Было довольно странно выслушать этот поток красноречия от самого Тага Мерфи, который по большей части облекал свои мысли в краткую форму, выдавая их небольшими порциями. Ответить на этом мне было нечего, и поэтому, когда шериф отъехал, я оседлал второго мустанга, принадлежавшего шерифу, и отправился вслед за ним.
Где-то далеко впереди маячил маленький темный силуэт — это был Чип. Вслед за ним с большим отставанием трусил ослик.
Наши кони шли рысью, и вскоре мы на полном скаку пролетели мимо ослика. Он же лишь покачал своими длинными ушами, как будто понимал, куда мы держим путь и был только рад остаться наконец в одиночестве.
Честно говоря, мне было очень жаль расставаться с осликом. Он был маленьким корабликом, на котором я вышел в самостоятельное плавание по пустыне. В течение многих дней я прокладывал здесь свой собственный курс, глядя между его длинными ушами. И так или иначе он казался мне единственной осязаемой ниточкой, связывавшей меня с той прежней, законопослушной жизнью.
Я всей душой возненавидел Дага Уотерса. И чип вызывал у меня гораздо меньше симпатий, чем прежде. Мне ужасно хотелось оказаться у себя на прииске, и изо дня в день в полном одиночестве вгрызаться в горы твердых кристаллов кварца, извлекая из него крупицы золота. Разбогатеть на этом было невозможно. Но я бы все равно продолжал делать свое дело, и на душе у меня было бы легко и спокойно, и никто не мешал бы мне задуматься о самом сокровенном. Ибо самые ценные мысли обычно приходят в голову тогда, когда человек остается наедине с самим собой.
В очередной раз оглянувшись назад, я увидел, что ослик уже исчез в темноте ночи, а далеко впереди, почти у самого горизонта на фоне звездного неба покачивался в седле силуэт мальчишки — очевидно, он поднял мустанга в галоп.
— Сегодня ночью его не поймать, — сказал шериф. — Но уж завтра-то он точно будет у меня в руках. Я просто стараюсь не отставать и держаться поближе.
При этом в его голосе слышалась непоколебимая уверенность, а шериф, надо заметить, не был склонен переоценивать собственные силы.
Само собой разумеется, что поймать мальчишку ночью ему не удалось. Я не помнил себя от усталости, мысли путались в голове. Но шериф с истинно бульдожьим упрямством продолжал преследовать беглеца. Вскоре мальчишка исчез из виду. Он был намного легче каждого из нас, и его конь продолжал резво нестись вперед.
Я испытал огромное облегчение, когда силуэт мальчишки исчез из виду, потом снова промелькнул где-то вдали и уже пропал окончательно. Но шерифа, похоже, это ничуть не огорчило.
— Я знаю, куда он направляется, — сказал он. — И завтра я его обязательно поймаю.
Мне оставалось лишь подивиться тому, с какой уверенностью он заявил об этом, но шериф продолжал придерживаться выбранного курса, направляясь на северо-запад. Я взглянул в небо, и убедился, что он, должно быть, выверяет дорогу по звездам. Но некоторое время спустя голова моя безвольно упала на грудь. Я ухватился обеими руками за луку седла и почти задремал, покачиваясь в седле, и то и дело начиная клониться то на одну сторону, то на другую.
Мой мустанг покорно следовал за конем шерифа, низко опустив голову и был, наверное, не менее усталым, чем его седок. Время от времени мое сознание несколько прояснялось, и тогда я глядел вперед и видел перед собой спину шерифа — он ехал вперед, высоко подняв голову и расправив плечи. Я думал о том, какой недюжинной силой воли должен обладать человек, чтобы так добросовестно выполнять работу, к которой не лежит душа — и мне становилось не по себе!
Еще никогда в жизни не приходилось мне совершать столь странного путешествия. И надеюсь, что уже никогда не придется!
На рассвете мы увидели верхушки грозовых облаков над вершинами гор впереди нас.
— Ну вот, теперь ему от меня не уйти, — без особого воодушевления сказал шериф.
Вскоре мы преодолели крутой перевал, начиная спускаться в узкую долину; и тут нам на глаза попался мальчишка.
Он очень медленно ехал вниз по склону прямо перед нами, сидя верхом на муле и ведя мустанга в поводу. Чип сидел в седле, странным образом кренясь на сторону, и я догадался, что он, скорее всего, спит и от падения его удерживает веревка, которой он предусмотрительно привязал себя к седлу.
Держу пари, у вас волосы встали бы дыбом, если бы вы только увидели ту тропу, по которой пролегал его путь. Спору нет, мул животное умное и знает, где можно проехать, а где нет. Но даже мул там ступал медленно, шаг за шагом прокладывая себе путь вниз по склону. Время от времени он спотыкался, и тогда камни срывались с тропы и летели вниз, ударяясь о каменную стену отвесного горного склона. Но мальчишка не обращал на это никакого внимания. Он безвольно покачивался в седле, словно неживой.
Шериф стиснул зубы и двинулся вперед.
Теперь он слез с коня и шел пешком, потому что на данном отрезке пути этот вид передвижения был гораздо быстрее и безопасней. Ни раньше, ни потом я не видел, чтобы кто-нибудь выглядел так же плохо, как выглядел шериф тем утром. Под глазами у него залегли темные синяки, которые были словно специально нарисованы углем; кожу в уголках глаз прорезали глубокие морщинки; а на скулах перекатывались желваки. Он напоминал мне скрипку, струны которой были натянуты так сильно, что того и гляди лопнут.
Я тоже спешился, последовав за ним вниз по той ужасной тропе, и расстояние, отделявшее нас от Чипа, начало быстро сокращаться.
Я уж начал подумывать о том, чтобы выкрикнуть что-нибудь и тем самым предупредить его, но этого не понадобилось, так как в следующий момент один из задетых нами камней покатился по дороге, заскакав под уклон с резвостью испуганного зайца. Этот булыжник тянул, наверное, фунтов на пятьдесят, не меньше, и через несколько мгновений он уже летел вниз со скоростью пушечного ядра. Шарахаясь из стороны в сторону и стукаясь о другие камни, он в конце концов пролетел мимо испуганно фыркнувшего мула, лишь чудом не задев его.
Это фырканье и разбудило мальчишку. Покачиваясь из стороны в сторону, Чип поудобнее уселся в седле. А затем оглянулся назад и увидел приближающегося шерифа.
Похоже, поначалу он никак не мог поверить своим глазам. Должно быть, он гнал коня всю ночь, и по его расчетам мы должны были бы отстать от него на многие мили. Я видел, как он протер кулаками глаза и снова уставился в нашу сторону.
В следующий момент мальчишка соскочил с мула и взлетел на спину мустанга. Все его движения отличала кошачья ловкость и грация.
Он выхватил винтовку из седельной кобуры, обернулся и снова взглянул в нашу сторону через прицел с видом человека, готовящегося к стрельбе. Но на самом же деле стрелять он не собирался. Сунув винтовку обратно в кобуру, Чип в полной мере продемонстрировал нам свое искусство наездника, от одного только воспоминания о котором, у меня до сих сердце замирает в груди.
Чип пришпорил мустанга, заставляя его перейти на рысь, а уж сила тяжестви сделал все остальное. Однажды разогнавшись, остановиться маленький мустанг уже не мог, продолжая по инерции нестись вперед. Он начал скользить и спотыкаться, кренясь то на одну сторону, то на другую. Иногда его даже разворачивало поперек тропы. Животное отчаянно боролось за свою жизнь. А, значит, и за жизнь Чипа, сидевшего в седле.
Я замер, наблюдая за этой безумной скачкой. От непомерного нервного напряжения у меня заломило глаза, и появилось странное ощущение, будто бы все это происходит не наяву.
К тому же было что-то запредельное и в ослепительном свете раннего утра, и в солнечных бликах на гладких камнях, и в рокоте реки, протекавшей по дну долины. Это было как во сне — жутковато, и в то же время чрезвычайно красиво.
Как я уже сказал, со дна долины доносился бурлящий рокот воды. Темные речные воды пенились на каменных порогах — они были темными вовсе не от поднятой со дна мути, а от множества камней, увлекаемых течением за собой. Это была одна из тех горных речек, что оживает всего лишь на пару месяцев и то раз в два года. Выдаются и такие года, когда тучи приносят с собой лишь скудные дождики, влаги которых хватает едва хватает лишь для того, чтобы легка смочить песчаное дно пересохшего русла. А затем наконец на землю обрушивается мощный ливень, и маленькая речушка превращается в настоящего великана — а точнее сказать, в сумасшедшего великана, который, образно говоря, скачет, грохочет, ревет, рвет на себе волосы, изрыгая пену при этом и швыряясь камнями.
Вот и тем утром все было именно так, хотя пройдет совсем немного времени, и русло будет становиться все шире и шире, бешенный ток воды начнет замедляться, некогда грохочущий поток превратится в грязный пенистый ручеек, и можно будет услышать, как жадно пески напиваются водой, и в конце концов, вся вода уйдет вглубь пустыни и исчезнет в ней.
Я знал, что такая участь постигнет и этот поток; однако теперь, когда он был ещё в силе, было довольно трудно представить себе его столь бесславный конец. Мощь горной речушки поражала воображение, а её рев был похож на крики двух армий, одна из которых сражается на земле, а вторая отвечает ей откуда-то из поднебесья.
Эта гипнотическая какофония звуков завораживала, благодаря чему происходящее начинало ещё больше походить на сон. Но там, внизу, по узкой тропе мчался бедный маленький Чип, за которым следовал шериф, двигавшийся гораздо медленнее и осторожнее.
Я слышал, как отчаянно ругается шериф, и знал, что он тоже не может сдержать своего восхищения храбростью мальчишки. Я знал, что и тогда, готовый на все ради того, чтобы только поймать Чипа, шериф больше всего на свете восхищался его упрямством.
И это было одной из самых сильных черт в характере шерифа. Тем временем юный Чип закончил свой головокружительный спуск, оказываясь на дне долины, и я видел, как он остановился в нерешительности, оглядываясь по сторонам, и посмотрев сначала направо, а затем налево.
В тот же самый момент я понял, в чем заключалась главная трудность.