— Значит, вы тот самый Джон Хауэлл, — протянула девушка с таким видом, будто она в этом сомневалась. — Я читала ваши статьи в газете.
— Даже удивительно, сколько людей здесь читали мои статьи. Никогда бы не подумал, что в такой глуши есть интерес к газете, выходящей в Атланте.
— О, да, — с притворной серьезностью кивнула девушка. — Хоть с трудом, но мы тут газеты все-таки читаем… конечно, только по складам, шевеля губами.
— Да нет! — раздраженно воскликнул Хауэлл. — Я вовсе не то имел в виду! Я…
Он осекся, сообразив, что девушка над ним смеется, а он попался на ее удочку. Ему вовсе не хотелось с ней спорить. Вообще-то она ему понравилась.
— Могу я повидаться с вашей матерью?
— Она спит.
— Ну, хорошо, тогда я, наверное, приду в другой раз, — Хауэлл пошевелился, готовясь встать.
— Сидите. Она знает, что вы здесь. И скоро проснется.
Хауэлл сидел и смотрел, как Леони лущит горох. Она управлялась с этим очень проворно. Казалось, Леони сосредоточена на работе, однако Хауэлл знал, что это не так. Ему было любопытно узнать, о чем она думает, и он мучительно соображал, что бы ей такое сказать, но она, похоже, не была настроена разговаривать. В доме послышались шаги, и входная дверь распахнулась. Хауэлл ожидал увидеть мать, но на крыльцо вышла девочка. Он сразу понял, что это двойняшка Брайана. Та же красота, которую портило бессмысленное выражение глаз…
— Ты уже все доделала, Леони? — спросила девочка и робко поглядела на Хауэлла.
— Почти все, дорогая, — ответила сестра и добавила. — Мэри, это Джон Хауэлл. Он хочет поговорить с мамой.
— Привет, Джон, — сказала девочка и улыбнулась.
— Привет, Мэри, — откликнулся Хауэлл.
У Мэри были такие же прекрасные зубы, как и у ее братьев. Интересно, у Леони тоже красивые зубы? Хауэлл пока это не определил.
Леони протянула сестре миску.
— Вот, малышка, отнеси в кухню. Но смотри, больше пяти минут не вари! Не забудь включить таймер.
Девочка взяла горох и с довольным видом удалилась.
— Она очень милая, — заметил Хауэлл. — И Брайан тоже.
— Они похожи, словно эти горошины, — сказала Леони, и на ее лице появилась нежная улыбка.
Хауэлл вдруг вспомнил, отчего они родились умственно отсталыми, и замялся, не зная, что ответить. Его выручил внезапно донесшийся из дома голос:
— Леони!
Хауэлл сразу вспомнил, зачем он сюда приехал, и заволновался.
— Да, мама? — откликнулась Леони. — Ладно, — сказала она, обращаясь к Хауэллу, — пойдемте к ней.
Она встала и вошла в дом, стараясь идти помедленней, чтобы Хауэлл мог за ней поспевать.
В гостиной Леони остановилась.
— Подождите минутку, я усажу маму на постели и причешу ей волосы. Она любит хорошо выглядеть, когда к нам кто-нибудь приходит.
Хауэлл благодарно вздохнул, опустился в мягкое кресло и оглядел комнату, пытаясь узнать что-нибудь еще про семью Келли. Прежде всего ему бросилось в глаза обилие книг: везде, куда ни посмотри, были книги. В основном такие, которыми торгует клуб книголюбов: художественная и мемуарная литература… Но затем он заметил на нижней полке знакомые корешки, выстроившиеся футов на восемь в длину. Серия «Гарвардская классика». У него тоже были эти книги: он давным-давно с самыми лучшими намерениями купил их в букинистической лавке, но до сих пор ни одной не раскрыл. Интересно, а в этом доме их кто-нибудь читал? Хауэлл торопливо оглядел другие полки, ища свою собственную книгу. И нашел! Это оказались «Избранные произведения», изданные обществом книголюбов. Книжных полок в комнате было множество: у Хауэлла создалось впечатление, что все они сделаны тяп-ляп. Дно полок проседало, стенки были перекошены. Еще Хауэлл обратил внимание на семейные фотографии, среди которых попадались и достаточно старые снимки. Он взял одну из них со стола, стоявшего рядом с креслом. На ней была изображена группа людей, сидевших на ступеньках перед входом в дом, который очень напоминал дом Келли. Однако, это был другой дом. Очевидно, фотографию сделали во время второй мировой войны или сразу после ее окончания: мужчина, изображенный на снимке, был одет в военную форму. Да и одежда всех остальных соответствовала тогдашней моде. Одно лицо показалось Хауэллу странно знакомым — лицо маленькой девочки. Нет, не маленькой девочки, которую он видел в окне: лица той он не разглядел… Хауэлл задумался, пытаясь понять, кого ему напоминает девочка на фотографии, и даже подпрыгнул от неожиданности, услышав голос Леони:
— Так, теперь можете войти.
Она стояла на пороге комнаты, в которой, видимо, обитала мама Келли.
Хауэлл с трудом поднялся и, волоча ноги, поплелся через гостиную: с каждым шагом его нервозность возрастала. Он медленно вошел в спальню и сперва увидел только спинку больничной койки и чьи-то ноги, прикрытые одеялом. Изголовье было скрыто за распахнутой дверью. Леони встала в ногах кровати и жестом подозвала к себе Хауэлла. Он обрадовался, потому что смог прислониться к постели. Встав поудобнее, Хауэлл повернул голову и посмотрел на маму Келли.
В мыслях он рисовал себе сморщенную старую каргу, поэтому неохотно поднял глаза и… натолкнулся на пристальный взгляд больших голубых глаз, сиявших на красивом лице, на котором не было почти ни одной морщинки. Хауэлл не сомневался, что до болезни эта женщина была настоящей красавицей. Она показалась ему высокой, как и Леони, однако хрупкой. Вероятно, она сильно похудела, догадался Хауэлл. Волосы у нее были совершенно седые и тонкие; Леони причесала их очень тщательно. Мама Келли широко улыбнулась, словно приветствуя старинного, куда-то запропастившегося приятеля. Зубы были в идеальном состоянии.
— Здравствуйте, Джон Хауэлл, — сказала мама Келли. — Я ужасно долго ждала вашего прихода.
И Хауэллу сразу стало с ней легко.
— Здравствуйте, миссис Келли! Извините, что я не собрался к вам раньше. Спасибо вам за то, что вы прислали ко мне Дермота, спасибо за дрова. Я действительно должен был бы прийти к вам гораздо раньше.
— О, я ждала вас гораздо дольше, Джон… можно мне называть вас Джоном?
— Конечно! Но… я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
Мама Келли снова улыбнулась.
— Со временем поймете, не беспокойтесь, — она похлопала по постели. — Присаживайтесь сюда, поближе ко мне.
Хауэлл осторожно подошел к ней и присел на краешек кровати. Женщина взяла его руку обеими руками. Они были теплые и шершавые, словно ей приходилось выполнять тяжелую физическую работу. Хауэлл чувствовал себя совершенно раскованно — так, будто он навещал любимую тетю, которую не видел много-много лет.
— Вам ведь очень больно… не так ли? — спросила она.
— Да, у меня…
— У вас болит спина, я это ощущаю, — сказала мама Келли, и по лицу ее скользнула легкая тень.
— Мама, — взмолилась Леони, — не делай этого! Тебе сейчас не под силу.
Хауэлл встревожился: вдруг она попытается взять на себя его боль?
— Нет, мэм, — пробормотал он и высвободил руку. — Вы не должны… Я могу еще раз сходить к врачу.
Но она снова взяла его за руку.
— Я в прекрасной форме, только немного устала. Я знаю, вы побаивались встречи со мной. Еще бы, вам это все кажется несколько странным! Но мы поможем вам… и избавиться от боли в спине, и со всем остальным. Видите ли, вы сильнее, чем вам кажется, но вам нужно помочь.
Хауэлл напряженно наморщил лоб. Ее слова о том, что нужно помочь ему вылечить спину, его нисколько не удивили, но все остальное поставило в тупик.
— Не беспокойтесь, — повторила женщина. — Со временем вы все узнаете и поймете. Понимание придет к вам, так или иначе…
Она подняла глаза на дочь.
— Леони, иди-ка сюда!
И велела ей жестом зайти с другой стороны. Леони подошла и тоже взяла мать за руку.
Держа за руки Леони и Хауэлла, мама Келли сказала:
— Джон, моя сила иссякает, ее уносит болезнь, зато дочка только начинает свой путь.
Леони смутилась.
— Да что ты, мама?..
— Тише, девочка, слушай меня. Бог дал тебе эту силу, и не важно, что ты этого не хотела… Вернее, до сих пор это было неважно. Но теперь я обессилела, и ты должна занять мое место. Сейчас самое время, ведь Джон пришел нам помочь. И мы должны ему помочь, так будет справедливо. Ты меня понимаешь?
Леони кивнула и сжала руку матери.
Мама Келли повернула голову к Хауэллу.
— А теперь, Джон, мне надо поговорить с Леони. Буквально минуту. Поднимитесь наверх, в ее комнату — это первая дверь прямо у лестницы, — прилягте на кровать и немного отдохните. Вы должны расслабиться. Я знаю, вам трудно стоять.
Хауэлл вопросительно поглядел на Леони. Она кивнула.
А мама Келли продолжала:
— Идите сейчас наверх, а если вам вдруг станет тяжело, приходите снова. Слышите?
— Да, мэм, я приду, — откликнулся Хауэлл и оставил мать и дочь наедине.
Он отыскал лестницу и с трудом заковылял вверх по ступенькам, опираясь на перила и стараясь навалиться на них всем телом. Добравшись доверху, он открыл дверь и очутился в опрятной, залитой солнцем комнатке, где стояла кровать с пологом на четырех столбиках и лежали многочисленные образцы деревенского рукоделья — вышитые салфеточки и стеганые покрывала. Боль быстро завладевала всем телом; Хауэлл скинул ботинки, задыхаясь, бросился на кровать и замер, ожидая, пока боль немного поутихнет. Перина была пуховая, и Хауэлл утопал в ней, что было очень приятно. Боль постепенно проходила, а вместе с ней снималось и напряжение, которое он постоянно ощущал, переступив порог этого дома. Хауэлл расслабился и вскоре задремал. Так, должно быть, прошло несколько минут, а затем он услышал, что дверь спальни открылась, потом снова закрылась, и кто-то, легко ступая, прошел по коврику. Тихонько звякнули жалюзи, и в комнате стало темнее.
— Повернитесь, — тихо сказала Леони. И прикоснулась к его спине в том месте, где оканчивался позвоночник — там был самый эпицентр боли.
— Откуда вы знаете? — пробормотал он, уткнувшись в мягкую перину, которая почти заглушила его голос. — Откуда вы знаете, где именно у меня болит?