сто кастрировать слушателей. В самом деле, у большинства обезьяньих самцов, подчинившихся вожаку, выработка тестостерона снижается и в конце концов прекращается совсем.
Небо понемногу прояснялось, тучи рассеивались; скоро по равнине разольется безнадежный свет, а потом наступит ночь. Мы находились в непосредственной близости от Тропика Рака – «непосратьственной близости», как сказал бы Юморист, если бы был еще в состоянии отпускать свои шуточки. «Нет проблямс, я всегда ем хуйопья на завтрак…» – примерно такими остротами он обычно пытался скрасить наши серые будни. Бедняга, что с ним теперь будет, ведь Гориллы № 1 больше нет? Он затравленно поглядывал на Копа и Ученого – то есть, соответственно, Гориллу № 2 и Гориллу № 3, а те, по-прежнему меряя шагами комнату, теперь начали мерить друг друга взглядом. У большинства обезьяньих самцов, когда вожак теряет способность властвовать, выработка тестостерона возобновляется. Коп мог рассчитывать на поддержку военной части организации: он один подбирал и обучал охрану, она подчинялась только его приказам, пророк при жизни целиком полагался на него в этих вопросах. С другой стороны, лаборанты и технический персонал, ответственный за генетический проект, имели дело с Ученым – и ни с кем, кроме него. В общем, намечался классический конфликт между грубой силой и интеллектом, между базовым выбросом тестостерона и тем же выбросом в его более интеллектуальной форме. Я подумал, что в любом случае это надолго, и уселся на пуф возле Венсана. Тот, похоже, наконец осознал мое присутствие, слабо улыбнулся и вновь погрузился в задумчивость.
Минут пятнадцать все молчали; Ученый и Коп продолжали ходить туда-сюда, ковер на полу приглушал звук их шагов. Я был относительно спокоен – насколько можно быть спокойным в подобных обстоятельствах – и понимал, что в ближайшее время ни мне, ни Венсану делать особенно нечего. В этой истории мы были гориллами второстепенными, почетными обезьянами; спускалась ночь, в комнату задувал ветер: итальянец в буквальном смысле взорвал стекло.
Внезапно Юморист выхватил из кармана полотняной рубашки цифровой фотоаппарат – трехмегапиксельный Sony-DSCF-101, я узнал модель, у меня у самого был такой, пока я не купил себе восьмимегапиксельный Minolta Dimage-А2 с поворотным дисплеем, более чувствительный при низкой освещенности. Коп и Ученый застыли как вкопанные и, разинув рот, уставились на жалкого петрушку, который метался по комнате, делая снимок за снимком.
– Жерар, с тобой все в порядке? – спросил Коп.
По-моему, с ним было отнюдь не все в порядке, он машинально жал на спуск, даже не наводя камеру, и когда он приблизился к окну, у меня возникло четкое ощущение, что сейчас он прыгнет вниз.
– Хватит! – рявкнул Коп.
Юморист замер, руки у него так дрожали, что он выронил аппарат. Франческа, по-прежнему безучастно сидевшая в углу, коротко всхлипнула. Ученый тоже остановился, повернулся к Копу, посмотрел ему прямо в глаза.
– Пора принимать решение… – произнес он ровным голосом.
– Что тут решать, сейчас позвоним в полицию.
– Если ты вызовешь полицию, организации конец. Скандала мы не переживем, и ты это знаешь.
– У тебя есть другие предложения?
В воздухе снова повисло молчание, заметно более напряженное: столкновение началось, и я чувствовал, что на этот раз оно чем-нибудь разрешится; более того, у меня мелькнуло вполне ясное предчувствие, что я стану свидетелем еще одной насильственной смерти. Потеря харизматического лидера – всегда чрезвычайно тяжелый момент для любого движения религиозного типа; если только лидер не потрудился однозначно назвать преемника, дело почти неизбежно кончается расколом.
– Он думал о смерти… – произнес вдруг Жерар дрожащим, почти детским голоском. – В последнее время он очень часто говорил мне об этом; он не хотел, чтобы организация распалась, он очень боялся, что после него все рассыплется. Нам надо что-то сделать, надо постараться понять друг друга…
Коп, нахмурившись, слегка повернул голову в его сторону, словно досадуя на посторонний шум, и Жерар, исполненный сознания собственного ничтожества, снова уселся на пуф рядом с нами, понурил голову и спокойно сложил руки на коленях.
– Хочу тебе напомнить, – холодно продолжал Ученый, глядя Копу прямо в глаза, – что для нас смерть не является окончательной; между прочим, это наш главный догмат. В нашем распоряжении имеется генетический код пророка, надо только подождать, пока процесс будет отлажен…
– Ты думаешь, кто-то будет ждать двадцать лет, пока твоя штука заработает? – взвился Коп, уже не пытаясь скрыть враждебности.
Ученый вздрогнул, как от пощечины, но спокойно ответил:
– Христиане ждут уже две тысячи лет…
– Возможно, но покуда им пришлось организовать церковь, а это лучше умею делать я. Когда Христу понадобилось указать, кто из апостолов продолжит его дело, он выбрал Петра; тот был не самым ярким, не самым умным, не самым боговдохновенным, зато самым лучшим организатором.
– Если я выйду из проекта, тебе некем будет меня заменить; в этом случае всякая надежда на воскресение будет утрачена. Не думаю, чтобы тебе удалось долго продержаться в этих обстоятельствах…
Вновь наступило молчание, грозное, давящее; непохоже было, что им удастся договориться, их отношения зашли слишком далеко, притом слишком давно; в почти полной темноте я увидел, как Коп сжал кулаки. И в этот момент заговорил Венсан.
– Я могу занять место пророка, – сказал он легко, почти весело. Парочка так и подскочила, Коп метнулся к выключателю, зажег свет и, бросившись к Венсану, стал его трясти.
– Ты что городишь? Ты что такое городишь? – орал он ему в лицо.
Венсан спокойно подождал, пока тот отпустит его плечи, и добавил все с тем же ликованием:
– В конце концов, я его сын.
С минуту все молчали, потрясенные, потом Жерар заговорил снова хнычущим голосом:
– Это возможно… Это вполне возможно… Я знаю, у пророка был сын тридцать пять лет назад, сразу после основания нашей церкви, он его навещал время от времени, но никогда о нем не говорил, даже со мной. Он его прижил с одной из первых адепток, она покончила с собой вскоре после родов.
– Верно… – спокойно произнес Венсан, в его тоне прозвучал лишь отзвук давно ушедшей печали. – Моя мать не вынесла постоянных измен и тех групповых сексуальных игр, к которым он ее принуждал. Она порвала все связи с родителями – они были эльзасские протестанты очень строгих правил и так и не простили ей, что она стала элохимиткой, под конец она вообще ни с кем не общалась. Меня вырастили дед и бабка по отцовской линии, родители пророка; в детстве я его практически не видел, его не интересовали маленькие дети. А потом, когда мне исполнилось пятнадцать, он стал навещать меня все чаще и чаще, беседовал со мной, хотел знать, что я собираюсь делать в жизни, и в конце концов предложил вступить в секту. Мне понадобилось еще пятнадцать лет, чтобы решиться. В последнее время наши отношения стали, как бы это выразиться… менее бурными.
И тут я понял одну вещь, которую, по идее, должен был заметить с самого начала: Венсан очень напоминал пророка; у них было разное, даже противоположное выражение глаз, наверное, поэтому я и не обратил внимания на сходство, но черты – овал лица, цвет глаз, форма бровей – поразительным образом совпадали; к тому же они были примерно одного роста и телосложения. Со своей стороны, Ученый очень внимательно приглядывался к Венсану и, судя по всему, пришел к такому же выводу; в итоге именно он нарушил молчание:
– Никому в точности не известно, насколько далеко я продвинулся в своих исследованиях, все держалось в строжайшем секрете. Мы вполне можем объявить, что пророк решил покинуть свое стареющее тело и перенести свой генетический код в новый организм.
– Нам никто не поверит! – тут же яростно возразил Коп.
– Мало кто, это правда; от ведущих СМИ ждать нечего, они все настроены против нас; мы, безусловно, получим огромную прессу при тотальном скептицизме; но доказать никто ничего сможет, потому что ДНК пророка имеется только у нас, другой ее копии не существует вообще нигде. А что важнее всего – адепты поверят; мы их готовили к этому долгие годы. Когда Христос на третий день воскрес, в это не поверил никто, кроме первых христиан; собственно, именно так и произошло их самоопределение: это были те, кто верил в Воскресение.
– А с телом что будем делать?
– Если тело и найдут, это не проблема, главное, чтобы не заметили рану на горле. Можно, например, использовать вулканическую трещину, сбросить его в кипящую лаву.
– А Венсан? Как объяснить исчезновение Венсана? – Коп явно колебался, его возражения звучали все менее уверенно.
– О, я почти ни с кем и не общаюсь… – беззаботно проговорил Венсан. – К тому же меня считают личностью скорее суицидальной, мое исчезновение никого не удивит… По-моему, вулканическая трещина – отличная мысль, это позволит сослаться на смерть Эмпедокла. – И он продекламировал на память, странно ясным и звучным голосом:
Еще скажу тебе: изо всех смертных вещей
ни у одной нет ни рожденья,
Ни какой бы то ни было кончины от проклятой
смерти,
А есть лишь смешение и разделение смешанных
[элементов],
Люди же называют это рожденьем[73].
Коп молча поразмыслил пару минут, потом процедил:
– Придется еще заняться итальянцем…
Я понял, что Ученый выиграл. Не теряя ни минуты, Коп позвал трех охранников, приказал им прочесать местность и в случае, если они обнаружат тело, завернуть его в одеяло и тайно доставить сюда на заднем сиденье внедорожника. У них это заняло не больше четверти часа: несчастный, видимо, находился в таком смятении, что попытался перелезть через ограждение под током; естественно, его испепелило на месте. Труп положили на пол в изножье кровати пророка. В этот момент Франческа вышла из ступора, увидела тело своего друга и испустила долгий, невнятный, почти животный вой. Ученый подошел и несколько раз ударил ее по щекам – спокойно, но сильно; вой перешел в новый приступ рыданий.