— Эй, как ты? — спрашивает у меня удачливый писатель. — И твои «Мажорные аккорды»?
Поправляю его:
— «Минорные».
— Извини, еще не читал.
— Подступаю к подводным рифам следующего…
— А у тебя хороший агент? Могу кое с кем познакомить…
Поворачиваюсь к нему спиной, плачу бармену за пиво и выхожу из «Обнаженного».
30День рождения Мартины
Приезжаю к дому Мартины к десяти.
Многие из приглашенных уже собрались в большом зале, где все благоухает ладаном и сандалом, меблировка в стиле модерн с островками антиквариата тут и там; торшер и восточные коврики скрывают паркет, а на палисандровом столике, меж двух серебряных канделябров, фотография в рамке: я, Мартина и Бруна в лицейские времена.
Каждый праздник, как и этот, начинается неторопливо. Час или больше в дверь то и дело звонят; те, кто прибыл раньше, принимают новых гостей, а Бруна в углу разворачивает подарки. Фульвио весь в моем распоряжении — Виргиния осталась дома с ребенком, — и мне не нужен никто другой. Не в силах оторваться от длинного банкетного стола, мы наливаем и смешиваем напитки, не забывая закусывать тартинками и заварными пирожными.
Фульвио к лицу отцовство, он похудел и бросил курить. Рассказал, что не может больше читать и ходить на рыбалку, нет свободного времени, но зато есть сын. Для них с Виргинией настали хорошие времена. Иногда в полдень малыша оставляют дедушке с бабушкой, и родители удирают в кино, как парочка подростков в вольные степи. Все в конце концов уладилось.
— Нужно перестать постоянно думать о том, что все конечно, — говорит он, — лучше жить, как есть, и пусть все идет, как идет…
Неожиданно нарисовалась Вероника с парой подруг. Перешучиваются намеками, понятными только им, стоят кружком и разбрасывают на коврике Мартинины компакт-диски с музыкой нью эйджа, причитая, что нет ничего современного.
Боб входит в салон с роскошным букетом. С ним Бертоли и Мари Джейн, англичанка. Я обнимаю его и приглашаю угощаться выпивкой. Что за праздник, если никто не напьется? Предупреждаю Бертоли, что этим вечером не хочу слышать брюзжания, и пихаю его локтем, одобряя Мари Джейн.
— У нее один недостаток, — сознается тот, — слишком хорошо говорит на итальянском.
Коллеги Бруны похожи на клонов: повседневная служебная форма, абсолютно незапоминающиеся лица. Джанни Рамацца, настройщик Мартины, наоборот, настолько эксцентричен, что мне даже нравится. Занявший диван из черной кожи, «настройщик», в охряной рубашке с волевым взглядом, водопадом бесконечных золотых цепочек на шее, больше похож на мафиози, чем на медиума.
— Дерьмо, — ворчит Вероника, подходя, — самые новые диски у твоей психованной подруги — «ПФМ»?
Смеюсь и дергаю ее за хвост:
— Ты уже хочешь уйти?
— Нет, — говорит соседка, тыча пальцем в девушку в мундире полицейского, которая развалилась в кресле. — Барбаре здесь нравится.
Водка-оранж размыла мою проверенную четкость суждений. Я подхожу к группке коллег Бруны и спрашиваю их, до каких лет та дожила.
— Столько не живут, — отвечает Бруна.
А они хором:
— Давай, ну же, скажи!
— Тридцать шесть.
— Это неправда, ей не тридцать шесть, — вступаю я.
Бруна таращит глаза:
— В каком смысле неправда?
— Правильнее сказать, что тебе не больше тридцати пяти.
— То есть как это?
— Ты их уже пережила, нет? Я от тебя отстала, сдохла и меня похоронили. Выбросили. Использовали.
— Габри, — упрекает Мартина, — ты всегда так негативна…
Несмотря на то, что это непрофессионально, Марти поддалась уговорам и пригласила Анну Конти на праздник. Я вижу, как та внезапно возникает в дверном проеме, стесняется и робеет в безликом коричневом женском костюме.
— А ты в форме, — говорю я, подходя к ней.
— Это мой первый выход после… инцидента. Как бы там ни было, — Конти хлопает рукой по блестящей кожаной сумочке, — я принесла стихи.
— Не забудь дать их мне.
— Знаешь, я снова виделась с дочерью.
Я улыбаюсь:
— Прекрасно.
Анна слабо кивает головой:
— Да, хорошо.
— А твой муж?
Слышу щелчок зажигалки и теряюсь, глядя на огонь.
— Он не хочет меня видеть.
Приступ кашля за моей спиной.
— Я прочитала старый роман и жду новый…
Оборачиваюсь. Рита Кэтти Фрегга — не тот человек, у которого спрашивают, пришлись ли «Минорные аккорды» по вкусу. Беру «Мальборо Лайт», что мне протягивают, и слегка касаюсь руки, на которой еще не сгладились старые рубцы.
— Как поживаешь?
Рита оглядывается вокруг в поисках столика с алкоголем:
— Эх, милая, я пришла, чтобы развлечься…
Позади нее осторожно выглядывает самобытная Саманта в брючном костюме стального цвета; с неожиданным пылом бросается мне на шею и благодарит за приглашение. Представляю ее остальным и сопровождаю всех троих в центр зала, к спиртным напиткам. Саманта, высмотрев полицейского, спрашивает:
— Меня позвали оживить вечер стриптизом?
Я откликаюсь на шутку:
— Знаешь, Дженни стоит дороговато.
В этот момент приходят Ливия и Эвелина, мои юные поклонницы, и дарят Бруне цветы. Мары с ними нет, и я делаю вывод, что учительница решилась рискнуть и улететь в Форментеру. Они подходят ко мне, целуются. Эвелина рассказывает, что снова встречается с Лукой, и даже идут разговоры о том, чтобы жить вместе. Я спрашиваю, что заставило его капитулировать. А Ливия отвечает за подругу:
— Немного тумана, и он сдался.
Я оставляю их и выхожу из зала, чтобы попасть в ванную комнату. Усевшись на унитаз, мысленно подвожу итоги. Мишью звала меня вчера вечером, она поет в заведении неподалеку от Павии. Мы увидимся в ноябре, когда певица вернется, чтобы вновь дать пару выступлений в «Эмпатии».
Жаль, нет Джулии, надеюсь, в Канаде ей нравится.
Благодаря дню рождения Бруны и любезности Мартины я успешно собираю женскую коллекцию воедино и теперь фантазирую, пока те беседуют, курят, поднимают бокалы. Через час или чуть меньше они узнают все друг о друге, потому что женщины так устроены. Обменяются номерами телефонов, будут назначать встречи за чаем в «Комнате», разговаривать о мужчинах. Может быть, они никогда не станут героинями романа, моего или чьего-то другого, но они прекрасны здесь и сейчас.
Единственная, кто пока не отозвался на приглашение, это Суси. Надеюсь, что она придет. Я уже три дня повторяю Бобу, что эта женщина как раз для него и что он должен заставить Суси поменять непоколебимое мнение о мужчинах…
Выхожу из ванной и направляюсь к имениннице.
— Все хорошо?
Она морщится:
— Ни одного интересного мужчины.
— Бруна, — говорю я, — возможно, мы должны быть чуть менее привередливы.
— Ну, в нашем возрасте…
— Не говори обычную гадость, что интересные женщины не редкость, а мужчин нет.
— Эту гадость всегда говоришь ты… Кстати, об интересных женщинах, только что звонила твоя мама, хотела поздравить.
— Сожалею. Ты сильно пострадала?
— Нет. У Бука кашель. Она сказала, что в нашем возрасте мы должны быть менее привередливы.
Бруна глядит на меня торжествующе и возвращается к гостям. Издалека я слышу ее голос, призывающий танцевать под последний «R.E.M.».
Вероника тем временем блокирует Мартину в коридоре.
— Это какой период «Eagle-eye Cherry»?
— Кого?
— Ну же, Марти, — спешу я на помощь подруге, — сын Дона[16]!
Марти смотрит на одну, затем на другую.
— Да пошли вы!
31Разговор с Фульвио
Праздник окончился, и пока Бруна помогает Марти наводить порядок, а последние гости бродят между диваном и дверью, хватаю Фульвио за руку и тащу на террасу. Хочется ненадолго заполучить старого друга и разделить с ним красоту вечера. Единственный минус в том, что он бросил курить и, хочешь не хочешь, придется с этим мириться. Я видела, как он весь вечер сосал фруктовую карамель.
— Может, снова закуришь? — спрашиваю у Фульвио.
— Спасибо, — кривится он, — ты и впрямь настоящий друг. Как продвигается новая книга?
— С трудом, — признаюсь я.
— Конечно, с первой было легче.
Я смотрю на него украдкой:
— Почему?
— Ты описала четко половину своей жизни… Как бы там ни было — неплохо.
— Спасибо. Услышать это от тебя…
— Брось…
— Нет уж. Поговорим.
Он закусывает губу: мимика, которая появляется у Фульвио, только когда тот нервничает или собирается прочесть мораль.
— Не меняй ничего в книге.
— Ты прав. Это не нужно.
— Собственно в этом и проблема.
Мое лицо превращается в сплошной вопросительный знак.
— Я то и дело возвращаюсь мыслями к многообещающей двадцатилетней девушке.
Тушу сигарету в вазе с геранью.
— Жалеешь о театре?
— В том числе.
— Мне нравится писать, ты же знаешь.
— Я хочу, чтобы ты бросила это дело.
— Бред.
— Ты хочешь закончить, как Сара Бернар.
Меня разбирает смех.
— Да я еще младенец.
— Ненавижу, когда ты перетолковываешь жизни друзей, как сверхчувствительная обаятельная дура.
Поднимаю руку.
— А тебя не смущает, что мне в удовольствие заниматься такими вещами?
— Нет. Никогда.
— Не хочешь даже понять. Это ведь не сложно…
— Дублировать порнофильмы?
— Спокойно стареть в кругу безопасных привязанностей, смакуя вкусную еду…
— Какую вкусную еду? Ты вегетарианка!
— Вот дерьмо.
— Что плохого в том, чтобы стремиться к большему?
— Ты знаешь меня так плохо?..
— Достаточно, чтобы понять, когда ты разочарована.
Я опираюсь на поручень, опасаясь упасть.
— Что за соблазн упускать момент, а? Габри, да ты в этом профессионал. Знаешь, ты убегаешь ото всех, никому не открываешься до конца, ты боишься… Так же, как Эмилио…
— При чем тут Эмилио?
— Он влюблен уже год, но даже пальцем не пошевелит.