успев порядочно захмелеть, был слабым и вялым. Так что предостережение прозвучало неубедительно.
Услышав шорох, Игорь Петрович посмотрел вниз и увидел мышь-полевку. Дрожа то ли от ужаса, то ли от вожделения, она грызла колбасную шкурку. Ее жизнь сейчас полностью зависела от нависшего над ней человека. Одного движения ноги было достаточно, чтобы мыши не стало. Опустеет ее жилище, достанутся другим заботливо приготовленные запасы, осиротеют мышата.
Игорь Петрович тихонько засмеялся. Черные глазенки мыши забегали по сторонам, выискивая источник звука, а значит, и опасности. Ей не хотелось умирать, но и добычу бросать тоже не хотелось. Несладко ей жилось в темном сыром сарае, заваленном пиленым кругляком и дровами. Она попыталась волочить шкурку, но все же оставила ее и скрылась в щели. Инстинкт самосохранения оказался сильнее. «Это потому что мыши не употребляют алкоголь», — подумал Игорь Петрович и засмеялся опять.
Закусив водку, он бросил кусочек колбасы за дрова, не сомневаясь, что угощение будет отыскано по запаху. Почувствовав прилив сил и жажду деятельности, он включил небольшую электрическую пилу и посвятил некоторое время разделке брусьев, оставшихся после строительства дома и снесенных в дровяной сарай. Угрызения совести покинули его. Игорь Петрович перестал считать себя ни на что не годным неудачником, который в довершение ко всему еще и глушит водку в одиночку. Он почувствовал себя хозяйственным, спорым мужиком, которому любые испытания по плечу. «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла…» Ну и так далее.
Выключив пилу, Игорь Петрович прикончил бутылку и обнаружил, что в сарае стало совсем темно. Смеркалось. Это означало, что он провел в одиночестве два, а то и три часа. Что же он делал все это время? Распилил брус на четыре неровные части, покормил мышь. Все. Так и жизнь пролетит. Опомнишься, а вспомнить нечего. Работал, разговаривал, ел, спал… Ничего такого, за что можно было бы с гордостью уцепиться.
— Завтра начинаю новую жизнь, — твердо произнес Игорь Петрович, совершенно не ощущавший себя пьяным. — Хорошего понемножку. Вернее, плохого. Скоро дедом стану, пора за ум браться. Неприятности приходят и уходят, а мы остаемся. В этом суть.
Ему показалось, что он изрек нечто чрезвычайно мудрое. Захотелось поделиться с кем-нибудь. Не с женщинами, конечно, которые не поймут и не оценят, особенно сейчас. И не с рыхлым зятем.
Игорь Петрович подышал на озябшие пальцы и позвонил Корчаку.
— Добрый день, — степенно поздоровался он. — Как дела, Игнат? Получается?
— УБОП занимается, — ответил Корчак. — Мрази, которые на тебя наехали, из группировки Вальтера. Думаю, недолго он будет на свободе гулять.
— Рад слышать, — сказал Игорь Петрович. — А то бизнес уже на ладан дышит. Сам знаешь, как колесики крутятся, когда деньги из оборота вынимаешь.
— Потерпи.
— Терплю.
— И с алкоголем поаккуратней, Игорь. Не налегай.
— Никто не налегает. Трезвый образ жизни.
— Слышу я, какой у тебя трезвый образ жизни, — упрекнул Корчак. — Еле языком ворочаешь. Остановись уже. Хватит.
— Не учи ученого, — произнес внезапно разобидевшийся Игорь Петрович. — Тебя бы в мою шкуру.
Говорил он в пустоту. Корчак уже отключился.
— Ну и ладно, — сказал Игорь Петрович, упорно пытаясь сунуть телефон куда-то мимо кармана.
Обдирая тулуп о сучки, он пошарил за поленницей, но ничего не нашел. Бутылка, как ни странно, обнаружилась на верстаке. Пустая. Не веря своим глазам, Игорь Петрович поднес горлышко ко рту. На язык пролилось несколько едких капель — и все.
«Домой, — решил он. — Там есть. Водочка под пельмени хорошо пойдет. Пусть только попробуют запретить, я им…»
Неуклюже ворочаясь в распахнутом тулупе, Игорь Петрович кое-как запер сарай, уронил замок в снег, решил поискать его завтра, при дневном свете, и побрел к главному входу. На крыльце его встретил парень в пятнистом бушлате и маленькой вязаной шапочке, чудом держащейся на макушке.
— Здесь хозяин! — крикнул он. — Нашелся.
— В чем дело? — задиристо спросил Игорь Петрович.
Парень схватил его за шкирку, ударил головой об стену и втолкнул внутрь. Пол в холле был покрыт ошметками грязного снега и лужицами воды. Из-за лестницы выглядывали ноги Вадима, раскинутые носками так, что было видно: жизни в них нет. Игорь Петрович рванулся к двери. Его поймали, набросили ему на шею шарф и стали душить. Тридцать или сорок секунд он сопротивлялся, хрипел и бился в сильных мужских руках, потом обмяк и затих.
— Готов, — определил один из нападавших.
Это были те самые бандиты, которые побывали в доме под Новый год. Но теперь им не было необходимости прятать лица. Семья Карениных никак не могла дать против них показания, поскольку все четверо были к этому моменту мертвы. Их оглушили, а потом поочередно задушили тем самым шарфом, который был теперь затянут на багровой шее хозяина дома.
Из кастрюли на плите плескал и шипел кипяток, весь стол был занят рядками пельменей, обвалянных в муке.
— Может, сварим? — предложил один из бандитов.
— Не, нельзя, — решили двое других. — Давай лучше тайники по-быстрому пошукаем, пока хату не подпалили.
Дельное предложение было принято единогласно. Перекликаясь, бандиты разбрелись по дому в поисках денег и драгоценностей. Они спешили. На операцию был выделен час, и время истекало.
Глава 6. Холода, тревоги…
Крещенские морозы ударили вовремя, как будто кто-то там, на небесах, специально дожидался этой даты, чтобы отжать рубильник на всю катушку. Ртутные столбики термометров разом упали, как по команде опустившись до отметки минус двадцать. В машинах замерзала солярка и барахлила электроника. Бомжи мерли каждую ночь, и по утрам их тела собирали прямо на улицах. Родители рассказывали детям, как в былые времена мороз расписывал узорами окна, и в подтверждение своих слов демонстрировали картинки в Интернете. Современные окна в пластиковом обрамлении не промерзали и ледяными цветами не покрывались. Любители старины вздыхали о славном прошлом, что не мешало им наслаждаться теплом и прозрачными стеклами.
Корчаку нравилось стоять у огромного окна и любоваться заснеженным городом, лежащим у его ног. Дымы стояли в морозном воздухе вертикальными столбами. Когда светило солнце, все искрилось и слепило глаза, а тени становились ярко-синими, и тогда приходилось лишь пожалеть, что ты не стал художником и не в состоянии передать на холсте эту красоту.
В начале одного из таких дней, полюбовавшись панорамой, Корчак достал телефон и позвонил Каренину, чтобы узнать, как у того дела. Однако товарищ, как и вчера, и позавчера тоже, не ответил. Корчак нашел номер Левченко и уже занес палец над значком зеленой трубки, но передумал. Ему не хотелось выглядеть навязчивым, снова и снова тревожа Льва по одному и тому же поводу. Друг пообещал разобраться и уладить. Торопить его или надоедать бесконечными напоминаниями означало бы проявить недоверие к профессионализму и ответственности Левченко. Корчак сам привык исполнять обещанное и полагал, что все мужчины устроены точно таким же образом.
Поколебавшись, он решил, что пора наведаться к Каренину. Вместо того чтобы отправиться на работу, он настроил навигатор и покатил за город в сторону Аленовки. Каренинский особняк, точнее то, что от него осталось, найти удалось сразу. Остановив машину возле обгоревших руин, Корчак попытался убедить себя в том, что на самом деле пожар приключился не у товарища, а у его соседей. Однако интуиция подсказывала прямо противоположный вариант, и она не подвела. Наведавшись в соседний дом, Корчак вскоре убедился в этом.
— Что здесь произошло? — спросил он у женщины средних лет, впустившей его во двор после долгих расспросов по телекому.
Она представилась Лизой Спиваковской и, прежде чем ответить, потребовала у гостя какое-нибудь удостоверение личности, которое могло быть сфотографировано.
— На всякий случай, — пояснила она, возвращая водительские права. — Время неспокойное. Люди всякие бывают.
— Какие люди? — насторожился Корчак. — И что здесь все-таки случилось? Когда и как сгорел дом?
— Недели полторы назад полыхнуло, — ответила Лиза. — Не знаю, что и как. Мы не любопытные.
— Но Каренины ваши соседи…
— Ну и что? Мы почти не общались. Даже здоровались не всегда. Абсолютно чужие нам люди.
Взгляд Лизы Спиваковской повело в сторону. Корчаку это не понравилось. Женщина явно что-то утаивала.
— Сюда приезжали пожарные, полиция, «скорые»… Сирены, переполох, пламя до неба. И вы даже не полюбопытствовали, что происходит?
— Ну, вышли мы, — неохотно призналась Спиваковская. — Со следователем общались, опять же. Насколько я поняла, у Карениных проводка загорелась. Всех четверых и вынесли…
— Так они живы? — обрадовался Корчак.
— В мешках вынесли. В черных. Дело вечером было. Может, выпили и спать легли. Только не проснулись уже. Алкоголь до добра не доводит.
— Это экспертиза установила насчет алкоголя?
— Следователь сказал, что это основная версия, а там кто знает? Вот его и спрашивайте.
— Фамилию подскажете?
— Не помню я фамилии, — сердито отрезала Спиваковская. — Сунул корочку в лицо, вот и все знакомство. Сами справки наводите, если не лень. А нас не беспокойте больше. Каренины нас чуть не сожгли из-за своего пьянства. Ограда уже занялась и деревья на нашем участке. Бог миловал.
Корчак покинул негостеприимный дом, сел в машину и позвонил Левченко.
— Ты знал, что Карениных сожгли? — спросил он в лоб.
— Не телефонный разговор, — был ответ. — Приезжай, потолкуем.
У дежурного в здании управления уже имелся выписанный на Корчака пропуск. Он поднялся на второй этаж и, войдя в приемную, отметил про себя наличие новой секретарши — курносой девушки в очках, которые выглядели так, словно она нацепила их для блезира.
Левченко встал, чтобы поздороваться, и усадил Корчака в кресло, а сам опустился в точно такое же, так что их разделял лишь небольшой журнальный столик с вымпелами и сувенирным гербом на подставке.