- Как твоя мать?
- Ммм? - подняв глаза от тарелки и отхлебнув из ложки ароматного бульона, смотрю на Фати.
Из желудка прямо по венам разбегается тепло.
Прикрыв от удовольствия глаза, улыбаюсь и передёргиваю плечами, а когда открываю их, дерзко смотрю в другие глаза.
Голубые.
Прямо напротив своих.
Их хозяин чертит длинным пальцем всякие геометрические фигуры на цветастой скатерти, рассевшись на стуле так, что его длинные ноги задевают под столом мои уставшие ноги. Слегка откинув голову назад, не спускает с меня сощуренного насмешливого взгляда, потому что с тех пор, как его губы… его серьёзные губы без спроса прогулялись по моим губам, и с тех пор, как он вытворял все эти глупости на катке буквально полчаса назад, я нахожусь в состоянии острейшего, совсем не свойственного мне легкомыслия.
Легкомыслия и счастья.
Будто меня, не знаю… подменили?
Он всегда делает это со мной. Подстраивает под себя. Не знаю, специально или нет. И… если он думает, что может целовать меня, когда ему этого захочется, то это не так!
Облизнув губы и капризно их скривив, возвращаюсь к еде.
- Господи, что творится… - цокает Фати языком, поглядывая на окно, за которым такая метель, подобной которой я ни разу в жизни не видела.
Снова смотрю на Максута. Он отстранённо потирает рукой свою челюсть, будто проверяет на месте ли его щетина. Его куртка вместе с моей свалена на соседнем стуле. Если бы не он, мы с Тиной могли бы не найти дорогу домой, потому что в такой метеле уж я бы точно могла потеряться.
Чёрная спортивная футболка обтягивает каждый закрытый участок его торса. На нём военные штаны с карманами и гигантские ботинки. Он выглядит таким устрашающим, что можно пугать детей. Но всё, чего мне хочется прямо сейчас - это прижаться к его телу и вдохнуть его запах.
Мои глаза плавают по увитым венами предплечьям. На них густая поросль тёмных гладких волосков. Плавают по его груди и плечам. Вспоминая всё, что увидела в… тот день, ёрзаю на стуле. Литой каркас из мышц и костей. Густая дорожка тёмных волос от пупка и до… до…
Споткнувшись о его предупреждающий взгляд, резко отворачиваюсь, задрав подбородок.
- Ммм? - смотрю на Фати, откладывая ложку и обхватывая ладонями кружку с горячим мятным чаем.
- Я спросила, как твоя мать? - качает она головой, поражаясь моей рассеянности и отправляя в холодильник большую кастрюлю. - Я её давно не видела.
Непроизвольно подтягиваю выше воротник своего свитера, невнятно говоря:
- Хорошо…
Я не имею о её делах никакого понятия. Я ее два дня не видела.
Я не злюсь на неё. Не ненавижу. Просто я не хочу её видеть. Она знает, что я сплю на чердаке. И даже приходила один раз, но я не открыла. Потому что не хочу её видеть. Пока. Просто не могу себя заставить. Я думала, это будет сложно. Не видеться с ней. Не разговаривать. Не чувствовать рядом чьего-то знакомого, родного присутствия.
Быть совсем одной.
От этой мысли моё горло сдавливает спазм.
Всё оказалось проще, чем я думала.
В эти два дня со мной произошло что-то… непоправимое.
Проглотив ком вместе с чаем, бросаю быстрый взгляд на Максута. Он смотрит на свою руку, постукивая пальцем по столу.
- Мне бы не помешала помощь завтра, - сообщает Фатима, до блеска натирая кухонные столешницы. - Праздник всё-таки.
Ох… завтра Новый год. Я почти об этом забыла. Этот праздник всё равно для меня ничего не значит. Никогда не значил.
- Фати… - говорю, тяжко вздохнув. - Завтра у меня “попкорн”.
- Куда ты поедешь в такую пургу?! Одна одинешенька, - всплескивает она руками, ставя перед Максутом тарелку, и по деловому заявляет. - Вот, суп фасолевый.
- Я не голоден, - отвечает, вставая со стула.
Поднимаю глаза вслед за ним, наблюдая за тем, как подходит к холодильнику и берёт оттуда бутылку воды.
- Мужчина всегда голоден, - фыркает та, двигая ко мне отвергнутую тарелку. - А тебе, вообще, сам бог велел.
Нахмурив брови, слежу за тем, как он выходит из кухни, быстро поцеловав щёку нашей кормилицы и забрав свою куртку.
От обиды поджимаю губу.
- Я не люблю фасоль… - говорю тихо, отодвигая тарелку.
- Нужно быть хитрее, девочка, - вздыхает Фатима, забирая тарелку.
Смотрю на неё, чувствуя, что начинаю краснеть.
- Откуда только вы взялись такими, девицы, - сетует она. - Одна мужиков распугивает, вторая приручила, а взять не может…
- Фати… - прячу пылающее лицо в ладони. - Что ты такое говоришь…
- Как же, как же… - посмеивается, а моё сердце ускоряется.
Приручила?
Что за глупости…
Я… он…
Боже…
Я ничего не могу ему дать. Из меня ни… жены, ни любовницы. Кому нужна такая обуза?! Теперь я это понимаю. И я стыжусь своего поведения. Стыжусь того, что навязывалась. Он прав, а я нет.
Подойдя к большому комоду, Фатима достаёт оттуда бумажный пакет с какой-то фирменной надписью и кладет на стол передо мной со словами:
- На вот, принарядись. Праздник завтра, как ни как.
Хлопая глазами, заглядываю внутрь. Обнаруживаю там синее платье в горошек.
Ох…
- Откуда? - прижав пакет к груди, шепчу растроганно.
- Купила, - отмахивается она. - Сама ты вряд ли додумаешься.
- Фати… - бормочу, смахивая слезу.
- Брысь отсюда… - не менее растроганно бормочет она.
Прихватив свою куртку, вылетаю из кухни.
Закрыв дверь, ещё раз заглядываю в пакет. Трогаю тяжеловатую бархатную ткань, растирая между пальцев. Запрокинув голову и выдохнув, плетусь по пустому коридору.
Пытаясь игнорировать то, что он пустой, как и притихший спящий дом.
Душу терзает разочарование и это давящее чувство. Оторванности и одиночества.
Бросив взгляд на коридор второго этажа, прохожу мимо, волоча своё избитое катком тело. За окном на тёмном пролете третьего этажа всё тот же снег. Постояв там с минуту, гляжу на пляшущие огромные снежинки, а потом толкаю чердачную дверь и застываю на пороге, сжав в руках свои вещи.
Воздух с шумом вырывается из носа. Стараюсь сдержать этот поток, глядя в потолок. Чувствуя, как в крови начинает бушевать настоящий карнавал, возвращая силы и улыбку.
- Дверь закрой на замок, - бросает Максут, вольготно рассевшись на “моём” диване и листая пультом меню огромного телевизора.
- Я тебя не приглашала, - говорю сдавленно, роняя на пол вещи.
- Решил заявиться без приглашения. Прямо как ты.
Глава 32. Айза
- Я приходила, чтобы извиниться, - сообщаю, снимая сапоги и косясь на него.
Полумрак комнаты разбавляет синий свет, льющийся с экрана. Не отрывая от него глаза, Максут бросает:
- Не сомневаюсь.
И что это значит?
- Я приходила, чтобы извиниться и… помириться, - повторяю с нажимом и убежденностью. - Но ты был занят.
- Сейчас я свободен, - заявляет, забрасывая за голову руки и вытягивая перед собой ноги.
Его футболка задирается, и я вижу кусок мускулистого живота. Точнее, косую мышцу его пресса, чёрт бы его побрал. Его тело, как машина. У меня от него мурашки!
Быстро отвернувшись, пристраиваю свои сапоги рядом с его ботинками, которые стоят в углу ровно, как на параде. Он во всем любит порядок, это я давно поняла. И ещё он любит чистую одежду. И удобную. Ест он тоже по расписанию, именно поэтому было так просто избегать его в эти дни.
Я никогда и ничего не делаю по расписанию. И я не люблю порядок. По крайней мере, теперь я могу себе в этом признаться.
Я не спрашиваю, как он узнал о том, где я живу. Думаю, в этом доме он знает всё и обо всех. Это ведь его работа. Так я думаю, но я уже ни в чем не уверена. И ещё я не уверена в том, зачем он пришёл. Ко мне. Он сидит тут, на “моём” диване так, будто это его диван.
Подойдя к окну, поворачиваюсь спиной к своему гостю.
Глядя на заснеженные верхушки деревьев, с тоской говорю:
- Я вела себя ужасно. Теперь я это понимаю и… прошу прощения. Все это было ужасно неуместно и глупо… я просто… ты… в общем, извини…
Расстроенно вздохнув, прижимаюсь лбом к стеклу.
Максут молчит, и от этого мне ещё тяжелей. У меня нет на него никаких прав. Нет права даже безумно, до слёз ревновать его. Он сразу об этом сказал. А я… я просто дура.
Обернувшись через плечо, смотрю на него с раскаянием. Он полулежит, откинув голову на спинку дивана. Сведя брови и прикрыв глаза. Выглядит уставшим и отрешенным. Зачем он пришёл?
- Ты сказал, что я не в твоём вкусе, - говорю тихо, скользя глазам по его большому расслабленному телу.
Он снова молчит, и я с досадой требую:
- Если я не в твоём вкусе, тогда зачем ты меня поцеловал?
Молчит целую вечность.
- Ты сегодня что, язык проглотил?! Если ты об этом жалеешь, ничего не нужно говорить. Просто уходи, и всё.
Махнув рукой на дверь, смотрю на него поджав губы.
- Я больше не буду тебя беспокоить, я же сказала, - добавляю, сложив на груди руки и глядя на него исподлобья.
- Ремень пошёл тебе на пользу? - мрачным, угрожающим голосом спрашивает он, не открывая глаз.
Мое лицо вспыхивает.
Он знает.
Что ещё он знает?
Что мать назвала меня потаскухой? Которая увивается за посторонним мужчиной как… как потаскуха. То, что она коснулась этого так небрежно, так поверхностно жжет меня изнутри. Как я могу объяснить ей или кому-то ещё, как много он для меня значит? Что я… влюбилась в него. Возможно, с первого взгляда. Влюбилась в его лицо, в его голос, в его нутро, в его спокойствие и уверенность. В его тело, которое будоражит мое собственное, и в его запах. И я не знаю! Не знаю что мне с этим делать!
- Не нужно меня жалеть! - с жаром бросаю я. - Мне не нужна твоя жалость. Или чья-то ещё. Ты… ты поэтому пришёл, да? Ну так уходи! Уходи! К… к Лауре!
Выплюнув это имя, разворачиваюсь на пятках и марширую мимо дивана, на ходу стаскивая с себя тяжёлый свитер, оставаясь в футболке и лосинах, которые не мешало бы снять, потому что они влажные после того, как этот дурак швырнул меня в сугроб! Бросив свитер на пол, отбрасываю за спину косу с такой злостью, что она взмывает в воздухе и ударяется о плечо.