Лицо ее — с ней слившегося брата,
Тот облик был похож на лик ее;
Был зеркалом он помыслов прекрасных
И все хранил следы видений ясных.
Что ж я теперь? Спит с мертвыми она.
Восторг, и блеск, и мир сверкнули, скрылись.
Погибла ли та тучка, что, нежна,
Горела, но сиянья затемнились?
Или в безвестной ночи, в темноте,
На крылах ветра своего блуждает
И в новой освеженной красоте
Живым дождем на землю упадает?
Когда под морем рог острит луна,
Мерцаньем звезд лазурь озарена.
С Отшельником расстался я, печальный,
Но бодрый: много было взглядов, слез
И замедленных слов, но в путь мой дальний
Вело меня сиянье высших грез.
Туда, где Стан. По мощным горным скатам
Я шел среди зазубренных вершин,
Среди лесов, с их пряным ароматом,
Среди глухих болот, среди долин.
Земля была в одежде звездотканой,
Была весна, с весельем, с грустью странной.
И ожил я, и бодро шел вперед,
Как бы ветрами легкими влекомый;
Когда же ночь темнила небосвод,
Во сне ко мне склонялся лик знакомый.
Мне улыбались ласковые сны,
Я видел Цитну, но живой, не мертвой;
Когда же день светил мне с вышины,
Я просыпался, видел распростертый
Широкий мир, и этот нежный сон
Как будто был стеною отделен.
Та дева, что светильник Правды ясный
Над Городом проснувшимся зажгла,
Чьих светлых дел сиял узор прекрасный,
В моих мечтах восторженных жила.
Надежда ум питает всем, что встретит,
Цветами, как и сорною травой.
Тот труп — была ли Цитна? Кто ответит?
Иль было то безумною мечтой?
Ум не терзало это упованье,
О нет, оно струило мне сиянье.
Песнь пятая
Я наконец прошел последний скат,
Уклон обширный снеговой вершины;
Под низкою луной увидел взгляд,
И Стан, и Город, и простор долины,
А по краям верхи Азийских гор,
Полночное мерцанье Океана,
Домов и крыш причудливый узор,
Светильники, как звезды средь тумана,
И, вырвавшись как будто из Земли,
Костры горели там и сям вдали.
Не спали лишь одни сторожевые
Да те, что за огнем на маяке
Смотрели; редко возгласы живые,
То там вдали, то здесь невдалеке,
Вставали; тишина потом полнее
Была средь этой спящей темноты.
Какая ночь! Квакая власть, лелея
Умы людей, питала в них мечты!
Добро и зло, в страстях переплетенных,
Свой вечный бой вели в тех душах сонных.
Победной Власть Добра теперь была;
По множеству тропинок и уклонов.
Среди шатров, где были ночь и мгла,
Я шел среди безмолвных миллионов;
Луна, окончив странствие свое.
Сошла с Небес; восток белел зарею;
И юноша, склоненный на копье,
В редевшей мгле предстал передо мною;
Я вскрикнул: "Друг!" — и этот крик сейчас
Стал лозунгом живых надежд для нас.
Я сел с ним, и до самого рассвета
О чаяньях мы говорили с ним,
Как высока была беседа эта!
И звезды уходили в светлый дым;
И мнилось мне, пока мы говорили,
Что голос у него как бы тонул
В какой-то давней, мне знакомой, были;
Когда ж рассвет широкий нам блеснул,
Он посмотрел и, точно пред виденьем,
"Так это ты!" — воскликнул с изумленьем.
Тогда я вдруг узнал, что это он,
Тот юноша, с кем первые надежды
Мой дух связал; но был он отдален
Словами клеветы; и он в одежды
Холодного молчания замкнул
Свою любовь, а я, как оскорбленный,
Стыдился, — и надолго потонул
Наш свет во тьме, клеветником сгущенной;
Нам истина теперь открылась вдруг,
И снова каждый был и брат и друг.
В то время как, с блестящими глазами,
Беседовали мы, раздался зов;
Встав точно из земли, он вдруг над нами
Промчался, исходя из всех шатров:
"К оружию!" Средь полчищ, распростертых
Во сне, прокрались воры-палачи.
И в быстрой схватке десять тысяч мертвых
Оставили их подлые мечи;
Те самые сердца они топтали,
Что жизнь щадили их и свет им дали.
Подобно как ребенок для змеи
Приносит пищу и встречает жало,
Они рубились в диком забытьи.
И в воздухе проклятие дрожало;
Людей свободных дрогнули ряды,
Как вдруг: "Лаон!" — раздался крик могучий,
И точно под сверканием звезды
Раздвинулись густеющие тучи, —
Как будто вестник послан был с Небес,
И дерзостный порыв врагов исчез.
Убийцы, точно жалких мошек стая
Под ветром, — скрылись прочь, их строй бежал,
Но наше войско, их опережая,
Замкнуло их в ущелье между скал;
Отчаянье, в усилиях бесплодных,
Прорвалось, но отмщение пришло,
И на мгновенье у бойцов свободных
Душа была способна сделать зло,
Один уж на врага копье наметил, —
"Стой, стой!" — вскричал я и удар тот встретил.
Я руку поднял, и удар копья
Ее пронзил; я улыбнулся ясно,
Увидев кровь на стали острия;
Я молвил: "Влага жизни, ты прекрасна,
Такое красноречие в тебе,
Что с ним бороться сердцу невозможно;
Пока тебя могу пролить в борьбе,
Стремление мое живет не ложно;
Вы плачете — бледнеете — вот так:
Вам правда подала теперь свой знак.
Солдаты, вами спящие убиты
Друзья и братья наши. Для чего?
Когда б вы были тернием увиты,
Они бы с вас хотели снять его;
Вы погасили взоры, что лучами
Сочувствия хотели вам светить,
Пролить бальзам над вашими сердцами,
И светлую в ваш мрак забросить нить.
А вы? Благих во сне вы закололи.
Но мстить не будут духи светлой воли.
Зачем из зла исходит вечно зло,
Из пытки боль еще острейшей пытки?
Мы братья все — и ежели могло
Чье сердце только смерть в житейском свитке
Читать и по наему убивать,
Пусть и оно узнает, в чем свобода.
Несчастье — злом за злое воздавать.
О, Небо, о, Земля, и ты, Природа,
Все через вас: и тот, кто сделал зло,
И кто, отмщенью чужд, глядит светло!
Друг другу дайте руки: мрак и злоба
Пусть в прошлом — сном задремлют вековым,
Как мертвые, что не встают из гроба!"
Тут ум мой погрузился в смутный дым,
Внезапно тенью взор мой затемнился, —
Так много крови вытекло моей;
Когда ж от забытья я пробудился,
Я был среди врагов и меж друзей,
Смотрели все с участьем и с любовью.
Заботливо склоняясь к изголовью.
Тот воин, что пронзил меня копьем.
Сидел печальный, с влажными глазами;
Как братья, что в оазисе одном
Сошлись, идя различными путями,
Глядели дружно все, и я им был
Отец, и брат, и вождь, я в бой опасный
Как будто бы за них, за всех, вступил
И, ранен, спас от смерти их ужасной.
Так в этот день, восторгом братских уз.
Соединился мощный тот союз.
И с возгласами бурными пошли мы
По направленью к Городу, толпой.
Желанием единственным томимы —
В добре быть превосходней, чем любой;
Свободные те воинства блистали
Прекрасней, чем омытые в крови
Рабы тирана, — мы лишь мира ждали,
Мы вольности хотели и любви;
Мы шли теперь не от резни позорной,
В сердцах у всех был свет, не сумрак черный.
Была толпа на городских стенах,
На каждой башне были мириады,
И светлые знамена в Небесах
Качались, услаждая наши взгляды, —
Там, там, на шпилях; и, как голос бурь,
В толпе раздался общий крик привета,
Казалось, он наполнил всю Лазурь,
Им точно вся Земля была одета,
Как будто бы тот гулкий крик исторг
Безбрежный нескончаемый восторг.
По сотням улиц Города, мелькая,
Мы разлились, — как горные ручьи
В тишь озера, со скатов убегая,
Скользят со звоном, льются в забытьи;
Живых лучей ласкала позолота,
И между тем как мы все шли и шли,
Венки бросали нам, венки без счета,
Прекраснейшие руки их сплели,
Нам ангелы любви смеялись нежно,
Над нами Небо высилось безбрежно.
Я шел — как зачарован в странном сне:
Толпы людей, недавно столь враждебных,
Так дружно шли, и было видно мне,
Что все полны любви и чувств целебных,