Я провожаю Марка до двери. Из спальни к нам бежит Шарлемань. Марк, как обычно, начинает нервничать, и собака это чувствует. Видимо, именно поэтому она писает на его ботинок. А может, все дело в том, что он стоит у двери, где обычно лежат ее «туалетные» тряпки.
Лицо у Марка передергивается от отвращения. Он смотрит на меня. Я с невозмутимым видом парирую его взгляд.
Он поворачивается и выходит за дверь.
Когда Габби возвращается домой, я первым делом рассказываю ей про испорченный ботинок. Габби хохочет так, что у нее слезы наворачиваются на глаза. Отсмеявшись, мы идем в гостиную.
– Родители зовут меня к себе в Лондон, – говорю я. – Они хотят помочь мне с ребенком.
– А ты что думаешь? – спрашивает она. – Тебе самой хочется уехать?
– Нет, – решительно говорю я и снова начинаю хохотать.
Габби смотрит на меня как на чокнутую.
– Что тут смешного? – интересуется она.
– Знаешь, я умудрилась испортить отношения с единственным мужчиной, который мне по-настоящему дорог. Я забеременела от парня, который знать не желает своего ребенка. С каждым днем я становлюсь все толще и толще, а мой пес все еще писает в доме. Но я не могу все бросить и уехать. Впервые в жизни у меня есть кто-то, с кем бы мне не хотелось расставаться.
– Надеюсь, ты обо мне? – спрашивает Габби. – Иначе я могу заподозрить неладное.
– О тебе, подруга, о тебе.
– Спасибо, сестренка!
Я сижу на заднем сиденье машины, высунув голову в окно. Со стороны, должно быть, я напоминаю любопытную собаку, но мне все равно. Я счастлива снова оказаться в реальном мире, со всеми его красками и запахами.
Мы притормаживаем на красный свет, и я слышу, как Марк вздыхает. Всю поездку он сам не свой, и чем ближе к дому мы подъезжаем, тем заметней он нервничает. Может, он не в восторге оттого, что придется делить дом с инвалидом? Если так, мне бы не хотелось навязывать свое присутствие.
Как только мы добираемся до места, Марк выскакивает из машины и спешит открыть мне дверцу.
– Ах да, тебе нужно кресло.
Он вытаскивает из багажника кресло. Оно падает на землю с глухим стуком.
– Прошу прощения, – говорит Марк. – Оно тяжелее, чем я думал.
Габби наклоняется, чтобы помочь ему, и я вижу, как Марка передергивает от ее прикосновения. Не я нервирую его, а Габби.
Они помогают мне забраться в кресло и завозят в дом. Габби тоже ощущает возникшее напряжение и с недоумением посматривает на Марка.
– Я установил для тебя в душе специальное сиденье и снял дверь. Вместо нее теперь обычная занавеска. Так тебе проще будет заходить в ванную.
Его слова обращены ко мне, но смотрит он при этом на Габби. Похоже, ему важно, чтобы она все это запомнила.
– Еще я перенес твои вещи в комнату на первом этаже и установил там невысокую кровать, чтобы ты могла ложиться и вставать без посторонней помощи.
– Марк, что происходит? – не выдерживает наконец Габби.
– Ханна, – вздыхает Марк, – не могла бы ты оставить нас на минутку?
– Хорошо, – киваю я и поворачиваюсь к двери.
– Нет! – Габби окончательно теряет терпение. – Если ты не заметил, ей трудно передвигаться с места на место…
– Я в порядке, – пытаюсь возразить я, но в этот момент Марк все-таки решается на признание.
– Я ухожу, – выдает он.
– Уходишь куда? – с недоумением смотрит на него Габби.
– Ухожу насовсем. Я встретил другую женщину, и я верю, что это моя судьба. Я оставляю тебе дом и большую часть мебели. Прости, что так получилось…
Ошеломление на лице Габби сменяется улыбкой. Она начинает смеяться, как будто ей рассказали невероятно забавную шутку.
– Да ты меня разыгрываешь, – говорит она.
Марк в ответ качает головой.
– Я не хотел вываливать это разом, но другого выхода не было. Мы еще поговорим позже, когда ты немного придешь в себя.
– Я что-то упустила? Мы ведь собирались завести ребенка.
– Это было ошибкой с моей стороны, – вздыхает Марк. – Я просто изображал из себя счастливого мужа. Я совершил немало глупостей, Габриэль. Пришла пора все исправить.
– Поэтому ты и бросаешь меня?
– Давай поговорим об этом позже. А пока мне пора. Свою одежду и кое-что из вещей я перевез в новый дом.
Несколько секунд, несколько долгих секунд она смотрит на него, будто в оцепенении, а затем взрывается от гнева.
– Вон из дома! Убирайся прочь!
Не сказав ни слова, Марк скрывается за дверью.
На мгновение кажется, будто Габби бросится за ним. Но она лишь падает на пол и кричит, что есть силы:
– Ненавижу! Ненавижу тебя!
Внезапно она вспоминает, что я еще тут. Я вижу, как она пытается собраться, но без особого успеха – слезы градом текут по ее щекам, голос больше похож на шепот.
– Ключ, – просит она. – Забери у него ключ от дома.
Я разворачиваю кресло и качу к входной двери. Марк уже усаживается в машину.
– Ключ, – говорю я ему. – Оставь ключ от дома.
– Он на столике в прихожей. Вместе с документами на дом.
– Ясно, – киваю я.
– Я желаю Габби только добра. Вот почему я оставил ей дом. Он стоит приличных денег, и мои родители помогали нам выплачивать ипотеку.
– Что ты хочешь услышать от меня, Марк? Что заслуживаешь золотой медали?
– Я просто хочу, чтобы Габби знала – мне не все равно, как сложится ее жизнь. Но ты-то меня понимаешь, правда?
– О чем ты?
– О том, что любовь подталкивает порой к поступкам, которые многим могут показаться ошибкой, но на самом деле являются правильными. У тебя ведь было что-то похожее с Майклом?
Еще пару недель назад я могла бы обидеться на это замечание. Или признать, что в нем что-то есть. Но Марк ошибается на мой счет. Я уже не та Ханна, которая считала, что любую ошибку можно оправдать, если к ней тебя подтолкнули чувства.
Я многое вынесла из прошлого опыта и знаю, что никогда уже не поведу себя так, как повела в истории с Майклом.
– Прощай, Марк. – Я не собираюсь продолжать эту беседу. – Я скажу Габби, что ты оставил ей дом.
Я закрываю за собой дверь и слышу, как отъезжает его машина.
Неважно, намеренно мы совершили что-то или нет – в любом случае нам придется держать ответ за свои поступки. Каждый день мы принимаем решения, серьезные и не очень, и у этих решений есть следствия, с которыми нам рано или поздно предстоит разбираться. Отказываясь от такой ответственности, мы пускаем на самотек собственную жизнь.
Я возвращаюсь в дом и вижу, что Габби все еще лежит на полу. Она молча смотрит в потолок, по щекам у нее текут слезы.
– Даже не думала, что боль может быть такой сильной, – говорит она. – А ведь потом, наверно, станет еще хуже…
Я наклоняюсь, пытаясь дотянуться руками до пола. Мне хочется лечь рядом с ней, но тело плохо слушается меня, и я просто падаю вниз. Больно, что и говорить, но об этом я подумаю позже.
– Я люблю тебя, – говорю я Габби, – и я в тебя верю. Верю в Габби Хадсон. Я знаю, нет ничего, что было бы тебе не по силам.
Она признательно смотрит на меня, но слезы все также текут у нее по щекам.
– Сожми мою руку. – Я беру ее ладошку в свои. – Если станет так больно, что уже нельзя терпеть, просто сожми мою руку.
Так она и делает. А я думаю о том, что прожила свою жизнь не зря, если мне удалось хоть чуточку уменьшить ее боль.
И в Лондон я не поеду. Останусь здесь.
Все потому, что я нашла свой дом. Это не Лондон, не Нью-Йорк и даже не Лос-Анджелес.
Это Габби.
Вечером мы с Габби решаем вывести Шарлемань на прогулку. Поначалу мы просто хотели пройтись по кварталу, но Габби сказала, что имеет смысл выбраться куда-нибудь еще. В результате мы садимся в машину и едем к городскому Музею искусств.
Габби говорит, там сейчас какая-то необычная инсталляция, на которую стоит взглянуть именно в темноте. По пути мы останавливаемся у кафе и покупаем себе чай. Я беру травяной. Габби где-то прочитала, что беременным нельзя кофеин, а она может быть очень убедительной.
Неподалеку от музея мы выбираемся из машины и неспешно шагаем к выставке. Шарлемань семенит рядом на поводке.
Габби не хочется говорить про Марка, а у меня нет ни малейшего желания обсуждать будущего ребенка. Они и без того в последнее время не сходят у нас с языка. Вместо этого мы решаем вспомнить школьные годы.
– А помнишь, как в старших классах ты без памяти влюбилась в Уилла Андервуда? – с лукавой улыбкой замечает Габби.
Что правда, то правда. Я действительно потеряла тогда голову. Но Габби хорошо известно, что при одном упоминании об этом я сгораю со стыда.
Уилл был старше меня на пару лет, но встречался исключительно с моими ровесницами. По правде говоря, это выставляло его не в лучшем свете, но в то время мне было плевать. Мне ужасно хотелось стать одной из тех «цыпочек», на которых он обращал свое благосклонное внимание.
– Что ж, я всегда отличалась плохим вкусом, – говорю я со смешком. – Достаточно вспомнить отца моего ребенка.
– Итан был не так уж плох, – возражает Габби. – Хватило же у тебя ума закрутить с ним когда-то.
– И что из этого вышло? – напоминаю я ей.
– Да и у меня с выбором мужчин не все в порядке, – вздыхает Габби.
Похоже, мы снова вернулись к нашим излюбленным темам. Ну да ладно. Главное, чтобы нашелся тот, кто охотно тебя выслушает.
Шарлемань пристраивается у дерева, а потом пытается зарыть «улики», разворошив газон.
– Нельзя, – говорит ей Габби, которая терпеть не может испорченных газонов.
Шарлемань преданно смотрит на нее.
– Умница, – одобрительно кивает Габби. – Даже не думала, что собаки могут быть такими смышлеными.
– Ну, не так уж она и умна, – смеюсь я. – Не далее как сегодня днем она с разбегу врезалась в стену. Просто ты любишь ее, вот и считаешь этаким совершенством.
– Нет, – качает головой Габби, – она и правда смышленая. Достаточно посмотреть ей в глаза, чтобы понять это. Даже не знаю, как я жила столько времени без собаки. У Марка просто талант портить все хорошее.