Спецоперации как инструмент государственного управления: ограниченность возможностей
Современная российская бюрократия осуществляет управление преимущественно при помощи спецопераций. Это многократно подмечено, проверено на наиболее значимых эпизодах последних пяти лет и к настоящему времени представляется самоочевидной истиной.
Причина столь экзотического характера государственного управления заключается, как представляется, не столько в историческом происхождении нынешнего руководства страной (все они являются выходцами из спецслужб, причем не просто спецслужб, а из спецслужб, находящихся в состоянии разложения, которое и стало в конечном итоге главным фактором разрушения страны), сколько в его неоправданно низкой квалификации.
Знакомство с практически любой реформой из осуществляемых во время правления Путина (и с большинством осуществляемых до него) поневоле наталкивает на мысль о полной профессиональной ничтожности и вопиющем несоответствии занимаемому служебному положению подавляющего большинства руководителей нашей страны.
Готовя и реализуя преобразования, нелепость, неадекватность и разрушительность которых являются самоочевидными, а логическое обоснование в силу этого – принципиально невозможным, руководители страны тем самым ставят себя в достаточно жесткие рамки. Они поневоле вынуждены всемерно избегать огласки, вводить в заблуждение не только общественное мнение, но и остатки профессионального сообщества, прибегать к заведомо недобросовестной рекламе и перекладыванию ответственности на заранее подготовленных (хотя обычно корыстно заинтересованных) «козлов отпущения».
Все это родовые признаки спецопераций.
Проводя политику, которую невозможно проводить открыто в силу ее вредности для общества, правящая бюрократия вынуждена проводить ее скрытно, прибегая тем самым к наиболее подходящим для тайных воздействий методам спецопераций.
Принципиально важно тем не менее, что спецоперации по самой своей сути являются исключительно тактическими мероприятиями. Осуществляемые в стратегических целях, то есть имеющие долгосрочный характер, спецоперации неминуемо и непроизвольно, в силу самой своей природы выходят из-под контроля своих разработчиков и операторов (а зачастую и просто переживают их) и начинают развиваться самостоятельно, в рамках своей собственной внутренней логики, становясь органичной частью политического процесса.
Можно с высокой степенью уверенности утверждать, что спецоперации, выходящие по тем или иным причинам за рамки сугубо тактических мероприятий, со временем перестают быть спецоперациями. Накладывая на начальном этапе весьма серьезный отпечаток на ход нормального политического процесса и грубо корректируя его (именно в этом заключается их смысл), в дальнейшем они постепенно поглощаются им и перерождаются в его элементы. Эти элементы часто остаются весьма существенными для его хода, но действуют и развиваются уже не по своим собственным закономерностям, а по законам и правилам, общим для всех субъектов общественно-политической жизни.
Конечно, в момент выхода на политическую арену и первое время после него, когда они развиваются еще в рамках собственной, «специальной» логики, спецоперации являются весьма необычными элементами политического процесса. Прежде всего, их возникновение (а также возникновение связанных с ними общественных структур и элементов) и поведение в это время практически не поддаются прогнозированию при помощи стандартных аналитических методов и представляются для носителей этих методов иррациональными. Включенные в спецоперации структуры, как правило, экстремально жестко относятся к своим оппонентам, а в момент выхода из-под контроля – и к своим создателям, с оглушающей эффективностью и простотой «заметая следы» в силу остаточной «специальной» логики. Всегда, пока они сохраняют свою специфику и не «растворяются» полностью в обыденном, «регулярном» общественно-политическом процессе, они склонны к значительно большим, чем обычные структуры, эгоизму и агрессивности.
Надо сказать, что наша страна накопила достаточно большой опыт государственного управления при помощи спецопераций. То, что этот опыт представляется преимущественно негативным, в сочетании с исключительно тактическим характером спецопераций служит достаточным аргументом против сколь-нибудь масштабного применения в будущем этого весьма специфического и обоюдоопасного инструмента.
Наиболее известным примером применения спецопераций представляется ставшая уже хрестоматийной деятельность Зубатова, которая, несмотря на всю свою первоначальную успешность, завершилась сногсшибательным поражением, во многом способствовавшим Октябрьской революции и приходу к власти большевиков.[54]
Значительно менее известной, хотя и не менее разрушительной по своим последствиям представляется серия операций, направленных на разрушение сетей белогвардейского и западного шпионажа, проведенных советскими спецслужбами с середины 1920-х до конца 1930-х годов. Их суть заключалась в создании в Советском Союзе фиктивного антисоветского подполья, энергично ищущего контакты с западными эмиссарами. После привлечения внимания и завоевания доверия, а зачастую и получения значительной поддержки это фиктивное подполье ликвидировалось вместе со значительными сетями действительных агентов и шпионов, развернутых на территории Советского Союза.
Излишне объяснять, что без проведения соответствующих спецопераций (первые из которых известны нам под названиями «Трест», «Синдикат» и «Синдикат-2») значительная часть оппозиционно настроенных советских граждан никогда бы не была вовлечена в деятельность этих шпионских или диверсионных сетей, не совершила бы тем самым государственных преступлений и, соответственно, не была бы репрессирована. Эти жертвы государственных провокаций, которые без их проведения остались бы добропорядочными, а в значительной части – и вполне благополучными советскими гражданами, как правило, даже не рассматриваются в качестве издержек ни мемуаристами, ни нынешними апологетами спецопераций.
Однако главным аргументом против спецопераций в качестве методов государственного управления представляется трагический конец серии, без всякого преувеличения, блистательно успешных операций «Синдикат». Поскольку практически каждая из предшествующих операций западных разведок заканчивалась болезненным крахом, для продолжения серии этих операций и втягивания западных спецслужб во все новые авантюры нужно было раз за разом повышать масштаб подставляемых противнику фиктивных антисоветских операций. Это создало бы для него все больший соблазн, которому он не мог бы противостоять, несмотря на прошлые болезненные неудачи. Принципиально важно, что наращивание «наживки» не могло идти бесконечно; насколько можно понять, уже операция «Синдикат-4» вовлекла в себя значительную часть командных кадров Красной Армии, включая ее высшее командование. Участники операции эффективно соблазняли западные разведки (в первую очередь германскую) призраком подготовки военного переворота в Советском Союзе, направленного на свержение власти ВКП(б) и уничтожение советского строя.
По-видимому, знаменитое сообщение о якобы готовящемся в Советском Союзе антисталинском перевороте, переданное Сталину чехословацким президентом Бенешем, отражало именно наработки операции «Синдикат-4», воспринятые всерьез немецкой разведкой и тем более чехословаками. Сталин, конечно же, знал о проводимой его собственными спецслужбами операции и по идее должен был только радоваться правдоподобности подготовленной ими дезинформации. Однако болезненная подозрительность, естественным образом развивающаяся у носителя абсолютной (или близкой к таковой) власти, по всей вероятности, привела к тому, что он поверил разработанной по собственному указанию дезинформации или же просто «на всякий случай» «отреагировал на сигнал», уничтожив всех участников операции «Синдикат-4» так, как будто они действительно являлись тем антисоветским (или, по крайней мере, антисталинским) подпольем, которое изображали для привлечения западной агентуры.
Конечно, внутренняя логика развития диктаторского режима все равно потребовала бы от Сталина провести массированную чистку, освободившись от старых партийных и командирских кадров, воспринимавших его как ровню, а не как божество. Однако эта чистка, как представляется, могла бы пройти несколько позже или принять значительно более мягкие формы. В конце концов, если бы репрессивный аппарат не набрал чудовищные обороты на уничтожении масс «шпионов и вредителей» во время «ежовщины» (в течение 1937 и начала 1938 годов), в последующем не возникла бы категорическая необходимость в его собственном «прореживании» при помощи «встречного пала» репрессий, направленных на сотрудников самой репрессивной машины. При этом роль карательных органов, органически не способных к развитию, да и сама «прививка страхом», полученная советским обществом в конце 1930-х годов и навсегда парализовавшая значительную часть его творческих сил, были бы несравнимо меньше. Соответственно, негативное влияние, оказанное ими на его развитие, было бы значительно более слабым.
Не стоит забывать и о том, что само по себе существование сталинской государственной машины также может рассматриваться в качестве примера спецоперации стратегического характера.
Благодаря безукоризненному исполнению вполне мафиозного завета «не оставлять письменных следов» не только цели, но и основные механизмы функционирования грандиозной государственной машины, созданной Сталиным и его приспешниками, были утрачены после смерти «вождя народов» и отстранения от власти (а то и физического истребления) его ближайших помощников. Какое-то время государственная машина еще развивалась по инерции: цели ее были забыты, однако основные принципы и правила функционирования сохранялись. Они передавались аппаратчиками и политическими лидерами из поколения в поколение, хотя уже и не как понятная инструкция, но как мертвая и лишенная содержательного обоснования традиция, как своего рода «аппаратный фольклор», свод обязательных к безусловному исполнению ритуалов, преданий и мистических «заветов предков».
Это положение не могло длиться долго. Со временем все руководители, причастные к созданию советской государственной машины и помнящие хотя бы самые общие правила управления ею, просто умерли. Пришедшее им на смену поколение, не имевшее никакого представления о внутреннем устройстве унаследованного ими действительно уникального общества (в полном соответствии со знаменитыми словами Андропова о том, что «мы не знаем общество, в котором живем»), поставило под сомнение основополагающие принципы доставшегося им социального механизма. В силу элементарного невежества оно не было способно понять действительного значения своих поступков; в результате его критическое восприятие действительности и безусловный творческий дух помимо его собственного желания окончательно развалили и без того расшатавшуюся и нуждавшуюся в глубокой модернизации общественную систему, невольно уничтожив всю страну.
В рамках описанного саморазрушения советской системы государственного управления весьма характерным примером вышедшей из-под контроля и пережившей своих организаторов спецоперации представляется программа привнесения рыночных элементов в социалистическую централизованно планируемую экономику, задуманная и начатая осуществляться Андроповым. Сейчас уже прочно забыто, что эксперимент по переводу советской экономики на хозрасчетные отношения, увенчавшийся в конечном кошмарной реформой 1987 года, разрушившей все наше общество, был начат в 1983 году именно им – разумеется, из самых лучших побуждений.
Насколько можно понять в настоящее время, почти четверть века назад Андропов, при всех своих безусловных недостатках, ясно видел как необходимость модернизации централизованно планируемой советской экономики, так и принципиальную невозможность осуществления этой модернизации на основе унаследованного от брежневской эпохи корпуса заскорузлых управленцев. Для решения этой задачи он начал формирование качественно новой команды специалистов, которые должны были хорошо знать опыт и реалии развитых стран Запада и под жестким контролем «компетентных органов» осуществить в Советском Союзе необходимые преобразования.
Излишне напоминать, что Андропов успел лишь начать этот проект; после его смерти он, как и многие другие, был прочно забыт, но не умер, а продолжался по инерции. Контроль над формированием и воспитанием «группы рыночных специалистов» был перехвачен конкурентами Советского Союза из развитых стран, и в результате вместо острожных и грамотных реформаторов, способных направить нашу страну по пути, отдалено напоминающему китайский, Россия через семь с половиной лет после смерти несостоявшегося реформатора получила полностью «отмороженную» и люто ненавидящую свою страну команду либеральных фундаменталистов, разрушительность деятельности которых во многих сферах общественной жизни превысила даже результат гитлеровского нашествия.
Говоря о распаде Советского Союза, не стоит забывать и о колоссальной роли, сыгранной в этом процессе его собственными спецслужбами, которые стремились освободиться из-под контроля ЦК КПСС при помощи формирования демократического движения, в том числе и националистического характера. Насколько можно понять, предполагалось, что демократы всех мастей, дестабилизировав общественно-политическую ситуацию в стране, либо разрушат власть ЦК КПСС, либо, по крайней мере, полностью дискредитируют ее в глазах общества. После этого спецслужбы как единственная сила, способная «навести порядок», выйдут на авансцену политики и явно или тайно, но возьмут управление страной в свои руки.
Эта комбинация потерпела сокрушительное поражение не только благодаря глубочайшему разложению самих спецслужб,[55] но и в результате быстрого выхода демократического движения из-под их контроля и началу его самостоятельного развития, а также его частичного (в первую очередь это касалось националистических движений) перехода под контроль Запада. Таким образом, провокация спецслужб способствовала обретению демократическим движением самостоятельности, его переходу к деятельности на основе собственных интересов и побуждений и в конечном итоге – приходу его к власти в России и всех остальных республиках Советского Союза, за исключением среднеазиатских.
Разумеется, это ни в коей мере не означает, что демократическое движение было целиком или хотя бы в основе своей марионеточным. Напротив, оно даже в самые трудные для себя времена опиралось на сильные и искренние чувства и стремления десятков миллионов людей по всей стране. Речь идет лишь о том, что в результате операции советских спецслужб, затем вышедшей из-под их контроля, демократическое движение было искусственно усилено и поддержано настолько, что задолго до достижения политической зрелости получило, а потом и смогло воспользоваться реальными шансами на политическую победу и завоевание власти, к использованию которой на благо общества оно было заведомо не готово.
Именно в этом заключается фундаментальная объективная причина провала западной советологии, до самого последнего момента последовательно отказывавшейся верить в победу демократических сил и крах коммунистического режима. Ведь в силу самого своего положения она могла видеть лишь поверхностные события, а разнонаправленно и интенсивно проводившиеся спецоперации, неутомимо подтачивавшие прочность системы, оставались принципиально недоступны ее восприятию и анализу.
Таким образом, управление при помощи спецопераций, по инерции и традиции практикуемое нынешним руководством нашей страны, отнюдь не является для нее чем-то принципиально новым. Скорее, это элемент его общей стратегии, направленной на реализацию синтеза рыночных механизмов и структур, характерных для Советского Союза. В самой этой идее нет ничего плохого, и ее реализация могла бы быть полезной, если бы не осуществлялась разлагающейся правящей бюрократией по принципу минимизации усилий, из-за которого синтез неминуемо оказался порочным, объединяющим отнюдь не лучшие, а наихудшие черты двух систем.
От рыночной экономики была взята хаотичность, обогащение немногих за счет разрушения жизни большинства, безответственность государства, принципиальный отказ от развития системы социального обеспечения как инструмента создания человеческого капитала и от развития общественной инфраструктуры как инструмента создания капитала производственного.
От централизованно планируемой системы были взяты гипертрофированная роль государства, подавление всей и всяческой инициативы, всевластие спецслужб (при этом еще и некомпетентных) и, в частности, государственное управление при помощи заведомо не подходящего для его стратегических целей инструмента – специальных операций.
Существенно, что неотъемлемым, а зачастую и основным инструментом спецопераций являются провокации. Соответственно, управление при помощи указанных операций при более детальном, углубленном рассмотрении в значительной степени представляет собой управление при помощи разнообразных, но, как правило, глубоко аморальных и разрушительных провокаций. Пораженный этой болезнью государственный аппарат отторгает от себя как заведомо чужеродные элементы не только творцов, но и добросовестных исполнителей, замещая их профессиональными (или, вследствие своего разложения, не очень профессиональными) провокаторами.
Потенциальные организаторы и возможные мотивы провокаций
Принципиально важно, что государство оказывает колоссальное воспитательное воздействие на все общество и всех без исключения субъектов политического процесса, которые частью поневоле начинают подражать ему, а частью вынуждены действовать по нормам и правилам, создаваемым им, в том числе и неосознанно, при помощи создания тех или иных прецедентов. Хочет того государство или нет, оно является тем самым командиром, любой жест и поступок которого воспринимается его подчиненными как руководство к действию – по принципу «делай как я!». Непонимание этого аспекта деятельности государства (и даже недостаточное его понимание) служит, как представляется, исчерпывающим доказательством профессиональной непригодности практически любого государственного руководителя.
Поэтому после того, как провокации разной направленности, масштаба и изощренности становятся нормой и основным содержанием государственной политики, они весьма быстро приобретают аналогичное значение и во всей общественно-политической жизни как таковой. Последняя в результате этого извращения начинает напоминать вальс, в котором партнерша остается неуверенной в искренности отношения к себе своего кавалера до тех пор, пока он не уронит ее или, по крайней мере, не отдавит ей ногу.
Как ни печально, описанная ситуация в полной мере характерна и для современной России, хотя безусловными лидерами по использованию провокаций в политической сфере, насколько можно понять, остаются представители правящей бюрократии. Соответственно, именно их усилия и станут, по всей вероятности, основным фактором дестабилизации общественной жизни нашей страны.
Прежде всего, среди потенциальных организаторов государственных провокаций следует выделить силовых олигархов, хотя бы из-за одной только принадлежности к структурам, наиболее склонным к использованию провокативных методов. Ситуацию усугубляет то, что они отнюдь не едины, но раздроблены на множество непримиримо воюющих друг с другом групп, крайне неохотно объединяющихся лишь перед лицом совершенно бесспорных общих угроз. Эта в прямом смысле слова военно-феодальная раздробленность представляет собой кипящий котел внутренних дрязг и склок, в котором каждый воюет с каждым (не исключая собственных руководителей и подчиненных) и готов использовать сколь угодно масштабные и разрушительные для общества провокации для достижения сколь угодно мелких собственных целей.
Единственным общим политическим мотивом этих группировок является ненависть к либеральным фундаменталистам, осознаваемым в качестве главного и непримиримого противника. По мере укрепления оппозиции и развития протестного движения силовая олигархия начинает воспринимать как врага и его, однако и здесь основные эмоции направлены на социально и идеологически чуждых либералов, по-простому расцениваемых если и не как «агенты мирового империализма», то, во всяком случае, как «агенты Запада».
При этом силовые олигархи, все более настороженно относясь к оппозиции и ненавидя ее либеральное крыло, буквально с наслаждением используют ее (конечно, в той степени, в которой они в силу снижающейся эффективности способны организовывать, в том числе провоцировать, чужие действия) в качестве оружия против своих главных конкурентов – либеральных фундаменталистов.
Хрестоматийным примером, по крайней мере, попытки такого использования стала реакция целого ряда представителей силовой олигархии на многочисленные предупреждения о разрушительных последствиях монетизации льгот. Самые разные люди, зачастую пораженные в отношении друг друга не только клановой, но и личной нетерпимостью, реагировали на эти предупреждения практически с одинаковым восторгом. Силовые олигархи впадали в состояние, близкое к трансу, предвкушая, как массовые протесты или просто очевидная неразумность разработанных законов вынудят президента отправить в отставку устроивших «на ровном месте» политический кризис либеральных фундаменталистов. Попытки апеллировать к разуму, указание на колоссальный вред для общества, неизбежное разочарование людей в президенте и снижение его рейтинга, и даже на то, что «в конце концов вам же все это разгонять придется», не воспринимались в принципе: любые негативные представления были вытеснены из сознания силовых олигархов сияющим видением попрания и изгнания с высот политической власти ненавистных либеральных фундаменталистов.
Весьма вероятно, что для решения других, в том числе и совершенно незначительных корпоративных проблем представители силовой олигархии способны привлечь колоссальные и всеразрушающие резервы контролируемых ими как государственных, так и коммерческих структур. И в принципе, как представляется, нет ничего невозможного ни в инициировании нового (и при этом по понятным причинам смертельно опасного для России) обострения ситуации на Северном Кавказе ради дискредитации того или иного действующего там либерального фундаменталиста, ни в разжигании межнациональной розни или создания мощных оппозиционных групп ради подрыва позиций конкурирующей силовой группировки или перехвата у силовых либо либеральных конкурентов контроля за значимыми финансовыми потоками.
Потенциально весьма существенной, хотя пока никак не проявляющей себя силой могут быть еще сохранившиеся относительно честные силовики, которым «за державу обидно». Несмотря на их преимущественную вовлеченность в коррупционную политику силовой олигархии, возникающую иногда, насколько можно понять, просто «по долгу службы», мотивация этой части силовых структур носит относительно бескорыстный и подлинно патриотический характер. Не располагая в силу преобладающей честности сколь-нибудь значимыми финансовыми ресурсами, представители этой категории не являются в настоящее время значимыми субъектами российской политической жизни. В то же время не стоит полностью сбрасывать со счетов возможность самоосознания этого социального слоя и начала использования им своих служебных возможностей (в том числе и в области организации провокаций) для достижения общественно значимых, с их точки зрения, целей.
Учитывая девственное политическое сознание (да и простую неграмотность в вопросах общественной жизни) большинства «честных силовиков», крайне упрощенное восприятие действительности, а также профессиональную привычку к решительным действиям и склонность к окончательным решениям, последствия этого могут быть весьма разрушительными. (Понятно, что даже до попытки государственного переворота в силу ничтожности и разрозненности указанного социального слоя дело не дойдет, но дров может быть наломано изрядно – в том числе и исподтишка, при сохранении организаторов тех или иных событий в полной тайне.)
Значимым фактором является и естественное для чиновника стремление к обострению («мультипликации», по выражению В. Иноземцева) курируемых им проблем для того, чтобы максимизировать свои полномочия и, что является для России исключительно важным, контролируемые им финансовые потоки.
В условиях полного отсутствия ответственности перед страной и доминирования стремления к достижению личных корыстных интересов подобное массовое стремление может стать фактором провоцирования самых разнообразных и в принципе не поддающихся прогнозированию кризисов, с легкостью выходящих из-под контроля государства.
Нелишне вспомнить, что кризису в Нальчике в октябре 2005 года предшествовали, по многочисленным сообщениям СМИ, длительные усилия местных силовых структур по раздуванию угрозы терроризма – по-видимому, для расширения своих полномочий. Жестокость и произвольность этих действий, насколько можно понять, объективно способствовали росту недовольства и сами по себе создали питательную почву для разразившегося кризиса.
Наконец, весьма существенным направлением деятельности представителей «силовой олигархии», причем входящих в ближайшее окружение Путина, может стать осознанное провоцирование недовольства им со стороны все более широких слоев российской и зарубежной общественности. Причина этого странного с точки зрения обыденного здравого смысла поведения весьма проста: чем уже социальная база Путина, тем объективно выше значение для него его ближайшего окружения, заложником которого он станет после достижения некоторого критического уровня отторжения своей персоны.[56]
Для ближайших «друзей» Путина, насколько можно понять, идеальной является ситуация полной дискредитации его и в России, и в мире: тогда они становятся его единственной опорой и единственным (хотя и коллективным) гарантом сохранения его власти, а он превращается в простую марионетку, ничуть не отличающуюся по сути от, например, руководителей «Единой России».
В этой логике нет ничего принципиально нового: она имманентно присуща спецслужбам, по крайней мере, современным российским. Именно в соответствии с этой логикой весной 1996 года силовики в окружении Ельцина готовили разгон Госдумы: узурпировав власть, Ельцин автоматически стал бы их заложником. Именно в понимании этого заключалась и главная причина того, что Ельцин на переворот, несмотря на все колебания, в конечном итоге не пошел, дав себя убедить разумной части силовиков во главе с Министром внутренних дел А.С. Куликовым. Однако при всех недостатках Ельцина сравнивать его как государственного лидера с Путиным просто смешно – поэтому весьма вероятно, что гипотетические усилия окружения последнего увенчаются-таки успехом.
Понятно, что провокации, на которые им придется пойти для достижения этой цели, неизбежно будут масштабными и разрушительными и в силу этого – способными сами по себе, даже без учета остальных дестабилизирующих общественную жизнь факторов столкнуть Россию в пропасть системного кризиса.
Второй по значимости общественно-политической силой после силовой олигархии в настоящее время являются либеральные фундаменталисты. Несмотря на тщательную пропаганду своей якобы имеющейся цивилизованности, они, насколько можно понять, полностью готовы к широкомасштабному использованию провокаций (в том числе и государственных) в текущих политических целях. В этом они являются почти полным подобием своих антагонистов, силовых олигархов, причем менее интенсивные, насколько можно понять, контакты с потенциальными исполнителями и отсутствие возможности отдавать прямые приказы, по всей видимости, с лихвой восполняются значительно более эффективным владением политическими технологиями, контролем над большинством негосударственных и сильнейшим влиянием на большинство государственных СМИ.
Играет свою роль и значительное, хотя в целом и остаточное, доверие, которым пользуются даже наиболее лживые и циничные представители либеральных фундаменталистов со стороны не только «демшизы», но и достаточно широких слоев либерально ориентированной интеллигенции.
Можно спорить о том, было ли знаменитое «дело Квачкова» вульгарным «самострелом» Чубайса (возможно, с заранее «заготовленными» «козлами отпущения») или же актом его запугивания ради достижения конкретных целей (например, передачи под контроль представителей силовой олигархии финансовых потоков РАО «ЕЭС России», процедуры принятия в нем стратегических решений или и того, и другого).[57] Однако не вызывает сомнения то, что пропагандистская машина Чубайса «отработала» в этой ситуации с блеском, высокой эффективностью и слаженностью – так, как будто ее представители заранее были готовы к действиям в условиях якобы совершенного покушения.
Вдогонку произошедшему акту то ли запугивания, то ли «самострела» со стороны либеральных фундаменталистов осуществлялось интенсивное распускание слухов о якобы имевших место новых попытках покушения на Чубайса. Это представляется косвенным, но вполне убедительным подтверждением готовности этой группы к повторению очередного спектакля в стиле 1996 года.
Напомним, что 20 июня 1996 года, через четыре дня после первого тура президентских выборов, в момент выноса полумиллиона нигде не учтенных наличных долларов из Дома правительства России были задержаны верный соратник Чубайса, тогдашний пиарщик и будущий руководитель «Мосэнерго» А. Евстафьев и тогдашний крупнейший деятель рекламного рынка, будущий птицевод С. Лисовский. Это задержание грозило накануне второго тура президентских выборов вскрыть масштабы махинаций и не только финансовых, но и политических злоупотреблений при пропихивании откровенно недееспособного Ельцина на второй президентский срок. Однако этого не случилось, так как задержание было представлено Чубайсом (надо отдать должное, при поддержке ныне покойного А. Лебедя) как новое ГКЧП и, по сути дела, попытка государственного переворота.
Это привело к поражению тогдашней силовой группировки Коржакова – Сосковца – Барсукова, полному вычищению ее членов из власти и переходу всей полноты последней в руки либеральных фундаменталистов (А. Лебедь весьма быстро потерял заработанное им и не имевшее никакого реального значения кресло секретаря Совета безопасности). Последние, правда, весьма быстро не поделили захваченную и разрываемую ими на части страну, что привело к их расколу на начавшие непримиримую борьбу друг с другом (не считая совместного продвижения во власть В. Путина в 1999–2000 годах) кланы Чубайса и Березовского, рецидивы которой порой проявляются и до сих пор.
Важно понимать, что в случае повторения подобных провокаций, вплоть до объявления захвата очередных жуликов попыткой государственного переворота, насколько можно понять, никакая «корпоративная солидарность», во многом уже мифическая, не помешает «людям в погонах» старательно отрабатывать деньги спонсоров из числа либеральных фундаменталистов.
Говоря о потенциальных организаторах разрушительных государственных провокаций, не следует забывать и о «третьей силе» – о политтехнологах. Они, разумеется, не представляют никакой значимой части общества, но являются довольно влиятельной и серьезной по степени своей «отмороженности» политической группой, при возникновении перспектив сверхприбылей вполне способной действовать самостоятельно, причем с весьма высокой эффективностью.
Значительная часть современных успешных политтехнологов зарабатывает деньги на провоцировании кризисов и, как правило, хотя и не обязательно, попытках их последующего урегулирования, которые иногда, во все большей степени случайно, удаются. Принципиально важно, что практическая отмена избирательного процесса и его подмена прямым или скрытым назначением на формально выборные должности в последние годы резко сократила сферу деятельности политтехнологов и, в том числе и помимо их желания, вытеснила многих из них в сферу организации разнообразных «управляемых кризисов» (вплоть до запугивания власти «оранжевой революцией»).
Весьма существенной частью сил, готовых с увлечением заняться организацией разрушительных государственных провокаций, являются, насколько можно понять, и представители правящей бюрократии, просто добросовестно желающие достичь тех или иных конкретных мер в рамках своих служебных обязанностей (или своего понимания этих обязанностей). Например, организация в начале 2005 года антисемитской провокации для решения вполне естественной с точки зрения современной управляющей системы России задачи дискредитации оппозиции не только дискредитировала нашу страну на мировой арене (к ужасу и стыду всякого ответственного гражданина нашей страны, при колоссальных усилиях президента Путина). Весьма существенно, что, вызвав весьма серьезную и ощутимую значительной частью населения страны волну русофобии, эта провокация действительно способствовала разжиганию межнациональной розни.
Искреннее усердие добросовестных (насколько к ним, конечно, может быть применимо это слово) прислужников правящей бюрократии также представляется весьма существенным источником грозящей России опасности. Реализуя с подачи власти те или иные нужные или интересные ей проекты (иногда просто по принципу «а почему бы и не попробовать и не посмотреть, что из этого получится»), они зачастую начинают действовать самостоятельно и в собственных эгоистичных целях либо просто с гипертрофированным и потому разрушительным энтузиазмом.
Принцип «заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет» стал одной из неписаных норм современного российского государственного управления, – с той, правда, существенной поправкой, что нынешние «дураки» действуют не сами по себе, а с благословения явного или скрытого начальства и, как правило, весьма предусмотрительно расшибают чужие, а отнюдь не свои лбы.
Классическим в своем идиотизме примером является написание проекта Конституции России, в которой православие объявлялось бы государственной религией. Само по себе вбрасывание идеи новой Конституции, призванное приучить общественность к идее «путинской Конституции» или, по крайней мере, ее изменения для сохранения Путина на третий срок, является обычным, рутинным и ни в коей мере не «запрещенным» политтехнологическим приемом. Однако фиксирование идеи о создании привилегий для одной из религий, пусть даже и наиболее распространенной, и об отказе (пусть даже неявном) от принципа разделения светских и духовных властей представляется смертельно опасным, так как само по себе способно расколоть страну по этноконфессиональному признаку и даже погрузить ее в хаос.
К провокациям той же категории, хотя значительно меньшим по масштабу и потому менее опасным, следует отнести дискредитацию «мозга администрации президента», в некоторых кругах имеющего также репутацию «путинского Геббельса» В. Суркова при помощи всяческой популяризации его чеченского происхождения (действительно, в детстве Владислава Юрьевича Суркова звали Асламбеком Андабековичем Дудаевым[58] ). Понятно, что это пропагандистское наступление, скорее всего, вызвано желанием представителей «силовой олигархии» избавиться от чуждого им кланово и социально Суркова по принципу «мавр сделал свое дело (поставил политическую жизнь в стране под полный контроль Путина и его окружения) – мавр может уходить». Однако нельзя не видеть, что характер его проведения объективно разжигает межнациональную рознь и тем самым подрывает стабильность в России.
Особая роль в организации государственных провокаций может принадлежать молодежным экстремистам. Наиболее известны расистские группы, получившие условное собирательное наименование «скинхеды», и Движение против нелегальной иммиграции (не участвовавшее, надо отдать ему должное, в экстремистских и вообще насильственных действиях, – по крайней мере, на момент написания книги и насколько это известно автору). Вместе с тем события 2005 года, безусловно, требуют как минимум присоединить к ним официальное «антифашистское» движение «Наши», производящее впечатление смеси «путинюгенда» и «штурмовых отрядов».
Столь же опасными, производящими впечатление вполне экстремистских представляются менее известные группы «антифа» (по-видимому, от слова «антифашист»), получившие рекламу на федеральном телевидении. В качестве иллюстрации потенциальных механизмов организации таких провокаций стоит напомнить, что, по одной из версий, избиение группой представителей «антифа» молодого человека с нанесением тому тяжких телесных повреждений стало причиной ответного (буквально через 2 часа) нападения на участника этого избиения активиста «антифа» Т. Качараву. Трагическая гибель последнего была эффективно использована для раскрутки, в том числе и представителями правящей бюрократии, не только антирасистской, но и русофобской пропагандистской кампании.[59]
Для понимания степени манипулируемости этих группировок стоит вспомнить, что знаменитая РНЕ, ставшая пугалом, весьма эффективно, насколько можно понять, контролировалась и даже направлялась российскими силовыми структурами и на некоторых в свое время этапах использовалась для борьбы с бытовой этнической преступностью. Так, представители РНЕ совместно с милицией патрулировали один из парков Москвы, что вызывало восторг окрестных жителей, в эпоху всеобщего беспредела совершенно неожиданно получивших личную безопасность.
Основной политической задачей развития и рекламирования националистических и антинационалистических групп представляется придание этнического характера подспудно растущему социальному протесту населения и безопасное, подконтрольное «пережигание» этого протеста. Почти официальная поддержка и насаждение русофобии вызвана не только личными предпочтениями значительной части правящей бюрократии, но и преобладанием в России русского населения, протест которого является основной частью «пережигаемого» протеста и потому является для руководителей страны значительно большей политической опасностью, чем любой другой протест, включая чеченский.
Со временем все большее значение стало приобретать использование экстремизма (как в 1999–2000 годах терроризма) для корректировки общественного сознания. Справедливо ужасаясь преступлениям, совершенным на почве национальной ненависти (достаточно вспомнить заминированную табличку с надписью «Бей жидов» на обочине трассы и погромы на рынках), общественное сознание привыкало считать саму эту тему табуированной, грязной, превращающей в фашиста всякого, кто ее затрагивает. В результате общество становилось более послушным и управляемым со стороны правящей бюрократии, готовой платить за сохранение своей власти в том числе и лишением своего народа иммунитета перед этнической экспансией.
Правящая бюрократия постоянно обвиняет в «экстремизме» оппозицию. Представляется, что эти обвинения служат не только инструментом дискредитации и превентивного оправдания будущих репрессий, но и своего рода защитной реакцией, попыткой переключить внимание общества с официального экстремизма на значительно более слабый и менее опасный (если вообще существующий) неофициальный.
Официальные обвинения полностью и с понятными корыстными мотивами игнорируют очевидное ничтожество современной оппозиции – и, соответственно, ее безопасность с точки зрения дестабилизации общественной жизни.
Наконец, обвинения такого рода сами представляют собой провокации, которые зачастую служат простой маскировкой действий представителей государства. Так, после нападения «неизвестных», одетых в майки движения «Наши», на московский горком КПРФ (в ходе которого были зверски избиты четыре нацбола – настолько зверски, что даже милиция была вынуждена задержать нападавших и освободила их, как говорят, лишь после непосредственного вмешательства высокопоставленных сотрудников администрации президента), один из штатных «соловьев Кремля» заявил буквально следующее: «У меня вообще сложилось твердое убеждение, что побоище на “Автозаводской” было организовано вечером 29 августа, чтобы утром 30 августа главный докладчик на конференции „Ответственная оппозиция в условиях революционной ситуации“ Михаил Делягин, идеолог “Родины”, имел возможность произнести пламенную, почти ленинскую речь о реальной угрозе, уже осуществившейся угрозе “государственного терроризма”».[60]
Что ж – мы и без того знаем, что цинизму путиноидов,[61] как явных, так и латентных, действительно нет предела.
Этот цинизм еще более подчеркивается ничтожностью, мелочностью целей, которых они пытаются достичь, организуя разрушительные и в конечном итоге смертельно опасные для общества провокации.
Наиболее значимыми среди них представляются устранение политических конкурентов (принадлежащих как к оппозиции, так и к враждебным кланам правящей бюрократии), получение прибыли от текущей коммерческой деятельности и политико-административного лоббирования, а также утоление психологической склонности к интригам. Весьма существенной мотивацией является и простая месть противникам по детскому, но не становящемуся от этого менее разрушительным принципу «он первым начал».
Едва ли не последнее по значимости место занимает реализация собственных представлений о правильном пути развития и внутреннем устройстве общества. Благородство этой цели, как правило, полностью перечеркивается чудовищной примитивностью, убогостью и агрессивностью этих представлений, которые при глубине укорененности зачастую еще и являются иррациональными (вроде антисемитизма или стремления вернуть Россию на 700 лет назад и начать формировать единую нацию на основе православия).
Выход ситуации из-под контроля неизбежен
Вне зависимости от конкретных сценариев государственных провокаций (которые мы не приводим хотя бы для того, чтобы не облегчать работу планировщикам соответствующих ведомств), не только само их осуществление, но и последовательное нарастание их масштабов представляется практически неизбежным. При помощи этих провокаций правящая бюрократия поневоле, вне зависимости от своего желания «на ровном месте» создаст деятельную организацию и переведет нынешний пассивный и потому практически безопасный для себя протест в активную и разнообразную форму.
Представляется принципиально важным, что практически все значимые политические силы готовятся к «моменту истины» во время избирательной кампании 2007/2008 годов – примерно так же, как все финансовые силы страны готовились к дефолту в октябре 1998 года. В итоге, работая в силу естественной конкуренции «на опережение», они объединенными усилиями обречены приблизить кризис до степени, неожиданной для каждой из них.
Кроме того, растущая на глазах неадекватность государственной бюрократии, скорее всего, просто не оставит ей времени даже до парламентских выборов.
Наиболее вероятным политическим катализатором срыва в системный кризис с последующим революционным взрывом представляется грызня различных группировок самой силовой олигархии за власть и контроль за ключевыми финансовыми потоками. Видимая неспособность определиться с будущей судьбой захваченного «Юганскнефтегаза» наглядно иллюстрирует способность этой грызни блокировать решения, важные даже для коллективного выживания силовой олигархии.
В силу особенностей корпоративной культуры эта грызня предусматривает не столько прямые удары по враждебным группировкам, сколько провоцирование их на самоубийственные действия без учета последствий последних для страны в целом. В результате ради возможности выплеснуть грязную воду вместе с чужим младенцем представители различных групп силовой олигархии, как представляется, вполне способны запалить собственный дом.
Общая неадекватность госаппарата представляет им для этого безграничное поле возможностей. Достаточно простой интенсификации уже объявленных социально-экономических реформ: некоторое ужесточение вводимых рамок, осуществление на практике потенциальных угроз, форсирование заложенных разрушительных механизмов, синхронизация различных действий (например, ужесточения практики выселения неплательщиков и перехода на 100 %-ную оплату услуг ЖКХ, что означает двукратный рост тарифов).
Каждая из существующих «групп влияния» с азартом будет пытаться представить своих конкурентов инициаторами реформ и, соответственно, подставить их под удар общественного негодования. Похоже, такой опыт уже наработан в ходе трагической монетизации льгот, в первоначальном виде лишившей миллионы людей права передвижения (на общественном транспорте) в пределах собственного населенного пункта.
Дополнительным дестабилизирующим фактором, вероятно, станет широкое использование контролируемых представителями власти экстремистских структур (от части «скинхедов» и жириновцев до специально создаваемых «штурмовых отрядов», в качестве зародыша которых можно рассматривать свежесозданных «нашистов», тренирующихся пока на избиениях журналистов и лимоновцев). Помимо запугивания интеллигенции, боевики, вероятно, будут своими действиями компрометировать оппозицию в ходе локальных беспорядков – подобно тому, как антисемитский скандал вокруг письма группы депутатов использовался для дискредитации протеста против монетизации льгот в начале 2005 года. Весьма вероятно, что они быстро начнут выходить из-под контроля своих кураторов, следуя собственным не только интересам, но и порочным склонностям, разрушая тем самым и без того хрупкую стабильность.
Естественное стремление не дать кризису вызреть при помощи его ускоренного провоцирования, чтобы задавить оппозицию в зародыше (примерно так, как это произошло осенью 1993 года; довольно внятные намеки на это содержатся, в частности, в знаменитом интервью Суркова «Шпигелю»), при нынешней степени разложения правящей бюрократии также, безусловно, способствует выходу ситуации из-под контроля.
Весьма важно, что каждая группа правящей бюрократии будет вылезать – причем примерно одновременно – на авансцену российской политики со своим, до боли знакомым и навязшим в зубах сценарием.
Это и разжигание проблем на Северном Кавказе, и провоцирование усиления межнациональной розни, и форсирование все новых чудовищных, разрушающих сам повседневный строй жизни людей социально-экономических реформ, и патологическое бесстыдство новых «хозяев жизни», принадлежащих преимущественно к правящей бюрократии. Последнее проявляется прежде всего в усилении раздражающей рекламы перепотребления (весьма характерно, что летом 2005 года на «обновленном» и «освобожденном от власти олигархов» НТВ домохозяйкам подробно объясняли, как правильно чистить бриллианты, а в декабре почти все российские СМИ транслировали призыв к населению, 88 % которого живет ниже уровня бедности, а 14 % – нищеты, отказаться от потребления черной икры).
Некоторые события 2005 года позволяют предположить, что «раскачивание лодки» уже началось. Возможным примером этого явилось, например, удивительное и так никем никогда и не объясненное нападение на Нальчик, в ходе которого в один и тот же момент по всему городу (что свидетельствует о хорошей подготовке и высокой организованности) были атакованы все силовые структуры.
Все атаки были успешны: нападавшим удалось ворваться в помещения, причем блокирование всех силовых структур 300-тысячного города сделало нападавших его полноценными хозяевами по меньшей мере на полтора-два часа – которые, насколько можно понять, не были использованы практически никак!
В частности, ворвавшись в здание ФСБ и преодолев сопротивление охраны, нападавшие, насколько можно понять, не попытались ни захватить оружие, ни уничтожить находившихся в своих кабинетах практически беззащитных сотрудников, ни захватить архивы, ни, наконец, разрушить ненавистное им здание. Республиканское ФСБ находилось, по сути, в руках террористов, но превосходно организованные и неплохо обученные нападавшие не то что не воспользовались, но даже не попытались воспользоваться открывавшимися перед ними безграничными возможностями!
Сходная картина наблюдалась и на остальных объектах нападения: лишь в одном месте боевики заняли оборону (в захваченном райотделе милиции). Безумное с военной точки зрения поведение нападавших, на первом этапе действовавших весьма эффективно, не вызывает сомнений: нападение на Нальчик было не столько традиционной террористической атакой, сколько демонстрацией, которая и по сей день оставляет самый широкий простор для толкований.
Во всяком случае, не вызывает сомнений, что при реализации государственных провокаций весь богатейший сценарий полицейских методов будет использован правящей бюрократией в полной мере и без каких бы то ни было моральных ограничений.
Подобные забавы способны даже в нормальных условиях «раскачать лодку» до угрожающей амплитуды. Тем более они опасны сейчас, когда население запутано и озлоблено откровенно неадекватной политикой правящих ею изощренных, а зачастую и извращенных специалистов по рекламе, испытывает кризис самоидентификации и деградирует по всем показателям – от медицинских до интеллектуальных.
Принципиальное значение имеет то, что при всей интенсивности пропагандистской риторики практически ни одна из политически значимых групп правящей бюрократии не идентифицирует себя с «этой страной», не связывает с ней однозначно и категорически своего будущего и не считает своей главной задачей сохранение ее стабильности (не говоря уже о развитии). Более того: занимаясь удовлетворением личных интересов, представители правящей бюрократии категорически не готовы приносить сколь-нибудь значимые жертвы на алтарь не то что общественных, но даже своих собственных групповых интересов, действуя по апробированному принципу «работа дураков любит».
Когда нежелание действовать в общих, пусть даже только классовых интересах охватывает подавляющее большинство представителей правящего класса, он неминуемо погибает – и приближение к этому сегодняшней правящей бюрократии наглядно, очевидно и не вызывает практически никаких сомнений.
Сложные хаотические игры силовых олигархов, либеральных фундаменталистов и прочих тварей, «допущенных к столу», еще более усугубляют ситуацию и неизбежно приведут к полной утрате контроля за инициированными ими процессами.
Как это бывает, мы слишком хорошо помним по распаду Советского Союза.