4
Ранее тем же утром Закари Лэннинг из своего дома наблюдал сквозь открытые планки старомодных жалюзи, как Эмили торопливо завтракает у себя на кухне. Как-то подрядчик оставил ее дверь незапертой, и Заку удалось тайком установить микрофон в шкафчике над холодильником. Теперь он улавливал краткие фразы, обращенные к собачке, которая устроилась у Эмили на коленях.
«Как будто она разговаривает со мной», — удовлетворенно думал Зак, перетаскивая ящики на складе, расположенном на Сорок шестом шоссе, где он подвизался грузчиком. Из дома, который он после побега из Айовы снял по поддельным документам, было всего двадцать минут езды до работы. Смена начиналась в полдевятого утра и заканчивалась в полшестого — такой график его целиком и полностью устраивал. Он мог подсматривать за Эмили рано утром, а потом отправляться на работу. Вечером соседка возвращалась домой, готовила ужин, и он снова составлял ей компанию. Иногда к ней приходили гости, но все они злили Зака: Эмили принадлежала только ему.
В одном он был уверен: сейчас у нее нет постоянного мужчины. Зак знал, что Эмили вдова. Если им случалось сталкиваться на улице, она держалась с ним любезно, но отстраненно. Однажды Зак набрался смелости и сказал ей, что он на все руки мастер, и она может, не стесняясь, обращаться к нему при любых поломках в доме, однако ему сразу стало ясно: она никогда не прибегнет к его помощи. Как и все прочие, она сразу отвергла его взглядом. Она не пожелала понять, что он сторожит ее, охраняет... Она никак не могла уяснить, что отныне они неразлучны.
Но все поправимо. Закари Лэннинг, тщедушный человечек среднего роста, под пятьдесят, с темными глазками и редеющими бесцветными волосиками, был в высшей степени непримечательной личностью. Повстречав такого, тут же о нем забываешь. И конечно, никто даже представить себе не мог, что этот самый Зак числится в общенациональном розыске за хладнокровное убийство жены, приемных детей и тещи, совершенное в Айове полтора года назад.
5
— Грег, я буду повторять тебе это тысячу раз, чтобы ты не забывал!
Адвокат Ричард Мур намеренно не смотрел на своего клиента, сидящего рядом на заднем сиденье, пока водитель осторожно лавировал в толпе журналистов, запрудивших стоянку окружного суда Бергена. Представители прессы и здесь выкрикивали вопросы и направляли камеры на их машину.
— Это дело целиком основано на показаниях вруна и вора-рецидивиста в придачу, — продолжал Мур. — Чушь, да и только.
Разговор происходил на следующий день после того, как большое жюри подписало обвинительный акт. Мура об этом уведомили в прокуратуре, и по общему соглашению Грег Олдрич явился утром для выполнения необходимых формальностей. Грег и его адвокат только что покинули зал суда, где судья Кэлвин Стивенс предъявил Грегу обвинение в убийстве и назначил залог в миллион долларов, который тут же был внесен.
— Тогда почему жюри проголосовало за обвинение? — бесцветным голосом спросил Олдрич.
— Знаешь, у юристов есть поговорка: «Прокурор засудит хоть бутерброд с ветчиной — было бы желание». Добиться обвинительного акта проще простого, особенно если случай из ряда вон. А означает это только одно: прокурору достаточно улик для раскрутки дела. И для газетчиков оно — лакомый кусочек. Натали по сей день знаменитость, любое упоминание о ней сулит прибыль. Да еще этот закоренелый мошенник Джимми Истон, которого взяли тепленьким при грабеже, заявляет, будто ты заплатил ему за убийство жены! Как только закончится процесс, и тебя оправдают, все тут же потеряют к тебе интерес.
— Так же, как они потеряли интерес к О. Джею, когда его оправдали на процессе по убийству жены? — Олдрич усмехнулся. — Ричард, ты же понимаешь не хуже меня, что, даже если присяжные подтвердят мою невиновность — а у тебя масса оптимизма по поводу такого исхода, — этот процесс все равно не завершится до тех пор, пока злодей, убивший Натали, не постучится в кабинет к прокурору и не выложит ему всю подноготную. Меня выпустили под залог, но забрали паспорт, то есть я не могу выезжать за границу, что в моем бизнесе смерти подобно. Разумеется, это сущие пустяки по сравнению с тем, что у меня дочь- подросток четырнадцати лет и ее отец отныне будет главной темой и в газетах, и в телевизоре, и в Интернете. И никому не известно, сколько это продлится.
Ричард Мур воздержался от утешений, которые имелись у него в запасе: такой клиент, как Грег Олдрич, реалист-интеллектуал, в утешениях не нуждался. С одной стороны, Муру было ясно, что версия государственного обвинения содержит серьезные изъяны и опирается на показания свидетеля, которого ничего не стоит взять за жабры на перекрестном допросе. С другой стороны, в словах Олдрича была своя правда: из-за формального обвинения в убийстве пусть и покинувшей его, но все же супруги многие и дальше будут ассоциировать Олдрича с преступником, каким бы ни оказался вердикт суда. «Но все же лучше рисовать перед ним радужную перспективу, — размышлял Мур, — а не приговор и пожизненное заключение».
В самом ли деле Грег убийца? Сам Олдрич на этот счет отмалчивался, и Мур был уверен, что ответ на этот вопрос положительный. Он не ожидал от своего подзащитного даже намека на исповедь, но обвинительный акт суточной давности уже всколыхнул в нем беспокойство: не всплывут ли невзначай на процессе нежелательные сведения, которые Олдрич по тем или иным причинам от него утаил?
Мур посмотрел в окошко на унылую мартовскую погоду, странно гармонирующую с настроением в салоне их машины. За рулем сидел Бен Смит, частный детектив и шофер по совместительству, уже четверть века работавший вместе с Муром. Легкий наклон головы напарника говорил адвокату, что Смит ловит каждое слово его беседы с клиентом. Острый слух детектива был большим подспорьем в их деле, и Мур после таких автомобильных обсуждений часто интересовался его сторонним мнением.
Затем на целых сорок минут повисло молчание, пока Бен не остановился перед домом на Парк-авеню — улицы, расположенной на Манхэттене, где и жил Олдрич.
— На этом пока все, по крайней мере, на ближайшие дни, — сказал Грег, открывая дверцу. — Ричард, как любезно, что ты подвез меня туда и обратно. Хотя я ведь предлагал пересечься где-нибудь по дороге — тогда тебе не пришлось бы зря мотаться сюда через мост.
— Вовсе не зря, до вечера я планирую заниматься делами у себя в нью-йоркском офисе, — сухо ответил Мур, подавая своему клиенту руку. — И помни, Грег, о моих словах.
— Зарублю себе на носу, — отозвался Олдрич, по-прежнему безучастный.
Швейцар уже бежал по тротуару к машине, чтобы придержать дверцу. Грег невнятно поблагодарил его, вскользь посмотрел ему в глаза и уловил в них плохо скрываемое любопытство. Не секрет, что всегда найдутся люди, охочие до сенсационных разоблачений с криминальным душком... «Надеюсь, приятель, ты удовлетворен», — с горечью подумал Олдрич.
В лифте, ехавшем на шестнадцатый этаж, Грег спрашивал себя: почему это вдруг случилось? И зачем он тогда помчался вслед за Натали на Кейп-Код? Неужели он и вправду ездил в Нью-Джерси в тот понедельник? Грег помнил, что в то утро его обуревали страшное смятение, усталость и злость, поэтому по возвращении домой он сразу же отправился в Центральный парк на привычную пробежку и позже испытал шок, узнав, что бегал целых два с половиной часа. Или все же не бегал? Не меньший шок испытал Олдрич и теперь — при мысли, что и сам ни в чем не уверен...
6
Эмили с грустью сознавала, что гибель Марка, совпавшая по времени с ее внезапной болезнью, полностью опустошила ее. На эти несчастья наложились женитьба отца, его решение обосноваться под старость во Флориде и согласие Джека принять предложенное ему место в Калифорнии. Все эти эмоциональные удары окончательно выбили почву у Эмили из-под ног.
Ей пришлось приложить немало усилий, демонстрируя бодрость в ответ на обеспокоенность отца и брата из-за того, что они покидают ее в столь непростой жизненный период. Эмили понимала: отец передал ей во владение дом при искреннем одобрении Джека, поскольку этот шаг являлся для них своего рода отступным.
«В общем-то, им не в чем себя упрекать, — размышляла Эмили. — Мамы уже двенадцать лет как нет. Папа с Джоан встречаются уже пять лет, и им обоим под семьдесят. Они оба обожают ходить под парусом и вполне заслужили право предаваться любимому увлечению хоть круглый год. Да и Джеку нельзя было упускать такую работу, ведь ему надо заботиться о Хелен и о двух малышах».
Убеждая себя таким образом, Эмили, однако, признавала, что разрыв регулярных отношений с отцом, братом и его семьей значительно осложнил ее привыкание к новой жизни после смерти Марка. Разумеется, обретение дома пошло ей на пользу: это «возвращение в родные пенаты» немало способствовало душевному исцелению. Соседи, оставшиеся здесь со времен детства Эмили, были ровесниками не ей, а ее отцу. Но многие дома перепродали молодым семьям с маленькими детьми. Единственное исключение среди новоселов составлял тихий человечек, снимавший жилье в непосредственной близости от Эмили. Однажды он застенчиво признался, что может починить абсолютно все и если вдруг возникнет такая необходимость — он к ее услугам.
Эмили хотела без обиняков ему отказать: ей не нужны были эти недвусмысленные навязывания под предлогом помощи, в которой она совершенно не нуждалась. Однако месяц за месяцем если она и встречала Зака Лэннинга, то лишь изредка, когда они утром выходили в одно и то же время на работу или вечером приезжали домой. И Эмили, успокоившись, ослабила бдительность.
Итак, ей поручили процесс над Олдричем, и несколько недель она долгие часы вдумчиво изучала материалы дела. Вскоре ей поневоле пришлось установить такой порядок: в пять часов стремглав нестись домой, быстренько выгуливать и кормить Бесс, затем мчаться в кабинет и сидеть там до девяти или десяти вечера.
Эмили была даже рада тем высоким тре