решительно потянет властное «одеяло» на себя – и перетянет его в считаные недели, ибо, как было показано выше, для правящей бюрократии нужен президент, который готов дать ей больше. А слабый кандидат, борющийся за власть, всегда готов отдать на порядок больше того, кому эта власть уже принадлежит, – история борьбы Ельцина против Горбачева в свое время показала это с исчерпывающей ясностью.

Возможно, сегодня Путин, занятый текущими проблемами управления, еще не видит этого. Но как только вопрос о сохранении власти перейдет из сферы планирования в плоскость немедленных действий, он в полной мере прочувствует беспомощную зыбкость своего положения и откажется от этого сценария, на который он намекнул голландским журналистам.

Собранная им своими руками, по кирпичику и по человечку политическая система не оставляет возможности выбора не только России, но и ему самому.

Тоталитаризм мстит своим создателям.

Изменение Конституции

Таким образом, все проекты, связанные с попытками обойтись без формального нарушения Конституции России, насколько можно понять, в конечном счете были или будут отвергнуты из-за своей ненадежности и нерациональности.

С властью не шутят.

Поэтому сохранение Путина у власти, по всей видимости, будет осуществляться наиболее простым и откровенным способом – через изменение Конституции, причем правящая бюрократия по-прежнему будет исходить из презумпции собственной безнаказанности и принципа минимизации всех и всяческих усилий.

Вероятно, одним из первых появился проект, связанный с передачей, начиная с 2008 года, всей полноты власти премьеру – разумеется, с одновременным назначением Путина на этот пост. Президент превратится в декоративную фигуру, играющую, помимо статусной, роль преимущественно морального авторитета.

Главным недостатком такого маневра в глазах правящей бюрократии представляется переход от президентской к парламентской республике, в результате чего главным субъектом власти в стране станет парламент. Это идеологически и принципиально неприемлемо для нынешних «хозяев страны», искренне презирающих демократические институты, в том числе парламент; сама мысль о даже формальной зависимости от него, как представляется, стала бы для них невыносимой.

Кроме того, будущее Путина и его окружения оказалось бы в прямой зависимости от успеха или неудачи «Единой России» на выборах, что, учитывая качество ее «человеческого материала» (даже по сравнению с качеством путинской «бригады»), представляется прямым и совершенно излишним унижением. Не стоит забывать и о том, что «Единая Россия» в силу чудовищного уровня своих членов и фантастических темпов деградации рано или поздно вполне может совершить невозможное и, несмотря на всю мощь административного ресурса, провалить выборы, тем самым «подвесив в воздухе» Путина и его окружение и, скорее всего, лишив их власти.

Крайне существенно и то, что переход от президентской к парламентской республике создаст реальную угрозу драматического изменения баланса сил в отношениях администрации президента с «Единой Россией» (или иной «партией правящих марионеток», которая может быть приведена ей на смену). «Партия, принадлежащая власти», формально станет основным источником этой власти и потому объективно начнет неостановимо и необратимо превращаться в партию, которой эта власть принадлежит.

Не стоит сбрасывать со счетов и значительность масштаба преобразований, откровенно пугающую ленивую правящую бюрократию, чувствующую к тому же свою органическую неспособность избегать ошибок (а чем больше масштаб действий, тем больше вероятность и потенциальная разрушительность этих ошибок).

Наконец, весьма важным представляется и личностный фактор: первым и наиболее последовательным приверженцем идеи трансформации российской президентской республики в республику парламентскую был, как известно, вызывающий истерические и непроходящие со временем ненависть и страх практически всей правящей бюрократии М.Б. Ходорковский. Путин, который, по ряду косвенных признаков, вполне разделяет эти чувства, как представляется, в принципе не способен принять никакое решение, даже в малой степени связанное с именем человека, посмевшего публично, да еще и в прямом телевизионном эфире указать ему на коррупциогенность операций, связанных с его ближайшим окружением компаний.

Все эти соображения и привели к тому, что проект перехода к парламентской республике и превращения Путина в «правящего премьера», по всей вероятности, был отвергнут.

Та же судьба, вероятно, постигла и придуманную еще для Ельцина конструкцию объединения России в союзное государство с одним из ее соседей. «Новацией» эпохи Путина стало, по всей видимости, рассмотрение возможности подобного объединения не только с Белоруссией, но и с Казахстаном, «эхо» которого носило фарсовый характер и просуществовало в информационном пространстве ровно один день.

Вероятно, сама идея об этом появилась как, в свою очередь, следствие проработки возможностей, открывающихся перед Россией в случае дестабилизации Казахстана во время проведения там президентских выборов. Такая дестабилизация в принципе возможна, если Назарбаев не пойдет на выборы сам и начнет проталкивать к власти свою дочь Даригу, которую не готовы поддерживать даже многие представители его собственного окружения; при определенных вариантах развития событий дестабилизация Казахстана может создать предпосылки для возвращения в состав России его северной части.

Однако, несмотря на это, объединение России и Казахстана невозможно в первую очередь из-за значительно большей степени модернизации Казахстана, который уверенно обогнал путинскую Россию по уровню развития своей экономики. Объединение означало бы для него вполне бессмысленную и совершенно неизбежную деградацию.

Кроме того, объединение с Казахстаном делает невозможным тот же фактор, который делал при Ельцине и делает при Путине невозможным объединение России с Казахстаном, – несоответствие личных качеств руководителей разных стран. Представляется, что и Назарбаев, и Лукашенко по своим волевым и интеллектуальным качествам превосходят Путина, что делает весьма вероятным его проигрыш в естественной внутриаппаратной конкуренции в рамках одного государства.

Если же вспомнить, что и Лукашенко, и Назарбаев весьма убедительно демонстрируют глубокую заботу о своих странах и способность добиваться реальных, а не фиктивных результатов, возникает серьезная опасность, что в случае объединения значительная часть населения России предпочтет нахождение во главе государства не «своего» Путина, а «чужого» Лукашенко или Назарбаева.

Эта опасность серьезна и вполне достаточна для того, чтобы надолго оставить идеи реального объединения России и Белоруссии (не говоря уже о Казахстане) в жанре околополитической фантастики.

Однако рассмотрение и проработка этих вариантов ни в коей мере не были совершенно бесполезными. Как минимум они привели к всестороннему изучению возможности быстрого изменения Конституции, а затем – к осознанию правящей бюрократией отсутствия каких бы то ни было существенных преград для ее перекройки в соответствии со своими текущими интересами. Более того: сам факт серьезного рассмотрения данного проекта в полном соответствии с органически свойственной всякой бюрократии логике гигантомании породило на порядок более масштабную идею подготовки качественно новой Конституции страны.

Формальное обоснование этой идеи было элементарным: каждый из сколь-нибудь значимых лидеров нашей страны в ХХ веке вводил собственную Конституцию: Ленин – уже забытую 1918 года, Сталин – самую демократичную в мире для своего времени 1936 года, Брежнев – Конституцию «развитого социализма» 1977 года, Ельцин – спешно слепленную сразу же после расстрела Белого дома Конституцию 1993 года.

В высшей степени характерным представляется и то, что исторические неудачники-«демократизаторы» (по крайней мере, в глазах нынешней правящей бюрократии) не смогли оставить стране собственной Конституции: хрущевская так и осталась проектом (не только из-за внезапного свержения Хрущева, но и в силу своего исключительного демократизма), а Горбачев, хотя и исключил из Конституции статью о руководящей роли КПСС, в целом не задавался всерьез вопросом конституционного строительства.

На этом фоне создание и принятие своей собственной, «именной» Конституции представляется неотъемлемым атрибутом величия российского политического деятеля, а нынешняя правящая бюрократия, как известно, исключительно падка на подобные атрибуты.

К тому же вызрели и объективные предпосылки для глубокого переделывания Конституции:

• укрупнение регионов (численность которых, похоже, предполагается сократить более чем вдвое – не более чем до 40);

• ликвидация конституционных социальных прав (начиная с права на жилье и неухудшение условий жизни решениями государства и кончая самим правом на жизнь) в ходе «второго витка либеральных реформ» и отказ в ходе тех же самых реформ от концепции социального государства;

• уже осуществленный и представляющийся несовместимым с Конституцией переход (хотя и под прикрытием изощренного юридического словоблудия) от избрания руководителей регионов к их фактическому назначению.

В силу изложенного идея «путинской Конституции» представлялась исключительно соблазнительной. Более того: по некоторым данным, она (или ее несколько проработанных вариантов) «на всякий случай» была написана, то есть практически полностью подготовлена к принятию. Тем не менее и от нее, по-видимому, отказались – опять-таки из-за избыточной сложности и масштабности предполагаемых преобразований. Как выразился один из аналитиков правящей «бригады», «с какого перепуга мы будем брать на себя ответственность за широкомасштабные изменения с заведомо не до конца предсказуемыми последствиями ради того, чтобы выбросить из этой брошюрки в шкуре кенийского козла (имелась в виду Конституция России) две с половиной строчки», представляющие реальный интерес правящей бюрократии!

В результате к осени 2005 года, несмотря на продолжающиеся по инерции споры, в среде правящей бюрократии выкристаллизовалось, насколько можно понять, окончательное решение «проблемы-2008». Оно заключалось в выдвижении Путина на третий срок при заблаговременном (не менее чем за год) внесении и ускоренном (за полтора-два месяца, причем без каких бы то ни было серьезных усилий) соответствующих поправок к Конституции.

Совершенно точно будут изменены ее части, описывающие количество субъектов Федерации (по техническим причинам) и непосредственно запрещающие участие в третьих президентских выборах подряд (по причинам содержательным). Весьма вероятно, что изменению подвергнутся и противоречащие либеральным реформам положения о правах граждан и «социальном государстве» в целом, а также полномочия регионов и правительства.

Это решение представляется тем более логичным, что в условиях благоприятной в целом стабильности, ассоциируемой лично с Путиным, и отсутствия какой бы то ни было внятной альтернативы, значительная часть населения еще до какой-либо систематической пропагандистской подготовки склоняется к сохранению президента Путина на третий срок как к единственно возможному варианту развития России.

Даже по данным исследования оппозиционного Аналитического центра Юрия Левады «благом для России» 44 % россиян считают сохранение Путина на третий срок, а еще 12 % ратуют за переход власти к его преемнику (что означает, что они хотят сохранения власти Путина, но стесняются признаться в этом прямо). Лишь 34 % россиян считают «благом» для страны точное исполнение механизма, заложенного в ее Конституции, – и все это еще до начала активной пропагандистской кампании по внесению соответствующих изменений!

Понятно, что откровенное переписывание Конституции в интересах конкретного лица весьма серьезно подорвет его легитимность, привлечет к политике дополнительный интерес общества и, главное, окончательно ликвидирует принципиальную возможность цивилизованной эволюции сложившейся политической системы.

Тем самым реализация данного, наиболее логичного и естественного сценария чревата дестабилизацией и системным кризисом, в которые правящая бюрократия не сможет поверить до самого их начала.

* * *

Успешность проекта третьего срока президентства Путина кажется сегодня самоочевидной – и именно это является главным содержательным аргументом против нее, так как практически все участники политического процесса без исключения будут работать «на опережение», тем самым объективно, помимо своей воли способствуя приближению системного кризиса.

«Практически все без исключения» означает, разумеется, и «государство».

Глава 11. Государственные провокации