снимать девок, в лучшем случае он прослывёт старым шутом; я почти восхищался тем повседневным мужеством, которое позволяло ему, несмотря ни на что, разъезжать на такой машине. Молодая сексапильная девица, увидев, как он вылезает из «шевроле-корвета», могла только прыснуть. Но тем не менее мне пора было уезжать, и я обратился к нему со всем благодушием и доброжелательностью, на какие был способен. Как я и боялся, поначалу он был настроен весьма воинственно, пытался втянуть в разговор официантку – та мыла стаканы и даже не подняла головы от раковины, – но потом взглянул на меня еще раз, и представшее зрелище, видимо, подействовало на него успокаивающе: я и сам чувствовал себя очень старым, усталым, несчастным и заурядным; наверное, он пришел к выводу, что по каким-то неведомым причинам владелец «Мерседеса-SL» тоже оказался лузером, почти товарищем по несчастью, и тогда стал давить на мужскую солидарность, взял мне пива, потом еще и предложил продолжить вечер в «Новом Орлеане». Чтобы избавиться от него, я сказал, что мне еще далеко ехать – обычно мужчины этот довод уважают. В действительности я был меньше чем в пятидесяти километрах от дома, но только что понял, что с тем же успехом могу продолжать свой «роуд муви» и у себя.
В самом деле, шоссе проходило в нескольких километрах от моих владений, и там имелось аналогичное заведение. Я приобрел привычку, выходя из «Даймонд найтс», ехать на пляж Родалквилар. Мой «мерседес» катил по песку; я нажимал кнопку поднятия крыши, и за двадцать две секунды автомобиль превращался в кабриолет. Это был великолепный пляж – почти всегда пустынный, неестественно геометрически плоский, с девственно-чистым песком и в окружении ослепительно черных отвесных скал; человек со складом истинного художника, наверное, сумел бы извлечь толк из этого одиночества и красоты. Я же перед лицом бесконечности казался сам себе блохой на клеенке. В конечном счете вся эта красота, все это геологическое величие были мне совершенно ни к чему, я даже чувствовал в них какую-то смутную угрозу. «Но разве мир – панорама?»[37] – сухо вопрошает Шопенгауэр. Наверно, я придавал слишком большое значение сексуальности, это верно; но единственное место в мире, где мне бывало хорошо, – это в объятиях женщины, в глубинах ее влагалища; и я был уже не в том возрасте, чтобы что-то менять. Существование женской вульвы – само по себе благодать, говорил я себе, уже один тот факт, что я могу там находиться и чувствовать себя хорошо, – вполне достаточная причина продолжать мой тяжкий путь на земле. Не всем дано такое счастье. «Истина в том, что мне ничто не подходит на этой Земле», – записывает Клейст в своем дневнике непосредственно перед тем, как свести счеты с жизнью на берегах Ванзее.
В такие минуты я часто думал о Клейсте; несколько его строк выгравированы на его могиле:
Я ездил туда в феврале в паломничество. Вокруг лежал двадцатисантиметровый слой снега; голые черные ветви деревьев извивались под серым небом, воздух вокруг словно куда-то полз. Каждый день на могиле появлялся букет живых цветов; я так ни разу и не видел человека, совершавшего этот ритуал. Гёте встречался с Шопенгауэром, встречался с Клейстом, но так по-настоящему их и не понял; прусские пессимисты – вот и все, что он подумал и о том и о другом. От итальянских стихов Гёте мне всегда хотелось блевать. Может, для того чтобы их понять, нужно было родиться под беспросветно серым небом? Сомневаюсь; небо было ослепительно синее, и никакая растительность не пыталась ползти по утесам Карбонерас, но от этого мало что менялось. Нет, честное слово, я не преувеличивал значение женщины. И потом, совокупление… – это ведь геометрически очевидно.
Я сказал Гарри, что Изабель «отправилась путешествовать»; с тех пор прошло уже полгода, но он, казалось, ни капли не удивлялся и вообще забыл о ее существовании; по-моему, люди его, в сущности, мало интересовали. Я присутствовал при его втором споре с Робером Бельгийским, примерно в тех же обстоятельствах, что и в день нашего знакомства; потом еще при одном, но на сей раз рядом с четой бельгийцев сидел их сын Патрик, приехавший в отпуск на неделю, и его подружка Фадия, суперсоблазнительная негритянка. Патрику было лет сорок пять, он работал в каком-то банке в Люксембурге. На меня он сразу же произвел хорошее впечатление, во всяком случае, на вид он казался не таким идиотом, как его родители; впоследствии я узнал, что он занимал высокие посты и через его руки проходили большие деньги. Что касается Фадии, то ей было не больше двадцати пяти и ей трудно было дать какую-либо оценку, кроме чисто эротической; впрочем, ее это, похоже, не сильно волновало. Грудь частично закрывало белое бандо, ниже была обтягивающая мини-юбка, вот более или менее и все. Я всегда скорее одобрял такие вещи; а в остальном – у меня не стояло.
Эти двое были элохимитами, то есть принадлежали к секте, почитающей Элохим, инопланетян – творцов человечества, и ожидающей их возвращения на Землю. Я прежде не слышал о подобной чуши, поэтому во время обеда как-то следил за разговором. В общем, они считали, что в основе всего лежала ошибка в греческом переводе Книги Бытия: слово «Творец» – «Элохим» – употреблено там не в единственном числе, а во множественном. В наших создателях не было ничего божественного или сверхъестественного; это вполне материальные существа, которые стояли на более высокой, нежели мы, ступени эволюции, умели совершать космические перелеты и творить жизнь; кроме того, они победили старость и смерть и жаждали поделиться своими секретами с самыми достойными из нас… «А-а, – сказал я себе. – Вот в чем морковка, меня, кажется, собираются доить».
Чтобы Элохим вернулись и открыли нам способ избежать смерти, мы (то есть человечество) должны вначале построить для них посольство. Нет-нет, не хрустальный дворец со стенами из гиацинта и берилла, а что-то простое, современное и симпатичное – но не лишенное комфорта, ведь пророк утверждает, что им очень нравятся джакузи (у них был и пророк из Клермон-Феррана). Строить посольство он собирался сперва в традиционном месте – в Иерусалиме, но там хватало своих проблем, соседских разборок – в общем, это пришлось не ко времени. Ожесточенная перепалка с раввином из Комиссии по мессиям (специальный орган в Израиле, отслеживающий подобные случаи) навела его на новую мысль. Совершенно ясно, что евреи обитают в неудачном месте. Когда создавалось Государство Израиль, то, конечно, думали о Палестине, но не только, предлагали и Техас, и Уганду: там тоже немного опасно, но не до такой степени. Короче, добродушно подытожил раввин, не стоит слишком зацикливаться на географических аспектах. «Бог вездесущ, – провозгласил он. – Все мироздание исполнено Его присутствия». («Я хочу сказать, – извинился он, – для вас – присутствия Элохим».)
На самом деле пророк так не считал: Элохим обитали на планете Элохим и время от времени совершали путешествия, вот и все; но он не стал ввязываться в новый географический спор, ибо беседа его вразумила. «Если Элохим, перемещаясь в пространстве, добрались до Клермон-Феррана, – подумал он. – Значит, на то была причина, возможно, это связано с геологическим характером данного места, ведь всем известно, что в зонах вулканической активности особая энергетика». Поэтому, объяснил мне Патрик, пророк после недолгих поисков остановил свой выбор на Лансароте, одном из Канарских островов. Земельный участок уже куплен, стройка вот-вот начнется.
А это, случайно, не прозрачный намек на то, что сейчас подходящий момент для инвестиций?
– Нет-нет, – успокоил он меня. – В этом смысле у нас все прозрачно, взносы минимальные, кто угодно и когда угодно может прийти и проверить счета. Если бы ты знал, что я иногда проворачиваю в Люксембурге для других клиентов (мы с ним очень быстро перешли на «ты»)… Нет, правда, если есть пункт, в котором мы неуязвимы, то именно финансы.
Допивая свой стакан кирша, я сказал себе, что Патрик пришел к оригинальному синтезу материалистических убеждений папы и астральных заскоков мамы. Затем последовал традиционный сеанс охоты на звезды.
– В-а-а-а-а-у! Круто! – воскликнула Фадия, увидев кольца Сатурна, и улеглась обратно в свой шезлонг.
Решительно, небо в этом регионе было очень чистое. Обернувшись, чтобы взять бутылку кирша, я заметил, что ляжки у нее раздвинуты, и в темноте мне показалось, что она запустила руку под юбку. Чуть позже я услышал ее участившееся дыхание. Итак, наблюдая звезды, Гарри думал о Христе-Омеге; Робер Бельгийский не знаю о чем, может, о плавящемся гелии, а может, о проблемах с желудком; а Фадия, та просто мастурбировала. Каждому – по харизме его.
Даниель24,9
Какая-то радость нисходит от чувственного мира. Я связан с Землей.
Отвесные уступы скал ровного черного цвета уходят сегодня на глубину трех тысяч метров. Это зрелище, повергающее в трепет дикарей, не внушает мне никакого страха. Я знаю, что в недрах пропасти не таится никаких чудовищ; есть лишь огонь, первородный огонь.
Таяние ледников случилось в конце Первого Сокращения и привело к снижению населения планеты с четырнадцати миллиардов до семисот миллионов человек.
Второе Сокращение было более постепенным; оно шло на протяжении Великой Засухи и продолжается в наши дни.
Третье Сокращение будет окончательным; оно еще предстоит.
Никто не знает, какова причина Великой Засухи, во всяком случае – действующая причина. Конечно, делались попытки доказать, что засуха является следствием изменения наклона оси Земли к плоскости ее орбиты; но с учетом квантовых поправок это объяснение представляется маловероятным.
Великая Засуха – необходимая парабола, учит Верховная Сестра, – теологическая предпосылка Возвращения Влаги.