И Хонда решила во что бы то ни стало сопротивление сломить.
Идеально для этого бы подошел старый как мир метод кнута и пряника. Но вот беда, у человечества в целом и у Хонды в частности не было ничего, что сошло бы за кнут. До самого последнего времени! К счастью, тлилили — точнее, их радикально настроенные элементы — расстарались, и сами вручили в руки Хонды все, что нужно.
Теперь, потрясая списком ущерба, Хонда всячески давила на чиновников тлилилей, напирая на то, каким это будет ужасным позором перед лицом всех остальных рас, если станет известно, что тлилили такое допустили у себя на родине. Разумеется, заверяла Хонда, она понимает, что для тлилилей признавать всю эту историю и выплачивать компенсацию, — значит, потерять лицо. Но она готова удовлетвориться подписанием договора. Можно даже с приложением, что речь идет не более чем о трех кораблях в год (Хонда сильно сомневалась, что Земля выделит даже и один корабль — но тут уж лучше подстраховаться).
Тлилили, правда, все равно не спешили выполнять ее условия. Они прекрасно понимали, что так называемое межпланетное сообщество не очень-то сочувственно отнесется к землянам.
И тут Кора выкинула свой демарш!
— Это подарок судьбы! — искрилась счастьем Хонда. — Все инопланетные гости были в восхищении! Черт возьми, да сами тлилили были в восхищении! Такой большой, умный, красивый зверь — и в телепатическом контакте с одним из этих подозрительных землян! Алекс, вы не говорили, кстати, что у вас с ней телепатический контакт.
— Она может передавать мне, но не наоборот, — сказал Алекс, чувствуя себя крайне неуютно. Он не добавил, что до последнего времени и сам не подозревал о возможности телепатического общения с Корой. Если касатки это и умели, то до сих пор им докричаться до людей не удавалось.
В смысле, до вчерашнего.
Еще один повод промолчать. Если Кору в чем-нибудь заподозрят — то неизбежно заподозрят и его, Алекса. Собственная шкура была Алексу несколько дороже, чем даже шкура его питомицы.
— А уж когда я им сказала, что их радикалы покушались как раз на человека-партнера этого «чудесного животного», то тут им ничего не оставалось, как заключить договор. Потому что, сами понимаете, компенсировать ущерб впрямую они никак не могли, это не в их обычае… А этот договор — на самом деле пустячная уступка, у того форпоста давным-давно заправляются все, кому не лень, правда, неофициально… Отстегивают местным деньги и заправляются… Но у наших они даже неофициально денег не хотели брать. А теперь все, с этой бумажкой придется. Правда, по договору Земля имеет право на стоянку всего двух кораблей в год, но поскольку речь идет о стандартном галактическом годе, а он короче земного, я думаю, что мы в выигрыше, — Хонда смачно пригубила из своего бокала с шампанским; на верхней губе у нее осталась белая пена. — В общем, за вас, Алекс! И за вашу Кору! Кто это ее надоумил? Или это случайность?
В этот момент взгляд Хонды стал острым и проницательным, и Алекс поторопился сказать:
— Случайность. Я же говорил, что ей станет там скучно! Или хотя бы что я должен был остаться вместе с ней. Я говорил, а вы меня не послушали.
— Она точно здорова? — уточнил Леднев.
— Сразу видно, что вы не зоолог, — произнес Алекс с намеренным высокомерием. — Звери не играют, когда больны. А Кора просто играла. И намеревалась привлечь мое внимание.
— Да, уж точно не зоолог, — покладисто кивнул Леднев. — Даже и не знал, что дикие звери для своего удовольствия делают трюки, которые из них вымучивают в цирках.
— Все дело в свободе, — натянуто сказал Алекс. Ему показалось, что Леднев что-то подозревает и дает ему знать о своих подозрениях, причем под самым носом у Хонды.
Хонда же тем временем сказала:
— Вот я очень рада знать, что Кора в порядке. Если с ней что-то пойдет не так — это может оказаться опасным для всех. Например, сегодня. Я очень рада, что она никого не покалечила.
— Она не могла бы никого покалечить!
— Я не говорю, что могла, — успокоительно сказала Хонда. — Просто она очень сильная, ваша Кора. И огромная. Я полагаю, вам виднее, что вы ее отпускаете гулять без всякого контроля…
— У нее есть маячок, который ее раздражает, если она выплывает за зону тридцать километров от плота. Но это чисто страховочная мера — она еще ни разу не выплыла.
— Да, да, — сказала Хонда. — Вы правы, Алекс. Я чувствую, что действительно пренебрегла вашим советом, когда заставила оставить Кору в лагуне. Хоть все и обернулось к лучшему, больше этого не повторится. Мне хотелось бы знать, что вы можете ее контролировать.
— Это — моя зона компетенции, — сказал Алекс, глядя Хонде в глаза.
В этот момент он окончательно уверился, что, вопреки своим принципам, не будет говорить начальству о возникших у него подозрениях. А подозрения эти были разнообразны и неприятны.
Например, он чуял, прямо-таки чуял, хотя и не мог толком объяснить свое ощущение, что Кора все-таки плавала к тем подводным развалинам без него.
Глава 30
Алекс вырвался от Хонды, морально выжатый. Меньше всего ему хотелось сейчас заниматься хоть чем-то серьезным. Но еще он чувствовал, что не заснет. Поколебавшись, он сделал выбор в пользу кружки кофе, а не таблетки стимулятора — опасная штука эти стимы, все-таки. Не заметишь как подсядешь: Алексу когда-то из-за них пришлось лаборанта выгнать (что было вдвойне неловко, потому что половина лаборантов в его проекте была волонтерами — в том числе и тот лаборант).
Не повезло: на кухне у тикающей кофемашины куковала Шона, вся излучающая легкое смущение и дружелюбие. Это у нее было состояние по умолчанию. Она пыталась заигрывать по очереди с Алексом и Ледневым. Леднев как-то умудрился ласково и вежливо от нее отделаться. Алексу не удалось. Чем резче он проводил границу, тем более щенячьи глаза становились у Шоны.
Диалоги выходили примерно такие: «Шона, вы очень милая девушка, но я старше вас почти вдвое…» — «Мне двадцать пять, а вам еще нет сорока!» — «Шона, в моем сердце есть место только одной женщине…» — «Коре?!» (удивленные, широко распахнутые глаза). «Науке!» — «Аааа… Алекс, но это же очень здорово! Мой папа тоже крупный ученый!»
И все. И бесполезно прозрачно намекать, что если она собиралась удачно выйти замуж, то для этого можно было выбрать средство попроще, чем дипломатический корпус и что влечение к мужчинам постарше — признак неизжитого комплекса Электры; не ловит намеков. Никак.
При всем при том к Шоне же подбивала клинья Эрика — причем так активно, что это видел даже Алекс, который обладал в этом отношении нулевым опытом — а Шона этого, похоже, даже не замечала.
— Вам тоже не спится? — спросила Шона с этой своей жалкой улыбкой, от которой у Алекса сразу мурашки бежали по спине и хотелось оказаться от недоделанной дельфинерши подальше.
— Угу, — сказал Алекс.
По уму надо было сразу выходить и принимать таки стимуляторы, но почему-то яростно было неудобно. В обществе молодых женщин Алекс чувствовал себя неловко. Как будто он был в чем-то виноват. Как будто он скрывал некий постыдный, гадостный секрет, который ворочался где-то глубоко внутри, словно то самое бездонное океанское дно… Хотя никакого секрета у Алекса не было. Ему даже сны соответствующего плана никогда не снились, и желаний никаких, ни здоровых, ни постыдных, он в этом плане не испытывал — и все-таки. Как будто в самом отсутствии этих желаний был стыд, главный и тяжелый, который никак не избыть, только скрыть за гневом, и сухостью, и язвительностью…
А впрочем, так оно и было. Будучи образованным человеком, да еще и биологом, Алекс Флинт прекрасно знал механизм, который заставлял его чувствовать «недостаточно мужчиной», порой и «недостаточно человеком». Но дело в том, что, как и с прочими методами манипуляция сознания, знание механизма социального давления не освобождает тебя от его последствий. В юности он даже колол себе гормоны, чтобы стать более нормальным; потом, слава богу, подсчитал прибыли и убытки — попустило.
— Вы молодец, — сказала Шона. — Вам удалось подружиться с местными. Прямо поражаюсь, как это вам удалось. Мы с Эри пытались-пытались, но они даже говорить с нами не хотят. А дельфины им не доверяют.
— Не доверяют? — удивился Алекс.
Его кольнула досада, что не общался чаще с дельфинершами: пусть он и недолюбливал дельфинов, которые по сравнению с касатками казались ему чем-то средним между морскими шакалами и веселыми недоумками, но это не извинение; ученый не должен пропускать мимо себя информацию, даже она ему не по душе.
— Ну да, — сказала Шона. — Говорят, они слишком много и часто общаются телепатией, дельфинов это раздражает. Как будто при тебе говорят на языке, котором ты не понимаешь.
— Забавно, — Алекс все-таки налил себе кофе, но уйти уже не думал. Разговор принимал интересный оборот. — Я и не думал, что для телепатии может существовать языковой барьер. Разве мы думаем словами?
(И, уже сказав, вспомнил, что Кора у него в голове говорила на общеторговом).
— Мы — не знаю, — Шона снова как-то заискивающе улыбнулась. — Я не лингвист вообще-то. А ведь среди людей телепатов в полном смысле этого слова нет, как узнаешь? Но у инопланетян считается, что язык влияет на структуру мышления. И часть мыслей все-таки в словах, особенно абстракция. А дельфины же вообще довольно… ну, прямолинейно мыслят. И совсем по-другому, чем люди. И уж подавно по-другому, чем тлилили.
Алекс кивнул: особенности дельфиньего (и китового, кстати говоря!) мышления ему были хорошо известны. Прежде, до этих кошмаров про глубину, он иной раз во сне даже представлял себя китовым: существом, неспособным на длинные логические цепочки, зато видящим мир сразу и в комплексе. После таких снов особенно неприятно было просыпаться.
— Так почему вы решили, что я наладил контакт с местными? — спросил Алекс, позабыв уже о своем смущении перед девушкой: так всегда случалось, стоило ему по-настоящему увлечься работой. — Наш последний к ним визит кончился фиаско.