Дачный участок был громадным. Но вот они вошли в небольшой домик, стоявший в заснеженном малиннике. И тут Фомичеву пришлось пережить острые мгновения. Кто-то бросился на него из темноты и обхватил за плечи. Фомичев отпрянул и попытался выхватить из кармана пистолет, но в это время услышал знакомый голос, который торопливо говорил:
— Ваня, дорогой, здравствуй! Дай обнять тебя по-братски, своячок ты мой славный!
— Леонид, ты? — обмяк Фомичев.
— Я, Ванечка, я! Дай хоть с фонариком на тебя глянуть… — Луч фонарика выхватил из темноты растерянное лицо Фомичева и тут же перескочил на лицо Шешени. — Глянь и ты на меня…
Они схватились в крепком объятии и трижды накрест расцеловались.
— Извини, Ваня дорогой, что пришлось тебе ехать сюда, но в Москве у нас сегодня неспокойно, и я в организации объявил состояние тревоги: мы получили сведения, что прошлой ночью Чека взяла одного нашего человека. Сам понимаешь, мало ли что… Решили на пару дней прикрыть все свои адреса и ведем за ними наблюдение. А здесь, Ваня, безопасно, как в раю.
— Я, Леня, опасностей не чураюсь, ты знаешь меня. Но за осторожность хвалю, — с достоинством сказал Фомичев.
— Мы, Ваня, этой осторожности научились ценой крови наших людей. С того времени, как я осел в этой проклятой богом Москве, всякое было, и только теперь дело вроде стало налаживаться как надо. Но это долгий разговор, а сейчас времени у меня нет — надо назад, в Москву. Основательно мы поговорим с тобой, когда схлынет тревога. А пока у меня к тебе деловая просьба. Про «ЛД» ты знаешь?
— Мало, но знаю…
— Так вот: обнаружилось, что к этой «ЛД» ищет дорожку еще одна организация. Какой-то профессор Исаченко приехал для этого из Киева. Его организация будто бы опирается на эмигрантские круги в Праге. Так или иначе, друзья из «ЛД» просят нас этого профессора прощупать. А наша задача — отшить его от «ЛД». Понимаешь? Тебе это сделать больше с руки — ты человек не здешний, приехал, уехал, и нет тебя. А нам, действующим здесь, следует избегать наводить на себя лишнюю опасность. Сделаешь, Ваня?.. — Шешеня подождал и, не дождавшись ответа, сказал: — Если робеешь, скажи прямо — никто тебя не осудит, и мы как-нибудь обойдемся. Я, брат, сам, как попал в эту чекистскую Москву, каждого столба боялся…
— Не гоношись, — раздраженно произнес Фомичев. — Я сделаю все, что надо, но ты учти — я приехал сюда не в качестве твоего порученца.
— О! Вот это уже речь не мальчика, а мужа! — рассмеялся Шешеня и снова обнял свояка. — Что нам, Ваня, с тобой делить? Разве что опасности, да когда срок придет — смерть? Скажи-ка ты мне лучше хоть одно слово о наших сестричках. Как там моя Сашенька?
Шешеня вдруг так искренне разволновался, что Фомичев ответно обнял его и сказал:
— Сестры в полном порядке. Саша твоя молодчина, каких поискать. Она в Варшаве маленький ресторан держала, польские конкуренты стали ее травить, так она их знаешь как перехитрила — выгодно продала ресторан и теперь переезжает к нам, в Вильно, и будет работать у капитана Секунды. Да! Зекунов отдал тебе ее записку?
— Отдал, отдал… — пробормотал Шешеня.
— Скажу тебе одно: всем бы таких жен, как твоя Саша, с ней о чем ни заговори, она все на тебя разговор переводит…
Шешеня всхлипнул, и это был очень опасный момент. Но он выдержал и сказал глухо:
— Ладно. Все. Иди в главный дом, отдыхай. Там хозяин дачи и его брат, оба — наши верные люди. А я — в Москву. Значит, завтра тебя сведут с тем профессором. Пока, Ванечка… — Шешеня еще раз обнял Фомичева и ушел…
Хозяин дачи и его брат (это были чекисты Демиденко и Пудин) встретили Фомичева не особенно приветливо. Задушевного разговора не получилось ни за ужином, ни после. Отведя Фомичева в комнату, где его ждала раскрытая постель, хозяин дачи сказал:
— Вы на нас не обижайтесь, нам приказано без дела не трепаться. Спокойной ночи…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
На другой день Фомичев и Исаченко обедали в номере гостиницы «Новомосковская».
Еще утром Гриша Сыроежкин привел сюда профессора Исаченко, сказав, что номер этот является местом конспиративных встреч людей савинковской организации. Гриша, преодолевая злость, старался быть учтивым, хотя у него болела голова оттого, что в минувшую ночь он спал не больше двух часов — вместе с комендантом гостиницы они стаскивали в этот номер дорогую мебель, картины и скульптуры, которые, по их мнению, должны были достойно оформить «важное совещание».
Исаченко, войдя в номер, остановился и, изумленно глядя на стоящие по углам статуи, на мраморных амурчиков, занявших подоконники, принялся хохотать:
— О неистребимый русский купчик! Узнаю тебя, голубчик, узнаю!..
Сыроежкин побагровел — обиделся, что ли, за «папу», за Кузнецова-старшего, — но сдержался, смолчал…
Около часу дня Демиденко привез из Царицына Фомичева и представил его профессору, после чего Демиденко и Сыроежкин ушли…
Сперва разговор у Фомичева с профессором не клеился, они механически ели, и с обеих сторон больше звучали вопросы, каждый старался побольше узнать друг о друге, и от этой бесполезной игры в прятки оба все больше раздражались.
У Фомичева нервы оказались крепче — профессор первый сорвался и заговорил в открытую.
— Вы можете сколько угодно играть в молчанку, — заявил он с апломбом. — Но я должен предупредить, что вами интересуются мои коллеги из организации «ЛД», так что в ваших интересах сообщить о себе все.
— Ах, вот что? — сыграл некоторое смятение Фомичев. Но затем, как бы взяв себя в руки, он спросил не без иронии: — Как понимать ваше выражение «коллеги из «ЛД»? Вы что, действуете вместе? Это для нас огромная новость.
— Это неважно, — ответил Исаченко. — Важен, однако, факт, что не вам, а мне «ЛД» доверила этот разговор с вами.
— У меня к вам только один вопрос: вы выполняете поручение ЦК или отдельных представителей «ЛД»? — спросил Фомичев вполне миролюбиво.
— Какая разница? ЦК состоит из отдельных представителей, — иронически кривя рот, ответил профессор. И Фомичев сделал вывод, что поручение у профессора не от ЦК «ЛД».
— Мне все ясно, и я готов помочь вам в выполнении данного вам поручения. Спрашивайте… — спокойно сказал Фомичев, отодвигая от себя тарелку с недоеденным жарким.
— Все-таки удивительно и страшно это уменье русской интеллигенции — топить суть дела в пустопорожней болтовне, — сказал Исаченко с виноватой и в то же время злой улыбкой. — Что происходит? Встретились два единомышленника. Исторически необходимо, чтобы они не только не ссорились, а действовали рука об руку. Не так ли?
Фомичев заметил, что профессор скис, — пора переходить в контрнаступление.
— Не скажете ли вы, что представляет собой ваша организация? — спросил он.
— Отчитываться перед кем бы то ни было мне не поручено, — стиснув тонкие губы, ответил Исаченко и поспешно добавил: — Наша организация достаточно сильна, чтобы с ней считались идущие рядом и к той же цели другие организации.
— Согласен принять эту позицию… в принципе, — улыбнулся Фомичев. — Но нельзя ли узнать, какова ваша цель?
— Уничтожение в России коммунизма!
— Об этом я догадывался, — все с той же добродушной улыбкой сказал Фомичев. — А что же будет взамен?
— Что? — по-детски переспросил Исаченко и запальчиво ответил: — Нового монарха из интеллигенции! Но не по крови с ее случайными смешениями!
Фомичев помолчал и заговорил спокойно и нравоучительно, как терпеливый педагог:
— Вот вы выразились: «рядом идущие к своей цели». А ведь это не так. Ни «ЛД», ни тем более наш Союз Защиты Родины и Свободы о какой бы то ни было монархии и не думают. По-видимому, наши организации более современны, чем ваша, а это значит, что мы уже далеко не рядом и у нас, как вы видите, совсем разные цели.
— Но уничтожение большевиков — разве это главное не роднит нас? — растерянно спросил профессор.
— Большевиков хотят уничтожить и иностранные державы, но потом они хотят остаться оккупантами России. Вас это устроило бы? Нас категорически нет. Мы хотим видеть Россию демократической, парламентарной страной…
В соседнем номере находились Пузицкий и Федоров. Они имели возможность наблюдать за беседой Фомичева и Исаченко, но слышать ее они не могли.
— Что-то у них там больно мирная атмосфера, — сказал Пузицкий и попросил Федорова позвать официанта, который обслуживал встречу. Это был чекист Семен Гендин.
— Посмотрите, как там у них дела, — сказал ему Пузицкий.
— Не могу, Сергей Васильевич. Когда я подал второе, профессор сказал, чтобы без вызова не появляться.
— Ничего. Зайдите. Напишите им счет…
Спустя несколько минут Гендин зашел в кабинет.
— В чем дело? — взорвался профессор. — Я же просил! Позовите сюда метрдотеля!
— Метр будет только вечером, — ответил Гендин и стал извиняться. — Но я очень прошу вас не поднимать скандал. У меня дети… — жалобно закончил он и вышел.
— Вы говорите, что связаны с Прагой, и в то же время не знаете, что там находится брат нашего вождя Виктор Савинков, — между тем продолжал Фомичев.
— Но и у нас в эмиграции есть разные течения и формации, — защищался профессор.
— Вот именно — разные! Вот именно! — злорадствовал Фомичев. — И вы хватаетесь там за кого попало, а мы союзников себе выбираем по принципу единства идей. Вы понимаете, что идея — это душа всякой борьбы? Ну что ж, ваша идея — обновленная монархия. Желаем, как говорится, успеха. Но нам с вами не по пути. Более того, с вами не по пути русскому народу, ибо наш народ никогда более не вернется к стыду и позору монаршей власти. Никогда! А те, кто будет пытаться толкать его к этому, обречены самой историей. И я не верю, что вы встретили понимание со стороны «ЛД» — они не могут пойти даже за монархом из интеллигенции!
Только теперь профессор понял, что позволил загнать себя в угол, и злость лишила его рассудительности. Он поднялся.
— Вы кто? Жандарм при «ЛД»?
— Мне жаль, профессор, но вы не понимаете, что и для нас и для «ЛД» самое опасное — это какая бы то ни было близость с кустарями от контрреволюции. Если речь пойдет об устранении такой опасности, я готов быть жандармом… — Фомичев посмотрел на часы. — Боже, сколько времени ухлопали! Кстати, что там за счет? Тридцать два? Вот вам пять червонцев. Прощайте.