Они вошли в коттедж Левченко. Судя по красным щекам хозяев, катание удалось на славу.
— За стол, за стол! — загудел генерал, большой и словно бы утративший свою привычную «квадратность» при смене костюма на мягкий свитер и просторные голубые джинсы. — Нам с Игнатом по штрафной за опоздание.
— Чье опоздание? — не поняли женщины.
— Потом решим, — махнул большой рукой Левченко. — Сначала выпьем. Ну-ка, Игнат, иди сюда. Бери стакан.
— Он только после болезни! — вмешалась Эльза. — Ему нельзя.
— Здесь я командир. Давай, Игнат. Чтобы никогда не опаздывать туда, где нас любят и ждут.
Подмигнув, Левченко залпом выпил добрых сто пятьдесят граммов водки. Корчак, не колеблясь, последовал его примеру. Испытания, выпавшие на его долю, потребовали большого напряжения воли, и теперь этой воли не хватало для поддержания жесткого каркаса самодисциплины. Закусив и еще не успев опьянеть, он подумал, что сильно изменился за эту зиму, причем изменился не в лучшую сторону.
«Ничего, — сказал он себе, — вот закончу дела и возьмусь за себя по-настоящему. Быстро восстановлюсь и все наверстаю. Никаких послаблений не будет. А сегодня можно немного расслабиться».
Как мы любим давать себе обещания, которые не нужно исполнять прямо сейчас, а с некоторой отсрочкой, какую всегда можно оттянуть немного еще… и еще… и еще… пока не придет время давать новые обещания с новыми сроками. Корчак отстраненно подумал об этом и хотел заявить, что после штрафной он больше пить не станет, но хмель уже растекался в мозгу, увлажняя глаза, и он, потирая ладони, занял место за столом, нахваливая угощения и успокаивая Эльзу, шипевшую, чтобы пропускал тосты и как следует закусывал. В один из таких моментов в их спор вмешалась Оксана, которая с милой улыбкой сказала, что иногда мужчинам необходимо снять стресс. После этого Эльза перестала сдерживать мужа, зато принялась демонстративно опрокидывать рюмку за рюмкой, игнорируя вина, предложенные дамам. Левченко подбадривал ее и подливал обоим. Оксана тоже много пила и безостановочно болтала.
Пару раз Корчак наведывался в коттедж, чтобы проверить, все ли в порядке, и подбросить пару поленьев в огонь. В такие минуты ему хотелось остаться и лечь спать, вместо того чтобы пьянствовать, но чувство долга гнало его обратно, а там все продолжалось по-прежнему, и напитков и закусок становилось только больше и больше.
Наконец Эльзе это надоело, и она предложила расходиться.
— Как расходиться? — возмутился Левченко, успевший избавиться от свитера и сидевший за столом в футболке с эмблемой Rolling Stones в виде языка, высунутого из красного рта. — Мы только начали. Сейчас смена блюд будет… Палыч! Где ваши пироги хваленые?
Егерь, все это время торчавший где-то в прихожей, вышел и вскоре вернулся с Верой. Вместе они принесли поднос с горячими пирогами, укутанными в одеяло. Вера объяснила, как отличать пироги, чтобы не ошибиться с начинкой, и все внимательно выслушали, но очень скоро перестали обращать внимание на подобные тонкости, беря, что под руку попало.
Если бы Корчака спросили, с чем именно он ел пироги — с грибами, картошкой, рыбой или мясом, — он бы затруднился ответить. Он прилично набрался и пьянел все сильнее и быстрее. Эльза тоже была не в лучшей форме, но хозяев это, похоже, не смущало. Оксана, видя их состояние, напропалую кокетничала с Корчаком. Что касается Левченко, то он не одергивал жену, а продолжал наполнять рюмки и бокалы. Будь Корчак трезв, он заподозрил бы, что его и жену нарочно спаивают. Но он был пьян. К тому же он доверял другу, давно отбросив сомнения, которые однажды закрались в его душу.
Пирушка завершилась за полночь. Распрощавшись наконец с Левченко, Корчак и Эльза выбрались на улицу. Ярко светил молодой месяц, повисший в радужной дымке на черном небе. Желтые прямоугольники света лежали под окнами на снегу.
— Зачем мы так напились, не знаешь? — спросила Эльза, покачнувшись.
— Я знаю, зачем я, — пробормотал Корчак, поддерживая ее. — А зачем ты, нет.
— Из-за тебя, — сказала она. — Пусти.
Он убрал руки. Она наклонилась, зачерпнула снега и потерла лицо.
— Больше я с ними встречаться не стану, — заявила она. — Если хочешь, сам дружи с ними. Твой Лев — хвастун и тупица. А жена его вертихвостка. Знать их больше не желаю.
— Не преувеличивай, — вяло заступился за друзей Корчак. — Просто у тебя настроение плохое.
— Оно из-за них плохое. Один спаивает, другая глазки строит. Ну и пара.
Поднимаясь на крыльцо, они успели поспорить и даже немного поссориться. Корчак вовремя велел себе заткнуться, решив, что лучше отмолчаться.
Дети спали, в комнате было тепло и тихо. Огонь приглушенно пылал в зеве камина, переливаясь оранжевым и голубым. Корчак поставил рядом большую бутылку с водой и завалился спать. Ему ничего не снилось. Он не сразу понял, почему его тормошит Эльза и чего она добивается. Она была укрыта не одним с ним одеялом, а каким-то пледом, что свидетельствовало о том, что, ложась спать, жена все еще была сердита на него. Может, ей из-за Оксаны не спится?
— В чем дело? — пробормотал Корчак. — Неужели нельзя завтра поговорить?
Фигура жены виделась ему расплывчатой и какой-то неверной, как будто она была соткана из дыма, колыхаемого сквозняком.
— Мы угораем, Игнат, — простонала Эльза. — Дети… Воздух…
Ее вырвало прямо на постель. Корчак попытался вскочить, но пол ушел у него из-под ног, и его швырнуло на стену. Эльзу продолжало тошнить, она бессильно лежала поперек матраса. Корчак поднял на руки сонную Иванну и вынес в прихожую, где усадил на пол перед открытой дверью. Девочка не протестовала, просто легла, поджав колени. Корчаку стало страшно, от этого он пришел в себя и догадался распахнуть все окна. Холодный воздух прочистил легкие, но мозги все еще были окутаны туманом, вызванным то ли алкоголем, то ли угарным газом, а скорее всего, и тем и другим.
На шум и свет, включенный во всех комнатах, прибежал Левченко, в трусах, сапогах и пуховике. Он первым бросился к камину и обнаружил, что заслонка была закрыта, что и вызвало скопление ядовитого чада. Тогда Левченко ринулся на поиски Пал Палыча, выволок его из дома и принялся избивать, приговаривая:
— Предупреждать надо! Предупреждать надо! Предупреждать!..
— Он не виноват, — вмешался Корчак. — Это я недоглядел…
— Разве ты трогал заслонку? — спросила бледная Эльза.
Он не смог вспомнить точно, прикасался ли хоть раз к железной задвижке, которой пользуются обычно, чтобы перекрыть дымоход от ветра, дождя или снега. Голова сильно болела, в ней, казалось, образовалась какая-то каша. Оттащив Левченко от егеря, он заставил его извиниться, заверил Веру, что больше подобного не повторится, и отправился прогревать выстуженный дом. Камин он больше не растапливал, ограничившись тем, что внес в комнату два обогревателя. Эльза привела продрогших детей, уложила спать и легла сама. Спокойной ночи она Корчаку не пожелала. Он ей тоже. Их отношения окончательно разладились.
Глава 12. Гром среди ясного неба
Когда долго и настойчиво ведешь здоровый образ жизни, любые излишества выбивают тебя из колеи. Пьющий или просто выпивающий человек настолько привыкает к своему состоянию, что уже не замечает недомоганий и симптомов похмелья по утрам. Дело привычки. Если ты вчера, позавчера и год назад употребил спиртное перед сном, то ты попросту забудешь, каково это — просыпаться здоровым и бодрым. И наоборот. Трезвенник переживает похмелье, как настоящий кошмар.
Именно это произошло с Корчаком. Понятное дело, что виной его разбитого состояния были не только алкоголь, но и затяжная болезнь, а также отравление угаром. Но причины были не так важны, как последствия. Корчак не встал — он собрался по частям. Самые обычные действия требовали удвоенных усилий. Простейшие вопросы детей заставляли напрягаться, чтобы осмыслить их и дать адекватный ответ. Хорошо еще, что Эльза пока что дулась и не донимала упреками. Ведь, как ни крути, в случившемся ночью был виноват Корчак и никто другой. Это из-за него семья жила в лесном доме и была вынуждена обогреваться у горящего камина. И это он не побеспокоился о технике безопасности.
Что же, черт подери, произошло с проклятой заслонкой? Дети утверждали, что не приближались к очагу. Эльза тоже явно не имела к этому никакого отношения. Чем дальше, тем больше Корчака одолевали подозрения, что виновником едва не произошедшей трагедии был он сам. Скорее всего, заглянув к спящим детям и проверив, горит ли пламя, он машинально повернул рукоять заслонки. И это знание, которым он не решался поделиться, добивало его. Чувство вины только усилилось, когда, выйдя наружу, он увидел распухшую физиономию егеря, которому досталось ни за что.
— Зря ты его поколотил, — сказал Корчак Левченко, который сносил вещи в машину.
— Он не в обиде, — ответил друг. — Я ему харчей и выпивки на целую неделю оставил. Деньжат подкинул, опять же. Он только рад. Ему не впервой. Привычный.
Вышла Оксана, по которой совсем не было видно, что она до поздней ночи пьянствовала наравне с мужчинами. Более того, когда они прощались, Корчаку показалось, что от нее не перегаром попахивает, а чем-то выпитым с утра. Пожелав ему удачи, она коснулась его руки, и он поспешно отступил, опасаясь, что этот жест будет увиден Эльзой из окна и истолкован неправильно.
— А ты изменился, Игнат, — усмехнулась Оксана. — Не припоминаю, чтобы раньше ты боялся жены.
— С чего бы ему бояться ее? — удивился Левченко, с силой захлопнув багажник.
Вид у него был недовольный, как будто он жалел о своем приезде.
— Она у него ревнивая, — пояснила Оксана, усмехнувшись. — Поехали, Лев. А то Игнату влетит за то, что он с нами слишком долго болтает.
— Ничего мне не влетит, — буркнул Корчак.
Но она оказалась права. Эльза действительно была не в духе.
— О чем вы говорили? — требовательно спросила она, когда он вернулся.
— Просто перекинулись парой фраз, — сказал он. — А что, нельзя?