Я корчу недовольную гримасу, но тут же понимаю, что Генри не видит моего лица.
– Вот какой у тебя любимый цвет? – продолжает он. – Спорим, ты назовешь сразу два!
Сердись, не сердись, а он прав.
– Мне нравится желтый, – говорю я. – И фиолетовый.
Генри хмыкает, но мы, к счастью, уже добрались до торгового автомата.
– У меня есть ровно бакс. – Генри вытаскивает из кармана доллар. – Что выбираешь?
Я просматриваю список товаров. Сладости, шоколадки, крекеры, орешки. Ну как тут выбрать?
– Да ты спятил! – говорю я ему.
– Давай, давай, решайся.
– Круассаны. Пусть будут мини-круассаны.
Он кидает монетку в прорезь и нажимает на кнопки. Пакетик с круассанами падает в ящик, и я вытаскиваю его оттуда. Один круассан я хватаю сама, второй вручаю Генри.
– Спасибо, – кивает он.
– Тебе спасибо. Ты же за них платил. А еще ты отправился со мной в путешествие по коридору… причем, скорее всего, по своей инициативе.
– Я и правда не получал на этот счет никаких распоряжений, – говорит он, дожевывая свой круассан.
Мне хочется спросить, почему он так добр ко мне, почему тратит на меня столько времени. Но я не решаюсь. А вдруг это все сразу же прекратится?
– Ну что, едем назад? – спрашивает Генри.
– Хорошо, – киваю я.
Мы добираемся до лифта, и тут он останавливается.
– Хочешь спать или не слишком? – спрашивает он.
– А что такое?
Лифт открывается, и Генри закатывает кресло внутрь. На мой вопрос он отвечает загадочной улыбкой. Выходим мы на втором этаже.
– Ну что, ты так и будешь молчать? – спрашиваю я.
Все так же улыбаясь, он катит кресло по коридору. Потом мы сворачиваем за угол, и он открывает какую-то дверь.
В лицо мне ударяет свежий ночной воздух.
Мы на дворике для курящих. Тесном, грязном, восхитительном дворике.
Я делаю глубокий вдох.
За оградой шумят машины. Мелькают огоньки города. Пахнет металлом и асфальтом. Наконец-то между мной и этим миром нет ни стен, ни окон.
К моим глазам подступают слезы.
Генри присаживается рядом на корточки и достает носовой платок. На мгновение взгляды наши встречаются, и я без слов знаю, что бы он сделал, если бы встретил меня где-нибудь на вечеринке.
Он проводил бы меня до дома.
– Ну что, готова ехать обратно?
– Да, – говорю я.
Потому что уже поздно, и мне надо быть в палате. А Генри надо заниматься с другими пациентами. Но мне совсем не хочется уезжать отсюда.
Мы возвращаемся в палату, и Генри подкатывает кресло к кровати.
– Обними меня за шею, – говорит он.
Так я и делаю. Он подхватывает меня на руки и бережно опускает на кровать. Пожалуй, это самый романтичный момент в моей жизни…
– Прошу прощения, – раздается чей-то колючий голос.
Мы с Генри поворачиваемся и видим медсестру, которая стоит в дверном проеме. На ней халат бледно-розового оттенка, а сама она уже в годах.
Генри внезапно отстраняется от меня.
– Мне казалось, вторую половину ночи тебя подменяет Элеанор.
– Видимо, вы перепутали меня с Патриком, – качает головой Генри. – Это он просил подменить его.
– Ясно. Когда закончишь здесь, загляни ко мне на пару слов.
– Хорошо, сейчас буду.
Медсестра кивает и уходит.
– Спокойной ночи, – развернувшись, Генри идет к двери.
– Спасибо тебе, – говорю я ему вслед. – Мне очень…
– Не за что, – бросает он и скрывается за дверью.
Последние несколько минут Габби занимается тем, что швыряет вещи. Большие и маленькие. Фарфоровые и стеклянные. Они падают на пол и с грохотом разбиваются. Мы с Шарлемань предусмотрительно держимся в сторонке.
Днем Габби так и не вернулась на работу. Я отвезла ее домой, и до самого вечера она просидела на диване, как неживая. Почти не говорила, уставившись перед собой в пространство.
Ожила она лишь при виде Марка. Тот вошел в дверь и с ходу сказал:
– Позволь, я все объясню.
– Не желаю ничего слушать, – отрезала Габби.
– Да ладно, Габби. Уж выслушать-то меня ты могла бы…
Тут-то она и швырнула в него журналом. Следом полетели книги и пульт от телевизора. По правде говоря, услышь я такую глупость, тоже начала бы швыряться чем ни попадя.
– Что ты делала сегодня в моем офисе? – ляпнул Марк.
– И это все, что тебя интересует? Как именно я тебя застукала?
Габби перебралась на кухню, и в ход пошла посуда.
Она и сейчас бушует, не хуже урагана.
– Кто такая эта девица? – кричит она Марку.
Марк молчит. На Габби он старается не смотреть.
Та неожиданно застывает и начинает осматриваться. «Что это я делаю?» Такое чувство, будто она задает вопрос не кому-то конкретно, а дому в целом. Воспользовавшись моментом, я подхожу и обнимаю ее за плечи.
Габби снова поворачивается к Марку.
– Убирайся, – говорит она. – Забирай свои вещи и убирайся из дома.
– Это и мой дом, – пытается возразить он. – И я прошу всего лишь пару минут…
– Пошел. Вон.
Габби не кричит, но в голосе ее слышна такая сила, что Марк не решается спорить. Развернувшись, он спешит в спальню.
Габби берет на руки Шарлемань и присаживается у стола. Марк мечется по дому, собирая свои вещи. Он хлопает дверьми. Он тяжко вздыхает. А я все больше и больше понимаю, что этот человек никогда мне не нравился.
Минут через сорок Марк появляется на пороге гостиной.
– Я ухожу. – Он бросает взгляд на Габби в надежде услышать хоть что-то, но та молчит.
Марк делает шаг к двери, и тут Шарлемань прыгает на пол.
– Нельзя, – говорю я ей.
Марк с недоумением смотрит на собаку, явно не понимая, что она делает в его доме. Повернувшись, он открывает входную дверь, и тут Габби вновь оживает:
– Сколько времени это тянется?
Марк бросает на нее взгляд и тут же отворачивается.
– Неважно. – Даже по голосу слышно, как ему стыдно.
– Я спросила, сколько времени ты с ней встречаешься?
Марк мнется, не решаясь ответить.
– Почти год, – говорит он наконец.
– Можешь идти, – роняет Габби.
Так он и делает. Габби подходит к окну и следит за тем, как он уезжает. Только после этого она поворачивается ко мне.
– Мне так жаль, Габби, – говорю я. – Твой Марк – просто скотина.
Она внимательно смотрит на меня.
– Ты тоже спала с чужим мужем.
Она не делает из этого никаких выводов, ограничиваясь одной фразой. Но и без того все понятно.
– Да, – киваю я. – Я вела себя ужасно. Точно так же, как Марк и та женщина вели себя ужасно по отношению к тебе. Я совершила ошибку, Габби, и ты помогла мне это понять. Ты не стала осуждать меня. Ты верила в то, что я могу исправиться, и твоя вера действительно помогла мне изменить свою жизнь. Но тебе не нужно проявлять ту же доброту по отношению к Марку. Прямо сейчас ты можешь просто ненавидеть его.
На губах у Габби мелькает что-то вроде улыбки.
– В один прекрасный день ты станешь настолько сильной, что пожелаешь этим двоим всего наилучшего и навсегда вычеркнешь их из своей жизни. Пока же ты можешь просто презирать Марка. И я буду презирать его за то, как он повел себя в этой ситуации. Но не исключено, что в один прекрасный день он изменится. Превратится в человека, который уже никогда не совершит подобной ошибки.
Габби снова улыбается, на этот раз чуть заметней. А затем начинает плакать.
– У него даже нет аллергии на собак, – всхлипывает она. – Все эти годы мне так хотелось собаку, и я не могла себе позволить ее! И тут оказывается, что он все себе напридумывал.
– Что ж, теперь у тебя есть собака, – говорю я. – Вот уже плюс от отсутствия Марка. Если вдуматься, мы сможем найти и другие. Может, он разбрасывал носки? Или забывал вынести мусор?
Габби поднимает голову.
– У него маленький пенис, – говорит она. – Просто крохотный. Когда я увидела его в первый раз, то сразу подумала: а где же остальное?
Фыркнув, она начинает хохотать. Я тоже не могу удержаться от смеха.
– Да ладно тебе, не сочиняй!
– Я серьезно. По крайней мере, теперь мне не надо притворяться, что пенис у него нормального размера.
Мы хохочем и хохочем, но настроение у Габби снова меняется.
– Ханна, – всхлипывает она, – может, я что-то неправильно поняла? Или у него были свои причины на то, чтобы изменить мне?
Мне хочется утешить ее. Хочется сказать – да, возможно, она в чем-то ошибается. Но я знаю, что это не так.
– Габби, он лгал тебе целый год. Это уже не ошибка, не случайное заблуждение.
– Выходит, моему браку конец?
– Это уж тебе решать, что ты готова терпеть, а что нет. А пока почему бы тебе не расслабиться и не поесть немного?
– Даже думать не хочу о еде.
– Ну, что мне сделать, чтобы тебе стало хоть чуточку лучше?
– Просто посиди со мной.
Я беру Шарлемань, и мы втроем устраиваемся на диване.
Сначала мы сидим молча, потом Габби снова принимается плакать.
– Как же это больно! Даже не думала, что может быть так больно.
– Если тебе так плохо, что уже нет сил терпеть, просто сожми мою руку. – Я протягиваю ей ладонь, и она крепко сжимает ее.
А я думаю, что если мне удалось хоть капельку помочь Габби, значит, я не зря прожила свою жизнь.
– Раздели свою боль пополам, – говорю я ей, – и отдай мне половину.
В субботу утром Габби появляется на пороге моей палаты, и я тут же машу ей рукой, призывая остановиться. Дина терпеливо ждет рядом с моей кроватью.
– Подожди, – говорю я. – Сейчас увидишь.
Дина помогает мне опустить ноги на пол. Затем я опираюсь на ее руки и встаю. Я и правда стою! Конечно, не без помощи Дины, но и это уже кое-что. Я тренировалась все утро.
– Ну вот, – вздыхаю я. – Теперь мне надо сесть.
Дина помогает мне присесть на кровать.
– Здорово! – Габби хлопает в ладоши, будто я – младенец, который сделал первые шажки.
– Я загляну к вам попозже, – улыбается Дина. – Сегодня мы и так хорошо поработали.