Наконец явился пророк – чуть ли не вприпрыжку, прямо из душа, в джинсах и футболке Lick my balls, с сумкой на плече. Все встали; я последовал общему примеру. Он направился ко мне, протягивая руку и улыбаясь во весь рот:
– Ну? Как я тебе показался?
Я потерял дар речи, но через пару секунд понял, что в вопросе не было никакого подвоха – он обращался ко мне именно как к коллеге.
– Э… это было хорошо. Правда хорошо, – ответил я. – Мне очень понравилась вводная часть о числе избранных, все эти цифры.
– Ха-ха-ха! – он вытащил из сумки книжку, «Занимательную математику» Юстейна Гордера[41]. – Это отсюда, все отсюда!
Он уселся, потирая руки, и набросился на тертую морковку; мы последовали его примеру.
Разговор – наверное, в мою честь – свернул на актеров-комиков. Юморист прекрасно разбирался в этом вопросе, но и пророк не был полным профаном; он даже знавал Колюша, когда тот делал первые шаги на сцене. «Однажды в Клермон-Ферране наши имена были на одной афише…» – ностальгически произнес он. В самом деле, в те годы, когда рекорд-фирмы, уязвленные проникновением рок-музыки во Францию, записывали более или менее все подряд, пророк (который тогда еще не был пророком) выпустил сорокапятку под сценическим псевдонимом Тревис Дэвис; он немного погастролировал в центральном регионе, и на том дело кончилось. Позже он пытался пробиться в автоспорте, но тоже без особого успеха. В общем, он искал себя, и встреча с Элохим пришлась как раз кстати: не будь ее, у нас бы, возможно, появился второй Бернар Тапи[42]. Сейчас он больше не пел, зато сохранил настоящую страсть к гоночным машинам, что дало повод журналистам утверждать, будто в его особняке в Беверли-Хиллз есть целый гараж гоночных авто, купленных на средства адептов. Это абсолютнейшая ложь, заверил он меня. Во-первых, он живёт не в Беверли-Хиллз, а в Санта-Монике; во-вторых, у него всего лишь «Феррари-модена-страдале» (вариант обычной «модены» с чуть более мощным мотором и облегченный за счет использования карбона, титана и алюминия) и «Порше-911-GT-2» – меньше, чем у голливудского актера средней руки. Правда, он хотел сменить свою «страдале» на «энцо», а «911-GT-2» – на «каррера-GT», но не был уверен, что ему хватит денег.
Я склонен был ему верить: на меня он производил впечатление человека падкого скорее на баб, чем на бабки, а смешивать два этих занятия можно лишь до определенного возраста: потом наступает момент, когда обоих уже многовато; счастливы те, кто сумел сохранить хотя бы одно, – я был моложе его на двадцать лет, но явно приближался к нулевой отметке. Чтобы поддержать беседу, я упомянул свой «Бентли-Континентал-GT», который променял на «Мерседес 600 SL», что, как я понимал, могло показаться обуржуазиванием. О чем бы, спрашивается, разговаривали мужчины, не будь на свете машин?
За завтраком никто не произнес ни слова об Элохим, и к концу недели я уже задавался вопросом, а действительно ли они в них верят? Ничто не поддается диагностике с таким трудом, как легкая когнитивная шизофрения, и относительно большинства адептов я ничего определенного сказать не мог. Патрик явно верил, и это настораживало: человек, который в своем люксембургском банке занимал ответственный пост, через руки которого иногда проходили суммы, превышающие миллиард евро, верил в домыслы, противоречащие элементарным положениям дарвиновской теории.
Еще большее любопытство вызывал у меня Ученый, и в конце концов я задал ему прямой вопрос: с человеком такого ума я был не способен хитрить. Как я и ожидал, его ответ был предельно ясным и недвусмысленным. Первое: вполне возможно, и даже вероятно, что где-то во Вселенной есть живые существа и что некоторые из них обладают интеллектом, позволяющим создавать жизнь или манипулировать ею. Второе: человек возник эволюционным путем, и никак иначе, то есть его сотворение Элохим следует понимать как простую метафору; однако, предостерег он, не стоит слишком слепо верить в дарвиновскую вульгату, все больше серьезных ученых считают ее несостоятельной. В реальности эволюция видов обусловлена не столько естественным отбором, сколько генетическими мутациями, то есть чистой случайностью, а также возникновением географически изолированных популяций и непересекающихся биотопов. Третье: вполне возможно, что пророку встретился не инопланетянин, но человек из будущего; некоторые интерпретации квантовой механики допускают возможность переноса информации и даже материальных сущностей навстречу стреле времени – он обещал ознакомить меня с материалами на эту тему, что и сделал сразу по возвращении из Зворка.
Осмелев, я коснулся темы, которая с самого начала очень меня занимала: обещанного элохимитам бессмертия. Я знал, что у каждого адепта брали несколько клеток кожи и что современные технологии позволяют хранить их неограниченное время; я нисколько не сомневался, что рано или поздно те незначительные трудности, какие сегодня препятствуют клонированию человека, будут преодолены; но что же будет с личностью? Каким образом новый клон может помнить хоть что-нибудь из прошлого своего предшественника? А если не сохраняется память, то откуда у него возьмется ощущение, что он – реинкарнация, тот же самый человек?
В первый раз я почувствовал в его взгляде нечто большее, нежели холодную осведомленность ученого, привыкшего к ясным понятиям; в первый раз мне показалось, что он возбужден, взволнован. Это была его тема – тема, которой он посвятил всю жизнь. Он пригласил меня в бар, заказал себе шоколад с большим количеством сливок, а я взял виски – он, казалось, даже не заметил этого отступления от правил секты. К застекленной стене подошли несколько ко-ров и остановились, словно наблюдая за нами.
– В ходе опытов на круглых червях, – начал он, – были получены интересные результаты: путем простого центрифугирования необходимых нейронов и инъекции белкового изолята в мозг вновь созданного существа был достигнут перенос реакций избегания, в частности связанных с электрошоком, и даже знания пути в некоторых простых лабиринтах.
В этот момент мне почудилось, будто коровы покачали головами; но он не замечал и коров.
– Естественно, эти результаты нельзя переносить на позвоночных, и тем более на высших приматов, таких как человек. Вы, наверное, помните, что я говорил в первый день о нейронных цепях… И тем не менее не исключена возможность воспроизведения подобного механизма, но не с помощью тех компьютеров, какие нам известны, а с помощью некой разновидности машины Тьюринга, которую можно обозначить как автоматы с плавающими соединениями; я сейчас как раз работаю над их созданием. В отличие от классических ЭВМ, автоматы с плавающими соединениями допускают вариабельность в подключении друг к другу ячеек, выполняющих элементарные вычислительные операции; эволюционируя, они проявляют способность к запоминанию и самообучению. Априори количество вычислительных ячеек, подключающихся друг к другу, а значит, и сложность образуемых ими цепей не ограничены. На данной стадии главная трудность состоит в том, чтобы создать биективную связь между нейронами человеческого мозга, изъятого в течение первых минут после смерти, и памятью незапрограммированного автомата. Поскольку продолжительность жизни последнего можно считать неограниченной, в дальнейшем достаточно будет направить поток информации в обратном направлении, к мозгу нового клона; это будет фаза загрузки, downloading; я уверен, здесь не возникнет никаких особых затруднений, как только будет разработан механизм выгрузки, uploading.
Спускалась ночь; коровы одна за другой отворачивались и уходили обратно на пастбище, и я не мог отделаться от мысли, что им не внушает доверия его оптимизм. На прощание он дал мне свою визитку: профессор Злотан Мицкевич, Университет Торонто. Беседа со мной доставила ему большое удовольствие, сказал он, истинное удовольствие; если мне понадобится дополнительная информация, достаточно послать ему мейл. В настоящее время его исследования быстро продвигаются вперед, в будущем году он надеется добиться значительных успехов, повторил он; мне его уверенность показалась несколько преждевременной.
Когда я уезжал из Зворка, меня провожала в аэропорт целая делегация: сам пророк, Коп, Ученый, Юморист и прочие, не столь важные члены секты, среди которых были Патрик с Фадией и Венсан, ВИП от изобразительных искусств; с Венсаном у нас возникла настоящая симпатия, мы обменялись контактами, он приглашал меня заходить, когда я буду в Париже. Естественно, меня позвали в школу в марте, на Лансароте, которая, по словам пророка, будет иметь невиданный размах: на этот раз соберутся сторонники секты со всего мира.
Честное слово, за эту неделю у меня появились только друзья, думал я, проходя под аркой металлоискателя. Зато ни одной телки; правда, мне было как-то не до того. Само собой, я не собирался вступать в их движение; в сущности, меня влекло к ним главным образом любопытство – старое доброе любопытство, которым я отличался с раннего детства и которое, похоже, пережило сексуальные желания.
Самолетик был двухмоторный с пропеллерами; казалось, он в любую минуту может взорваться в воздухе. Пролетая над пастбищами, я вдруг понял, что во время школы никто, не говоря уж обо мне, почти и не трахался – насколько мне известно, а мне точно известно, я поднаторел в такого рода наблюдениях. Парочки так и оставались вдвоем: ни групповухой, ни даже банальными трио и не пахло; а кто приехал один (таких было подавляющее большинство), оставался в одиночестве. В теории все было предельно open, пророк дозволял и даже поощрял любые формы сексуальных отношений; на практике женщины надевали эротичные наряды, многие ласкались, но дальше дело не шло. Очень любопытно, хорошо бы с этим разобраться, сказал я себе и заснул на откидном столике.
После крайне утомительного, с тремя пересадками, перелета я наконец приземлился в аэропорту Альмерии. Было около плюс сорока пяти градусов по Цельсию – на тридцать градусов жарче, чем в Зворке. Это было хорошо, но все-таки недостаточно, чтобы одолеть подступающую тоску. Шагая по выложенным плиткой коридо