Мартина Глиссона разбудил телефонный звонок. На часах было 11:45. Он нащупал аппарат на полу рядом с кроватью и снял трубку.
— Да…
— Мартин?
— Да…
— Это Грызун.
Редактор нью-йорского журнала «Сексирокс» любил называть себя «Грызун».
— Слушай, Мартин, мы от тебя так ничего и не получили. Крайний срок истекает через шесть дней.
— Окей, Грызун, скоро я подгоню тебе кое-что.
Мартин писал порнографические рассказы для «Сексирокс».
— Как твои дела с женщинами, Мартин?
— Я взял отпуск. Держусь от них подальше.
— Где будешь черпать материал?
— Проблем с материалом нет, главное — что из него выстругать.
— Ты прав. Нам нравятся твои вещи. Ты умеешь стругать, это мы знаем. И все же, осталось шесть дней, а у нас ничего нет.
— Я понял, Грызун. Держись.
— Обещаю, Мартин…
Мартин положил трубку и перевернулся на живот. В лицо бил солнечный свет. Похмелье выходило потом. Мартин написал 27 книг, его произведения были переведены на семь или восемь языков, и у него никогда не было творческого кризиса, но вот сейчас он вошел в этот блядский писательский ступор.
Мартин уставился на солнце. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он избавился от необходимости каждый день ходить на работу и отдавать 8 часов своей жизни. Это продолжалось почти 13 лет. И вот теперь все время принадлежало только ему. Каждая секунда, каждая минута, каждый час, каждый день. Все ночи. Он стал писателем. Писатель. Профессионал. Наверное, миллионов двенадцать в Америке хотели бы стать писателями, но не могли. А вот он стал.
Мартин поднялся с кровати, зашел в душевую, пустил воду в ванну и уселся на толчок. Он знал свою проблему: ему никак не сесть за печатную машинку. Она стояла в маленькой комнате. Все, что от него требовалось, это войти в эту комнату, сесть за стол и положить пальцы на клавиатуру, дальше дело техники. Но он не мог этого исполнить. Он входил в комнату, смотрел на машинку, но вот сесть не мог. И в чем причина, он не знал.
Ну, по крайней мере, испражняться у него еще получалось.
Мартин подтерся, поднялся с толчка, глянул в него, потом спустил воду, подумав, что существует тонкая связь межу писательством и испражнением.
Пощупав воду в ванной, он разбавил ее холодной и погрузился…
Писательство постепенно затягивает вас в нереальные, вымышленные пространства, делает странным и уязвимым. Неудивительно, что Хемингуэй вышиб себе мозги из-за избытка апельсинового сока. Понятно, почему Харт Крейн выбросился за борт, а Чаттертан отведал крысиного яду. Вот кто без передышки скрипит пером, так это создатели бестселлеров, но им ничего не страшно, они всегда были мертвы. Может быть, и он уже умер? У него свой дом, охранная система, электрическая печатная машинка фирмы IBM, в гараже «Порше» и «БМВ».
Правда, он до сих пор воздерживается от бассейна, джакуззи, теннисного корта. Может быть, он только наполовину мертв?
Зазвонил телефон. Мартин улыбнулся — стоит залезть в ванну, как вам начинают звонить. Обычно телефон начинал звонить, когда он ебался. Мартин отказался от ебли. Писатель не может нырять в каждую попавшуюся пизду. Он должен писать порнушные рассказы.
Мартин выбрался из ванны и пошел в спальню, где надрывался телефон, оставляя за собой лужи.
— Алло!
— Мартин Глиссон?
— Да.
— Это ассистент доктора Уорнера. Я бы хотела напомнить, что сегодня в час дня у вас назначен прием.
— Ебаный насрать!
— Что?
— Я спрашиваю: зачем это?
— Это плановый осмотр вашей ротовой полости.
— Ах да, спасибо…
В ванну Мартин не вернулся, он завалился на кровать и вытерся простынями. Кое-какой самобытности он еще не утратил.
Затем писатель оделся и вышел из дома. Осмотрев свои машины, Мартин выбрал «БМВ». Он почувствовал, что нуждается в маленькой перемене антуража.
Прибыв к дантисту, Мартин подошел к окошку регистратуры и сообщил о своем визите. Сестра попросила его посидеть, подождать, и закрыла окошко. Мартин не любил, когда у него перед носом закрывали окошко. Он воспринимал это как оскорбление: вот так вот — взять и закрыть окошко. Хотя, возможно, они заботились, чтобы не были слышны вопли из стоматологического кресла. Неважно.
Мартин уселся в кресло и взял со столика журнал.
В «Сексирокс» ему нравилось то, что они печатали без разбора все вещи, которые он им отсылал. Поэтому, чтобы не перекрыть этот канал, он должен во что бы то ни стало что-нибудь написать. А может, у него и нет никакого ступора. Может, он просто думает, что у него ступор. Хотя, в конечном итоге, результат один и тот же.
Мартин забыл очки, и теперь просто листал журнал. Да будь у него очки, он все равно не смог бы читать. Его не интересовали ни спорт, ни международные отношения, ни кино, ни театр, ни светская хроника, даже прогнозы о конце света его не волновали.
— Привет, мистер!
Напротив него сидела девочка лет пяти в прелестном голубом платьице и белых туфельках. В золотистые волосы была вплетена красная лента. Она смотрела на него прекрасными коричневыми глазищами.
— Привет! — ответил Мартин, и снова обратился к журналу.
— Вы пришли выдирать зуб? — не отставала девочка.
Пришлось снова отвечать:
— Ох, надеюсь, что до этого не дойдет.
Мартин смотрел на это прелестное создание и думал, что, возможно, из нее вырастет красивая и хитрая тварь.
— У вас смешное лицо, — сказала девочка.
Мартин улыбнулся.
— У тебя тоже забавная мордашка.
Теперь рассмеялась девочка. Звонкий и чистый смех, он напомнил ему звон кусочков льда о донышко стакана. Нет, слишком пошлое сравнение. Смех напоминал нечто другое. Но — что?
«Вот, — подумал Мартин, — похоже, это то, что надо: в очереди к дантисту мужчина домогается маленькой девочки, пока ее матери удаляют зуб мудрости. Действие натуралистично и кошмарно, и еще комично. Мужчина колеблется, но девочка своими действиями провоцирует его. Когда мать выходит из кабинета, трусики ее доченьки красуются на голове чужого мужчины».
— Где твоя мать? — спросил Мартин девочку.
— Ей зуб выдирают.
— Охо-хо…
Мартин поспешил уткнуться в журнал.
— А вы можете мне почитать?
— Навряд ли, — отозвался Мартин, — я забыл захватить с собой очки.
— А вы попробуйте, — мило улыбаясь, попросила девочка. — Садитесь на мамин стул.
«Странная девочка, — подумал Мартин, — смелая, просто бесстрашная».
Мартин пересел в кресло рядом с девочкой.
— Ну, что ты хочешь, чтобы я почитал тебе?
— А просто читайте, что там написано в этом журнале.
Мартин с трудом различал буквы, морщась, он начал читать.
Статья была посвящена проблемам безопасности на предстоящих Олимпийских играх. Сплошная бестолковщина. Ему было наплевать па все эти игрища. Но вот девочку, казалось, заинтересовали проблемы безопасности Олимпийских игр. Она придвинулась поближе, чтобы лучше слышать, взяла его за руку, пряди ее волос касались его щеки. Голос Мартина дрогнул.
«Так, — подумал он, — в рассказе мужчина в этот момент положит руку на ее ногу и погладит. Нежно. Это будет началом…».
Вдруг дверь регистратуры распахнулась, и из нее вышла крупная женщина в блузке, широких брюках и сандалиях.
— Вера, мы уходим!
Вера улыбнулась Мартину.
— Спасибо, мистер!
— Она, наверно, замучила вас, сэр? Несносный ребенок!
— Да нет, что вы! Все нормально.
Мама с дочкой удалились, и Мартин положил журнал обратно на столик. Сегодня вечером он будет писать. Просто войдет в комнату, сядет перед машинкой, откроет бутылочку вина и включит радио. И оно придет. Вся проблема в том, что в нем смешались крайняя неуверенность в себе и чрезмерная доверчивость.
Дверь снова отворилась, и ассистент врача объявила:
— Мистер Глиссон, подойдите, пожалуйста, сюда.
Мартин встал и проследовал за ассистентом в регистратуру.
— Первая дверь направо, — указала она, пропуская писателя вперед.
Мартин кивнул и вошел в кабинет. Он уверенно расположился в кресле и вытянул ноги. Ассистент пролистала его карту.
— Так, я вижу, что рентген вам делали в прошлый раз, значит, сегодня обойдемся без него, если, конечно, вас ничего не беспокоит. Были какие-нибудь боли, неприятные ощущения?
— Связанные с зубами — нет.
— Откройте рот.
Она покопалась у него в зубах острым инструментом.
— Ну, что ж… кое-где есть зубной камень, но кариеса нет.
— Это хорошо…
— Как поживаете, мистер Глиссон?
— Нормально. А вы меня помните?
— Конечно.
— Ну, спасибо. А как ваши дела?
— Хорошо, если не считать, что наша лошадь сдохла.
— Лошадь?
— Да, у нас была скаковая лошадь. Вчера вечером он сдохла. Вот такая печальная история.
— Да, всякое бывает. У меня тоже как-то кошка умерла.
— Так, держите вот это и откройте рот, я начну удалять камень. Когда я скажу, введите трубку в рот, как соломинку.
Она вручила Мартину инструмент для отсасывая крови и слюны.
— Да, я помню, как им пользоваться, — закивал Мартин.
Ассистент принялась очищать его зубы. Она была обыкновенной домашней женщиной лет 35, довольно образованной; возможно, слегка полновата, излишне приземиста, но очень опрятная, в общем, хорошая женщина.
«Так, — думал Мартин, — а что если: мужчина сидел в стоматологическом кресле, ему удаляли зубной камень. Вторая половина дня. Бредовая беседа. Мужчина с похмелья. Странные ощущения. Нет, не сумасшествие, а просто некоторая странность. Жизнь протекала размеренно, без каких-либо потрясений. Такие вещи, как Смерть, Судьба — его не волновали. Жизнь укладывалась в понятия: есть, спать, пить. Ни больше, ни меньше. И вдруг этот человек совершил нечто неожиданное, бессознательно, по инерции, как будто потянулся за монеткой на тротуаре — он свободной рукой схватил ассистента за жопу, крепко сжал и затем отпустил.
Девушка ничего не сказала, продолжал шлифовать зубы. Она подала знак, он запустил дренажную трубку в рот и откачал слюну. Потом он отложил инструмент и уже двумя руками ухватился за ее крепкие ягодицы, яростно помял их и отпустил. Ассистент продолжала работу. Тогда он задрал ее накрахмаленную юбку, нащупал трусики и стал стягивать их. Она молча шлифовала…»
Тут Мартин услышал вопль ассистента:
— ЭЙ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ?
Мартин приподнялся. Женщина отскочила к двери. Она дико таращилась на него.
— ВЫ С УМА СОШЛИ? — снова заорала она.
В кабинет вбежал доктор Уорнер.
— Что случилось, Дарлин?
— ЭТОТ КРЕТИН МЕНЯ ЛАПАЛ!
— Это правда, сэр?
— Не знаю, наверное…
— А Я ЗНАЮ! ОН ЛАПАЛ МЕНЯ ЗА ЗАДНИЦУ!
— Я не хотел, это случайно получилось, как во сне…
— Вы не должны позволять себе подобных вещей, сэр, — пожурил его доктор Уорнер.
— Я знаю, я понимаю, что это ошибка, я… Я не знаю, что сказать…
— НАДО ЗВОНИТЬ В ПОЛИЦИЮ! ПУСТЬ ЕГО ПОСАДЯТ! ОН ОПАСЕН! — вопила ассистент.
— Вы правы, — смирился Мартин, — вызывайте полицию. Я подожду. Меня действительно нужно изолировать. То, что я сделал — абсолютный идиотизм. Я извиняюсь, и осознаю, что одних извинений недостаточно.
— Ну, раз так, — согласился доктор Уорнер, — вызывайте полицию, Дарлин.
— Нет, — вдруг отказалась ассистент, — пусть идет. Видеть его не могу. Просто выгоните его отсюда!
Мартин был сильно удивлен перемене ее намерений.
— Спасибо, — промямлил он, — поверьте, я никогда раньше не совершал ничего подобного, так что простите меня!
— Уходите немедленно, — отвернулась Дарлин, — или я передумаю!
— Пойдемте, вам лучше уйти, — потянул его за собой доктор Уорнер.
Мартин выбрался из кресла и вышел из кабинета. Оказавшись на улице, он отыскал свой «БМВ», нащупал в карманах ключи, открыл дверцу и сел за руль. Вырулив со стоянки, он выехал на бульвар и остановился у светофора. Когда загорелся зеленый, Мартин повернул направо. Он двигался с общим потоком машин до следующего светофора. Загорелся красный, и Мартин остановился. Он сидел в окружении других машин и думал: «Все эти люди, они ничего не знают обо мне». Загорелся зеленый, и он снова поехал вместе со всеми. Он двигался в противоположном направлении от дома, но это не имело для него никакого значения.
Примечания к рассказу «В ступоре»
Гарольд Харт Крейн, американский поэт. Родился в 1899 году в Гарретсвилле, Огайо, в семье крупного сахарозаводчика. Не имея серьезного образования, с детских лет Гарольд пристрастился к литературе, отдавая предпочтение английским авторам елизаветинской эпохи (Шекспир, Марло) и французским поэтам XIX века (Рембо, Верлен). Намерение сына стать стихотворцем отец встретил с негодованием, однако Гарольд сумел настоять на своем и отправился покорять Нью-Йорк. Здесь он погрузился в мир литературной богемы и общался с такими «мэтрами», как Аллен Тэйт, Кэтрин Энн Портер, Джин Тумер и др. Своим кумиром Крейн считал Т. Эллиота, но при этом пытался придерживаться американских традиций стихосложения, заложенных У. Уитменом.
В 1926 начинающий поэт выпустил сборник стихов «Белые небоскребы». Главным же произведением Крейна принято считать другой сборник — «Мост» (1930), в котором автор «достаточно экспрессивно и новаторски выразил собственное видение исторической и духовной миссии Америки».
Пристрастие к алкоголю и сумбурная личная жизнь расшатали и без того неустойчивую нервную систему поэта. Частые психические срывы мешали ему обзавестись постоянным окружением и усугубляли чувство одиночества. Собственное творчество не находило должного отклика у критики и читателей. Вероятно, все эти причины толкнули Крейна на самоубийство. В 1932, возвращаясь из Мексики в Нью-Йорк, он прыгнул с палубы корабля прямо под вращающийся винт машины.
Эрнест Хемингуэй (1899–1961 гг.) родился в окрестностях Чикаго в семье доктора и на протяжении последующей жизни «активно боролся со своим мелкобуржуазным прошлым». Романами «Фиеста», «Прощай оружие», «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол» он создал себе имидж прогрессивного интеллектуала и настоящего мужчины — любителя женщин, приключений, корриды, охоты, рыбной ловли, бокса и вообще всего того, что положено настоящему мужчине. После романа «Старик и море» получил в 1954 году Нобелевскую премию.
Был женат четыре раза. С 1939 года жил в своей усадьбе на Кубе. Несмотря на свою широко известную «левизну», после прихода к власти Фиделя Кастро (1960 год) предпочел вернуться в США. Но смена климата повлекла за собой депрессию. Хэм перестал писать, забросил охоту, отстранился от женщин и застрелился. После этого в память о своем кумире все прогрессивные интеллектуалы и настоящие мужчины стали отращивать себе бороды.
Томас Чаттертон, английский писатель. Родился 20 ноября 1752 года в Бристоле. Отец его был хормейстером в местной приходской церкви и умер за 3 месяца до рождения сына, оставив беременную жену и дочь Мэри (3–х лет). Мать Томаса Сара Чаттертон была образцовой домохозяйкой и души не чаяла в своих детях. Постоянно получая от нее сладости и карманные деньги, Томас обещал, что будет заботиться о матери потом, когда станет богатым и знаменитым.
В 1760–1767 Чаттертон учился в Солтонской школе для детей из бедных семей. Здесь он овладел началами чтения и письма, и со временем развил полученные навыки благодаря постоянному самообразованию. Увлекшись всеобщим интересом к рыцарским временам, он занялся литературными мистификациями. От имени вымышленного монаха XV века Томаса Раули Чаттертон выпустил несколько сочинений на средневековом английском языке («Превосходная баллада о милосердии», поэмы «Турнир», «Битва при Гастингсе» и «Парламент привидений», многочисленные сатиры, эклоги и даже научный трактат «Расцвет живописи в Англии»), Кроме того, его перу принадлежат несколько статей на политические темы и ряд драматических произведений (трагическая интерлюдия «Ийэла», бурлеска «Месть»).
В апреле 1770 Чаттертон переехал в Лондон. Вскоре его мистификации были разоблачены знаменитым писателем и любителем средневековья X. Уолполем. Испытывая острую нужду в средствах на жизнь, Чаттертон вдобавок оказался «героем» громкого литературного скандала и впал в совершенное отчаяние. 24 августа 1770 года молодой и талантливый поэт покончил жизнь самоубийством. Будучи изданы посмертно, его произведения превратились в своеобразную сенсацию и принесли покойному настоящую славу. Впоследствии к трагической судьбе Чаттертона обращались такие литературные корифеи, как У. Вордсворт, Дж. Китс, А. де Виньи, Д. Россети.