была выше, чем на Восточном фронте за счет меньшей доли пленных.
Европейские страны хотя бы участвовали в войне или страдали от войны,
идущей рядом, но Америка на ней лишь наживалась, вмешавшись в конфликт лишь
под конец. Однако и там народ очень скоро ощутил прелести военного времени на
своей шкуре: "Очень холодная зима 1917-1918 годов и общее развитие
промышленной активности привели к дефициту угля в США. И дефицит этот был
столь суров, что местные власти вынуждены были приставлять охрану к поездам,
проходившим через их территорию, полисмены охраняли кучи угля, чтобы
предотвратить кражи. В детских домах и приютах кончилось топливо, и их
обитатели умирали от холода. Даже здоровые люди жаловались на отсутствие
запасов угля, стуча зубами от холода. В январе 1918 года Управление по
проблемам топлива приказало закрыть почти все промышленные предприятия к
востоку от Миссисипи, чтобы высвободить топливо для сотен судов с
предназначенными для войны в Европе товарами, ожидавших угля в гаванях
Восточного побережья. Чтобы экономить уголь, фабрики обязали не работать по
понедельникам. "Это был настоящий сумасшедший дом, - отметил полковник Эдуард
Хауз (Хауз, к слову, был приставлен к президенту Вильсону смотрящим от
банкирской мафии, приведшей его к власти - А. К.), советник Вудро Вильсона. -
Я никогда не видел такой бури протеста". (Дэниел Ергин "Добыча. Всемирная
история борьбы за нефть, деньги и власть").
В России же промышленность даже не была переведена на военные рельсы, и
это не тревожило ни политиков, ни генералов. Попытку милитаризации экономики
последние хотели предпринять лишь летом 1917 г., когда данные меры уже были
трудноосуществимы в условиях нарастающего хаоса. Между тем именно к 1917 г.
русская армия была укомплектована оружием и припасами лучше, чем когда-либо.
Значительно окрепли стратегические позиции России после завершения
строительства двухколейной железной дороги, связавшей центр страны с
незамерзающим портом Романовым-на-Мурмане (Мурманск). Таким образом, появилась
надежная нить, связавшая империю с ее союзниками, что сделало возможным
эффективную переброску военных грузов по морю. Но самое главное, офицерский
корпус получил колоссальный боевой опыт, да и русский солдат, спешно
мобилизованный и слабо обученный, по уровню боевого мастерства стал постепенно
превосходить своего противника. Так что стоны о якобы непомерных трудностях,
которые пришлось претерпевать народу во время войны - не более чем миф, к тому
же пик военного напряжения для страны к 1917 г. был уже пройден.
На май намечалось стратегическое наступление одновременно на Западном и
Восточном фронтах, десант с целью захвата Константинополя. В успехе
предстоящей кампании генералитет бы совершенно уверен. Уверенность в том, что
Россия вот-вот выиграет войну, подтолкнула высшее командование армии к
открытому мятежу против царя. И надо сказать, расчеты их были вполне здравыми.
Николай II с августа 1915 г. являлся верховным главнокомандующим, пусть по
большей части и номинальным, и любые военные успехи автоматически поднимали
его авторитет. В результате победы в войне, призом в которой стало бы
присоединение Галиции и Турецкой Армении, установление русской гегемонии в
Персии и захват Черноморских проливов, слава Николая могла затмить величие
Петра I и Екатерины II. В этом случае свергнуть его было бы просто немыслимо.
В этом вопросе генералы мыслили так же, как большевики. В начале войны
В.И. Ленин утверждал: "Мы должны сказать, что если что может при известных
условиях отсрочить гибель царизма, если что может помочь царизму в борьбе
против всей российской демократии, так это именно нынешняя война". Ко всему
прочему безвольный царь-размазня был никудышным командующим, и потому часто
лишь мешал генералам. Соответственно, переворот нужно было осуществить до
весны 1917 г., и никак не позже. Еще 15 июня 1916 г. начштаба действующей
армии генерал Алексеев обратился с докладом к царю, в котором предлагал
сосредоточить всю власть на всей территории империи в руках "верховного
министра государственной обороны", приказы которого должны были бы исполняться
так же, как и царские. До этого власть верховного командования армии
ограничивалась лишь театром военных действий. Войска вне фронта находились в
подчинении военного министра. Но двух верховных руководителей, как известно,
быть не может, и потому данную инициативу Алексеева надлежит понимать, как
попытку "бархатного" переворота.
Мотивы армейской верхушки понятны: во-первых, они хотели победить в
войне, а во-вторых, категорически не желали отдавать лавры победителя Николаю
II, который не пользовался особым почетом в армейской верхушке. В случае
блестящей победы без царя генералы могли рассчитывать, что в послевоенной
России они приобретут немалую политическую власть, базирующуюся на их
авторитете спасителей отечества. В случае же победы под формальным
водительством императора, на что могли рассчитывать высшие военачальники,
кроме 25-го по счету ордена и поместья под Константинополем или Кенигсбергом?
Но Алексеев был не главным заговорщиком, а армейское командование - не
единственным очагом заговора. Настоящее осиное гнездо противников режима
представляла собой Государственная Дума, играющая в государстве, по сути,
декоративную роль, но состоящая из амбициозных авантюристов и кривляк. Посему
мало удивительного в том, что генерал Алексеев после провала своего плана
мягкого переворота вступил в активные сношения с одним из думских заговорщиков
Гучковым. Другой активист переворота, вождь кадетов Милюков писал в августе
1917 г. в одном из частных писем: "Вы знаете, что твердое решение
воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после
начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что
в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление,
результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство,
вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования".
Впрочем, даже совместными усилиями армейского командования и
либеральных думцев, представляющих интересы ущемленной буржуазии, свергнуть
царя было затруднительно. Например, государь мог наотрез отказаться
добровольно отрекаться, и объявить путчистов изменниками. Если бы после этого
царя убили, он превратился бы в мученика, а заговорщики никогда не смогли бы
отмыться от этой крови. Именно поэтому первоначально генералы задумывали убить
императора как бы руками террориста-одиночки или автономной группы
офицеров-заговорщиков, формально не связанной с армейской верхушкой. Как
вспоминали впоследствии Деникин и Врангель, генерал Крымов открыто предлагал
им принять участие в цареубийстве во время смотра государем войск, намеченного
на март 1917 г.
Однако потом было принято решение действовать более тонко. Вот как
описывает новый план заговорщиков Сергей Миронин в статье "Кто ударил в спину
России": "В воспоминаниях Б.И.Николаевского можно прочесть еще об одном
варианте заговора. Так, в феврале 1917 года в Петрограде на совещании лидеров
Государственной Думы, на котором присутствовали генералы Рузский и Крымов,
было принято следующее решение: в апреле, когда царь будет ехать из Ставки,
задержать его в районе, контролируемом командующим фронтом Рузским, и
заставить отречься. Между прочим, этот сценарий и был реализован, но в начале
марта. Генералу Крымову отводилась в этом заговоре решающая роль, он был
намечен в генерал-губернаторы Петрограда, чтобы подавить всякое сопротивление
сторонников царя. По сведениям Соколова, во главе этого варианта заговора
стояли Гучков и Родзянко, с ними был связан Родзянко-сын, офицер
Преображенского полка, который создал целую организацию из военных, куда, по
некоторым данным, входил даже великий князь Дмитрий Павлович".
Миронин не пытается однозначно утверждать, что с путчистами был связан
великий князь Дмитрий Павлович, но причиной изменения планов переворота могло
стать только это - к заговору присоединились члены императорской фамилии. Дело
в том, что даже физическая ликвидация царя не приводила к падению царизма, ибо
реальная власть была не у безвольного самодержца, а у государственного
аппарата. Не царь правил Россией железной рукой, а многорукая и тысячеголовая
бюрократия от имени царя. Особенностью российской бюрократии было то, что
самый высший ее эшелон состоял из лиц императорской фамилии и их ставленников.
В тот момент лишь интересы страны или групповые интересы клана могли сплотить
бюрократическую элиту против царя. Первый мотив даже смешно рассматривать, ибо
для этой братии интересы державы давно уже были пустым звуком. А вот интерес
корыстный просматривается очень четко.
Все лица императорской фамилии, разумеется, знали то, что
строжайше скрывалось от народа - наследник Алексей безнадежно болен, и имеет
мало шансов даже дожить до совершеннолетия. Это обстоятельство делало для
великих князей очень желательным скорейшее отречение от трона Николая, ибо
новый монарх получил бы трон не по праву рождения, а в результате согласования
с основными претендентами. Таким образом, всякий член династии мог если и не
стать государем, то значительно упрочить свое положение взамен отказа от