Враги почти готовы были прочь
Бежать от нас; но вот сплотились снова;
Поняв, что наступающая ночь
Победу нам отдаст, — полны двойного.
Усиленного бешенства, они,
Сойдя с коней, ряды свои сомкнули,
И началось неравенство резни,
И все смешалось в ропоте и гуле,
И то мечом, то силою гранат
Они фалангу тесную громят.
О, ужас, о, позор — глядеть, как братья
Друг с другом сочетаются резней,
Звереют, на устах у них проклятья,
А сам виновник там, за их спиной! —
Мой юный друг, как молодость, прекрасный,
Заколот был! — хранитель мой, старик,
Мечом разрублен в схватке был ужасной,
На землю он у ног моих поник! —
Сознанье закружилось, улетело,
Я был как все, мной бешенство владело.
И все сильней был бой, и все страшней;
Среди бойцов замедлив, я увидел,
Как ты гнусна, о, Ненависть, в своей
Свирепости, — хотя б, кто ненавидел,
Неустрашимо бился за любовь.
Земля кругом как бы была изрыта,
Менялся жребий схватки вновь и вновь,
И с грудью грудь была враждебно слита,
Одни других душили — страшный вид!
Глаза их выходили из орбит.
Язык их, как у бешеной собаки,
Болтался, мягкий, пеной осквернен;
Нужда, Чума, таящийся во мраке
Безумный Лунатизм, Кошмарный Сон —
Все собственной отмечено печатью,
И в том была твоя печать, Война,
Наемник жадный, служащий проклятью,
Всю пропасть смерти видел я до дна,
Все образы ее, она богата,
Я видел смерть с рассвета до заката.
Немного оставалося бойцов,
Но длился бой. В лазури небосклона,
Превыше гор, на фоне их снегов,
Еще возникли новые знамена:
Они дрожали в тающих лучах
Исчезнувшего между гор светила;
Все чаще, чаще смерть у нас в рядах,
И вот для всех раскрылася могила;
Лишь я один лежу, сражен, но живу,
И вижу смерть — ко мне спешит прилив.
Вдруг страх среди врагов, их разгоняя,
Возник, — как будто с неба пал огонь;
Топча убитых и живых роняя, —
Гляжу, — бежит Татарский черный конь
Гигантский; стук копыт его ужасен,
И некто светлый, в белом, на коне,
С мечом, и лик сидящего Прекрасен;
Войска бегут, смешались, как во сне,
Сквозь их ряды, с чудовищною силой,
Летит как будто Ангел белокрылый,
Бежали все испуганные прочь.
Я встал; сдержалось Призрака стремленье;
И ветер наступающую ночь
Наполнил как бы ласковостью пенья;
Остановился конь передо мной,
Мне женский лик предстал, как лик святыни,
И прозвучал мне зов души родной,
Пленительный, как звонкий ключ в пустыне:
"Лаон, садись!" — звала она меня,
И рядом с нею сел я на коня.
"Вперед! Вперед!" — тогда она вскричала,
Взмахнув мечом над головой коня,
Как будто это бич был. Ночь молчала.
Как буря мчит туман, его гоня,
Так мчался конь, и были мы безмолвны,
Неслись, неслись, бесстрашно, как гроза;
Ее волос темнеющие волны,
Развеявшись, слепили мне глаза,
Мы миновали дол и гладь потока,
Тень от коня в ней зыблилась широко.
Он высекал огонь из камня скал,
Копытами гремя по мертвым скатам,
Поток под ним весь брызгами сверкал,
И в беге, точно бурею объятом,
Он мчал нас, мчал вперед и все вперед,
Сквозь ночь, к горе, чья гордая вершина
Светилась: там виднелся некий свод,
Мерцала там под звездами руина;
Могучий конь напряг сурово грудь,
И наконец окончили мы путь.
Утес стоял в выси над Океаном,
И можно было слышать с вышины,
Как, скрытая нависнувшим туманом,
Живет вода, и внятен звук волны,
Такие звуки слышатся порою
Там, где вздыхают ветры не спеша,
Где в чарах, порожденных Тишиною,
Как будто что поет, едва дыша;
И можно было видеть, там далеко,
Шатры и Море, спавшее широко.
Глядеть, внимать — то был единый миг,
Он промелькнул — два существа родные
Один в другом нашли всего родник,
Всю глубь Небес, все радости земные;
Во взорах Цитны — то была она —
Такое было нежное сиянье,
Такой бездонной грусти глубина,
Что силою волшебного влиянья
Я заколдован был, — и вот у ней
Невольно слезы льются из очей.
И скрыла омоченное слезами
Она на грудь ко мне лицо свое,
И обнял я усталыми руками
Все тело истомленное ее;
И вот, не то скорбя, не то в покое,
Она сказал мне: "Минувшим днем
Ты потерял сраженье в тяжком бое,
А я была в цепях перед Царем.
Разбив их, меч Татарский я схватила
И на коня могучего вскочила.
И вот я здесь с тобою речь веду,
Свободны мы". Она коня ласкала
И белую на лбу его звезду
С признательностью нежной целовала,
И множество благоуханных трав
Рвала ему вокруг руины сонной,
Но я, ее усталость увидав,
На камень усадил ее, склоненный
К стене, и в уголке, меж темных мхов,
Коню я груду положил цветов.
Был обращен к созвездиям востока
В руине той разрушенный портал,
Там только духи жили одиноко,
Которым человек приют здесь дал,
Оставив им в наследство то строенье,
Над кровлею его переплелись
Вокруг плюща ползучие растенья
И свешивались в зал, с карниза вниз,
Цеплялись вдоль седых его расщелин,
И плотный их узор бел нежно-зелен.
Осенние здесь ветры из листов
Сложили даже, силой дуновений,
Как бы приют для бестревожных снов,
Под нежной тенью вьющихся растений.
И каждый год, в блаженном забытьи,
Над этими умершими листами,
Лелеяла весна цветы свои.
Звездясь по ним цветными огоньками,
И стебли, ощущая блеск мечты,
Переплетали тонкие персты.
Не знаем мы, какое сновиденье
В пещерах нежной страсти нас ведет,
В какое попадаем мы теченье,
Когда плывем во мгле безвестных вод,
В потоке жизни, между тем как нами
Владеют крылья ветра, — и зачем
Нам знать, что там сокрыто за мечтами?
Любовь сильней, когда рассудок нем.
Нежней мечта, когда душою пленной
Мы в Океане, в музыке Вселенной.
Для чистых чисто все. Мои мечты,
Ее мечты — окутало Забвенье:
Забыли мы, под чарой красоты,
Всех чаяний общественных крушенье,
Хоть с ними мы связали столько лет;
На нас нашла та власть, та жажда, знанье,
Что мысли все живит, как яркий свет,
Всем облакам дает свое сиянье:
Созвездия нам навевали сны,
На нас глядя с лазурной вышины.
То сладкое в нас было упоенье,
Когда в молчанье каждый вздох и взгляд,
Исполненные страсти и смущенья,
О счастье безглагольном говорят —
Все грезы юных дней, их благородство,
Кровь общая, что в нас, кипя, текла,
И самых черт нам дорогое сходство,
И все, чем наша жизнь была светла.
Вплоть до имен, — все, что в душе боролось,
Нашло для нас безмолвный властный голос.
И прежде чем тот голос миновал.
Ночь сделалась холодной и туманной,
С болота, что лежало между скал,
Сквозь щель в руину гость пришел нежданный —
Бродячий Метеор; и поднялось
До потолка то бледное сиянье,
И пряди голубых его волос
От ветра приходили в колебанье,
И ветер странно в листьях шелестел,
Как будто дух шептал нам и блестел.
Тот Метеор облек в свое сиянье
Листы, на ложе чьем я с Цитной был,
И обнаженных рук ее мерцанье,
И взор ее, что нежил и любил, —
Одной звезды двойное отраженье,
На влаге переменчивой волны, —
Ее волос роскошное сплетенье,
Мы оба были им окружены.
И нежность губ я видел, побледневших,
Как лепестки двух роз, едва зардевших.
К болоту Метеор ушел, во тьму;
В нас кровь как бы на миг остановилась,
И ясно стало сердцу моему,
Что вот она одним огнем забилась
В обоих; кровь ее и кровь моя
Смешалась, в чувстве все слилось туманном,
В нас был восторг немого бытия
С недугом, упоительно-желанным;
Лишь духи ощутить его могли,
Покинув темный тусклый сон земли.
То было ли мгновением услады,