ть, не напрасно остался? — Анна лукаво глянула на Леру.
— Не напрасно, — выдавила та.
— Ай да девочка! — проговорила Анна одновременно восторженно и насмешливо. — Не промах! А с виду ну такая скромная, черт побери! Молодец, да и только!
— У тебя учусь, — отбрила Лера. Ее покоробил язвительный, почти издевательский тон Анны. Будто не она все уши прожужжала ей о необходимости уступить Максимову.
— Хорошо учишься. — Анна даже глазом не моргнула. — На пятерку с плюсом. Глянь, какие успехи: одно свидание — и ты уже снова допущена к работе. Я гораздо больше старалась в свое время.
— Значит, мне больше повезло, — с горечью сказала Лера и, высвободив свой локоть, стала подниматься по ступенькам.
— Ладно, не злись, — остыла Анна, идя вслед за ней, — я рада, что все так удачно вышло. Да и легче мне будет, а то устала как собака. Он тебе и карты заполнять разрешил?
— Да.
— А комиссия?
— Не будет.
— Отлично! — Анна вышла из лифта и толкнула дверь в отделение. — Давай приступай к делам. Егорова вчера умерла, новенькую положили на ее место, тяжелую.
— Егорова умерла? — переспросила Лера, останавливаясь. Не может быть. Ведь ее не было в отделении всего один день!
— Чего ты? — удивилась Анна. — Она ж безнадежная была, последние дни доживала.
Лера кивнула и, ничего больше не говоря, зашагала по коридору. Да, конечно, наивно надеяться, что обреченной старухе станет лучше оттого, что врач пожалел ее, посидел с ней, держа за руку, поговорил по-человечески. Глупо думать, что от этого смертельная болезнь отступит. И все же известие о смерти пациентки прибавило еще боли к той, которая терзала Леру уже много дней.
Она переоделась, отобрала из стопки свои карты и пошла по палатам. У нее было такое чувство, что она вернулась в родной дом после скитаний. Все эти недели, что Лера работала в положении Анниного стажера, не были настоящей работой, той работой, к которой она привыкла, которую полюбила, сжилась с ней, несмотря на ее трудность, обыденность, монотонность.
Она соскучилась по больным, с которыми в последние дни вынуждена была вести себя не как врач, а в лучшем случае как медсестра, не имея права самостоятельно принять решение, взять на себя ответственность, проявить малейшую инициативу. Теперь она могла позволить себе все, что не позволяла так давно, целиком отдаться работе, заняться пациентами.
Лера подолгу, как в первые дни работы, задерживалась у постели каждого больного, стараясь быть предельно внимательной, не пропустить ни одной, даже незначительной детали, просто сказать людям что-нибудь ласковое, ободряющее. Она видела, как в ответ на это хмурые, угрюмые лица на мгновение светлели, в глазах загоралась надежда, пусть ненадолго, на секунду-другую, но взгляд их терял равнодушие и покорность, становился осмысленным.
Внутренне Лера готовила себя к встрече с Андреем. Что же делать? Наталья была права, когда говорила, что они будут неизбежно видеться каждый день в течение целых месяцев.
Значит, нужно стиснуть зубы, внушить себе, что Андрей — один из ее пациентов, относиться к нему так же, как она относилась к Ольге Савиновой, к бабке Егоровой, как относится к Степанычу.
Она сделала глубокий вдох и заглянула в восьмую палату.
Дед лежал на боку, отвернувшись, Андрей сидел на постели, уткнувшись в какую-то книжку. В палате стояла полная тишина.
— Иван Степанович, Андрей Васильевич, доброе утро. — Лера с удовлетворением отметила, что говорит совершенно спокойно и приветливо, хотя во рту сразу пересохло от волнения. — Как дела, жалобы есть?
— Нету жалоб, — угрюмо пробурчал Скворцов не оборачиваясь. Андрей неопределенно пожал плечами, отложил книжку и принялся сосредоточенно рассматривать стену палаты.
— Нет — это хорошо, — как можно веселей проговорила Лера и приблизилась к старику. — Давайте-ка повернитесь, я вас послушаю.
Дед нехотя и мрачно повиновался и, засучив ветхую пижаму, представил Лериному взгляду худое, желтое и костистое тело. Она приложила к его впалой груди фонендоскоп, и он, поморщившись от прикосновения холодного металла трубки к коже, послушно глубоко задышал. В его дыхании Лера не обнаружила ничего настораживающего, напротив, дед явно чувствовал себя неплохо. Об этом говорил и пульс, слабоватый, но ровный, и относительно хорошее давление.
Опекуны Скворцова сами не знают, как правы: дед еще их может пережить, и даже запросто. Именно такие доходяги часто оказываются семижильными, скрипят себе, поскрипывают и умирать не собираются.
Лера с трудом подавила в себе желание злорадно улыбнуться. Фигу им с маслом, этим отморозкам, а не дедову квартиру! Он еще в ней сам похозяйничает.
— Что ж, Иван Степаныч, — обратилась она к старику, — вы молодец. Возможно, через пару недель вас можно будет выписать. Только настроение мне ваше не очень нравится — какой-то вы кислый сегодня. Что-нибудь случилось?
— Ничего, — дед махнул рукой, спустил рукав рубахи, который Лера засучила ему, измеряя давление. — Ерунда. Ничего не случилось.
Он снова повернулся к стенке и натянул на голову одеяло.
— Ладно. — Лера отошла от его кровати и остановилась напротив Андрея. — Ну, что у вас?
— Все нормально. — Свой любимый ответ он произнес глухо, почти сквозь зубы.
Во время Лериного осмотра оба старались не встречаться глазами. Лера отчетливо слышала в трубку жесткое, с хрипами, дыхание Андрея. Оно было намного хуже дедовского, хуже того, каким было три месяца назад, в самый первый день их знакомства. И причина этого — она, ее проклятая невнимательность и расхлябанность!
Лера снова почувствовала огромную вину перед Андреем, настолько остро ощутила ее, что на минутку перестала владеть собой. Перед глазами возникла пелена, перехватило дыхание.
Она видела, что он заметил ее состояние, лицо его напряглось, стало совсем чужим, суровым. Он слегка отстранился от нее, как бы давая понять, что осмотр пора закончить.
Лера сложила фонендоскоп и, ни слова не говоря, вышла из палаты. Ей понадобилось полчаса, чтобы снова обрести спокойствие, и она на чем свет ругала себя за глупое поведение и несдержанность.
Отныне такие осмотры предстоят ей ежедневно, если только не попросить Максимова забрать у нее восьмую палату и передать в ведение Анны или Полины Михайловны. Но тогда Лера потеряет доступ к карте Скворцова и вообще не сможет контролировать его лечение, а этого нельзя допустить. Она продолжает подозревать Анну наравне со Светланой, и отдать Анне старика — все равно, что подписать тому смертный приговор. Стало быть, восьмая палата останется у Леры, и на будущее таких срывов, как сегодня, больше быть не должно.
Вскоре после ее обхода пришел Максимов. Заглянул в ординаторскую, увидел Леру, улыбнулся:
— Как работается?
— Все хорошо, — кивнула она ему в ответ.
— Ты не забыла про вечер?
— Да, я помню.
— Если что-то понадобится, говори, не стесняйся.
— Спасибо.
Он исчез у себя в кабинете. Лера прикрыла дверь, уселась за стол, раскрыла историю болезни Скворцова. На всякий случай прислушалась: в коридоре было тихо, лишь откуда-то издалека доносился приглушенный голос Анны, очевидно беседовавшей с очередными родственниками пациентов.
Лера углубилась в записи с самого начала. Значит, все по порядку: старик поступил в больницу по «скорой» в состоянии острого астматического приступа. Дыхание жесткое, прослушиваются астматические хрипы, сильный кашель, мокрота почти не выделяется, сердечные ритмы нарушены, тахикардия. Первоначальное лечение проходило в блоке интенсивной терапии. Лечение в данном случае типовое: введение больших объемов изотонического раствора, гепарин, отхаркивающие средства и гормонотерапия.
Лера удовлетворенно кивнула и перевернула страницу. Дальше деда лечила Светлана. Она начала снижать дозу гормонов, в то же время, поддерживая старику сердце, постепенно подводя его к тому, чтобы обойтись одними ингаляторами. Все правильно, грамотно, никаких вопиющих нарушений Лера не заметила.
Она долистала карту до начала своих записей и невольно вздохнула с облегчением. Значит, Светка тут ни при чем. Не ее руками Максимов собирался убить Скворцова. Тогда остается Анна, хоть Лера и с трудом верит в то, что она способна на такое.
Словно подслушав Лерины мысли, Анна тут же появилась на пороге ординаторской.
— Чего ты тут засела? — Она удивленно и с подозрением оглядела уставившуюся в бумаги Леру. — Обедать идем?
— Идем, — согласилась та. Ей подсознательно хотелось оттянуть тот момент, когда она получит подтверждение виновности подруги. Пусть это произойдет хоть немного позже.
По пути в столовую девушкам встретилась Наталья. Лицо у нее было непривычно взволнованным, бледным, глаза подозрительно припухли.
— Что случилось? — испугалась Лера. Она никогда не видела старшую сестру такой расстроенной. — Что-нибудь с мамой?
— С мамой? — рассеянно переспросила Наталья, глядя перед собой отсутствующим взглядом. — Да нет. С мамой все в порядке.
— А что тогда?
— Ничего, — неожиданно сухо проговорила та и, обойдя Анну и Леру, побрела дальше.
— Первый раз вижу, чтобы Наташка ревела, — покачала головой Анна, глядя ей вслед. — Обычно она сама всех утешает.
— Верно, — согласилась Лера, вспомнив, как недавно плакалась Наталье в жилетку и как та выслушала ее, проявив чудеса такта и терпения. — Может, нужно догнать ее, помочь чем-то? — нерешительно предложила она.
— Брось, — отрезала Анна. — Когда человек хочет, чтобы его пожалели, он сам об этом попросит. Раз она молчит, значит, ей наше сочувствие ни к чему. Пошли.
За обедом на Анну неожиданно напал приступ любопытства.
— Куда он тебя возил, расскажи, — имея в виду Максимова, попросила она тоном заговорщика.
— К себе на квартиру, — нехотя ответила Лера.
— На съемную?
— На свою. У него их две, а может, и больше.
— Да ну! — восхитилась Анна. — Пять лет назад все попроще было. Он тогда двушку снимал на Таганке. Теперь, значит, окрутел, собственную хату приобрел. Повезло тебе! Про семью рассказывал что-нибудь?