Ровена считала, что Калли все же изменилась. Она серьезнее относилась к тому, над чем десять лет назад посмеялась бы. Подруги очень сблизились за те годы, что обменивались письмами, до тех пор пока тетя Калли не положила этому конец. Старая ведьма вскрывала печать горячим ножом и читала все послания, прежде чем их отдать. Калли отлично известно, что значит жить вдали от того, кого любишь. Даже сейчас, когда ребенок вот-вот родится, она не могла избавиться от беспокойства. И ей, и Гидеону надо побороть страхи хотя бы ради ребенка.
— Не думаю, что она на меня обижена, иначе не просила бы работать на нее, — произнесла Ровена, чтобы отвлечь внимание сестры от ее любимого занятия — пытаться сделать счастливыми всех, кто ей дорог.
— Сомневаюсь, что ей понадобится няня. Никто из них глаз не спустит с ребенка.
— Ты права, но это связано с ребенком если только косвенно.
— Прошу тебя, Po, перестань говорить загадками.
— Надеюсь, скоро ты будешь так увлечена новой ролью супруги мистера Гринвуда, что обо всем другом забудешь.
— Извини, сестрица, но есть вещи, о которых меня никто не заставит забыть, даже Энтони. Хорошо, если ты немедленно расскажешь мне о предложении Калли и Гидеона, о котором говоришь с такой таинственностью. Обещаю не пытаться вытянуть из тебя остальные секреты.
— Ты настырная, будто овод, Джоанна Финч, — нахмурилась Ровена.
— Признавайся, что они тебе предложили?
— Место секретаря Калли. У нее появилось немало новых дел, а она хочет больше времени проводить с семьей. Обещай молчать, и тогда я открою тебе еще один секрет.
— Обещаю. Но только до тех пор, пока Энтони не попытается у меня все выведать.
Ровена вздохнула. Преподобный Гринвуд был человеком порядочным и добрым, поэтому, если и станет пытаться заставить жену открыть тайну, лишь по очень важной и уважительной причине.
— Калли написала роман. Он должен выйти в следующем году, и она надеется, что настоящее имя автора не станет известно всем, отсюда необходимость хранить тайну.
— Какая умница! А что, если все откроется? Как мы знаем, общество осуждает женщин-писателей, а критики — не воспринимают всерьез.
— Гидеон гордится Калли и одобряет ее увлечение, ему не важно, что думают по этому поводу остальные. Издатель ждет от нее следующей книги, а я могу помочь. У Калли пока есть рукопись только в черновом варианте. Гидеон считает, что я смогла бы переписать начисто, к тому же у меня почерк лучше, я могла бы записывать и последующие романы. Калли также понадобится моя помощь с дедушкой, старым лордом Лафреном, и как будущей хозяйке Райн-Хаус и поместья.
— Великолепно! — Джоанна всплеснула руками. — Не думаю, что тебе понравилась бы роль компаньонки после того, как ты исполняла ее два года рядом с миссис Уэстхоуп, причем безо всякой платы. Мы обе желаем нашим братьям и сестрам только добра, и я тоже хочу, чтобы ты была счастлива, Ровена. В доме Калли и Гидеона тебя будут ценить и относиться как к члену семьи, а нам не придется беспокоиться, что ты одна, вдали от тех, кто тебя любит.
— Ты ведь помнишь, что я старшая и вполне способна позаботиться о себе? А ты, Джоанна Финч, должна быть рядом с мистером Гринвудом и подталкивать его вперед, чтобы он добился места епископа до того, как справит сорокалетие. — Ровена намеренно сменила тему, боясь, что проницательная сестра увидит в ее глазах то, что совсем не нужно.
— У Энтони блестящие способности и большое сердце. Если судьбе будет угодно видеть его на этой должности, то его ум и добродетель заиграют еще ярче, а они украшают мужчину больше, чем красивая одежда. — Джоанна говорила так, будто жизнь была простой и понятной, впрочем, возможно, так и было для любящей молодой пары.
Ровена улыбнулась, скрыв лицо золотистыми прядями, и начала заплетать их в косы.
— А еще рядом с ним будет красивая жена, которая непременно станет во всем поддерживать, верно?
Джоанна зарделась от удовольствия.
— Разумеется, об этом даже не стоит говорить.
— И что прикажешь со всем этим делать? — спросил Джеймс слугу, поставившего на следующее утро перед ним поднос с завтраком.
— Съесть, сэр, — невозмутимо ответил тот.
Джеймс едва не рассмеялся, но тут его желудок издал требовательный звук, давая понять, что тарелки овсяной каши и чашки некрепкого чая будет явно мало. Джеймс покачал головой и вздохнул.
— Я сообщу лорду Фарензе, — добавил слуга с видом человека, мечтавшего скорее сбросить груз с широких плеч, и удалился прежде, чем Джеймс успел произнести слово.
— Джордж сказал, ты отказываешься есть эту великолепную кашу. — Вошедший вскоре в комнату Люк посмотрел на брата вопросительно.
— И ты знаешь, что я посоветую с ней сделать, верно? — был ответ.
— Скормить свиньям? Я видел, как горничная Калли спустилась с таким же подносом. Бедная девочка ни к чему не притронулась.
— Конечно, бедная, ведь ей пришлось увидеть такое.
— Уверен, что Гидеон не позволит ей захандрить, я же не собираюсь спорить с миссис Крибедж еще и из-за тебя.
— Я способен встать и сделать это сам.
— Раз уж ты все равно решил встать, буду признателен. Хлоя отдала приказ Джорджу убрать из спальни всю твою одежду и не возвращать до ее распоряжения.
— Как ты можешь жить под пятой у этой женщины? — с улыбкой возмутился Джеймс. — Лично я не собираюсь ей потакать.
— Я полностью с ней согласен. И не думай, что тебе удастся убедить меня в обратном, а потом вскочить на лошадь и умчаться куда глаза глядят, презрев мудрость моей жены.
— С чего вдруг мое общество стало тебе так приятно?
— Знаешь, ты как песок в жемчужной раковине, — с улыбкой ответил брат.
— Тогда, скорее, гусеница в капусте.
— Капуста? Черт возьми, о чем ты?
— Не пытайся сбить меня с толку. Я тоже рос в Даркмере и отлично помню вареную капусту, которую подавали с вареной рыбой или без нее по пятницам. Надеюсь, ты помнишь тот вкус и не заставишь своих детей есть нечто подобное.
— Еве не приходилось так мучиться, надеюсь, и впредь никто не будет, — ответил Люк с широкой улыбкой.
— Когда срок?
— Мы ждем в апреле, но Хлоя хранит все в тайне, пока Калли не станет лучше себя чувствовать.
— Да, уж лучше страдать самому, чем видеть, как страдают близкие.
— Ради жены я готов сразиться и с более серьезным противником, чем миссис Крибедж; надеюсь, придет день, и ты сможешь понять мои чувства.
— Мне отлично живется холостяком, — усмехнулся Джеймс.
— Знаешь, так ужасно, что мы с Хлоей потеряли столько времени, — с горечью признался Люк. — Боюсь, это я себе никогда не прощу.
Джеймс отвел взгляд, чувствуя себя виноватым. Он не хотел вставать между братом и его любимой, грешный нрав юноши сделал все за него. Брату потребовалось десять лет, чтобы научиться вновь доверять женщине после того, как Памела сломала ему жизнь, и он, Джеймс, сыграл в этом не последнюю роль.
— Вот поэтому я и не хочу жениться.
— Тебе просто надо выбрать правильную женщину, Джеймс. Создание семьи пойдет тебе на пользу, ты сам это знаешь, просто не хочешь признать.
Джеймс вспомнил строки письма Вирджинии и удивился, почему же два близких человека так ошибаются на его счет.
— Нет, это не для меня. Ты же знаешь, сколько несчастий я могу принести другим, даже того не желая, — с горечью проговорил Джеймс. — Позаботься, чтобы мне подали приличный завтрак, Люк. Хотя после такого мне подойдет, пожалуй, любой.
— Ты ведь никуда не сбежишь?
— Я должен, брат. Находиться рядом со мной опасно.
— Нам предстоит вспомнить о Фуше, верно?
— Кому?
— Ты знаешь кому. Чего ты хотел все эти годы, Джеймс?
— Мне кажется, ответ очевиден.
— Я был обязан уделять тебе больше внимания, вместо того чтобы слушать сплетни, и второй раз я не повторю свою ошибку. Ты, наконец, должен рассказать мне, чем ты занимался, пока я воспитывал Еву, жалел себя и тосковал по Хлое. Иначе я запру дверь и буду пытать тебя, пока не признаешься.
— Я занимался многим, тем и этим, больше тем, — уклончиво ответил Джеймс.
— А ведь Вирджиния пыталась меня предупредить, — медленно произнес Люк и требовательно посмотрел на брата. — А я не воспринимал ее слова всерьез. Какой болван.
— Разве это важно, Люк? Мы живем так более десятка лет, и я не вижу повода что-то менять.
— Хлоя и Ева заставили меня понять, кто я на самом деле, потом я встретился с тобой, дорогой брат. Я сразу понял, что жизнь у тебя не складывается. Тогда я задумался, могут ли твои враги быть еще менее сообразительными, чем я?
— Нет, Люк, потому ты и должен меня отпустить. Удар головой заставил меня встряхнуться, теперь я точно знаю, что пора уезжать из Райн-Хилл в город, где я причиню людям меньше вреда.
— Но зачем? Еде еще, как не в поместье Лафрена с множеством слуг и в окружении семьи ты будешь в безопасности?
— Жена Еидеона ждет ребенка, о котором они мечтали девять лет. Как ты признался, Хлоя тоже носит мою племянницу или племянника. И ты думаешь, я буду подвергать всех их опасности ради сохранения собственной бесполезной шкуры? Помоги мне уехать, Люк. Моя совесть не выдержит новых потерь.
— Ты уверен, что не преувеличиваешь?
— Ерунда, ты ведь знаешь, как легко я отношусь к жизни.
— Значит, ты решил поиграть с Фуше?
— Нет, тут дело в мести.
Бонапарт вел своих людей к цели железной рукой в бархатной перчатке, но Фуше был его кулаком, исполнителем воли. Смерть Хебе вызвала у Джеймса желание отомстить.
— Очень безрассудно.
— Да, я поступил как дурак.
— Я много думал о тебе нелицеприятного, Джеймс, но дураком никогда не считал.
— Подумай еще раз.
— В тот день я задал неверный вопрос, так ведь? — спросил Люк, и сам себе удивился. Даже сейчас, много лет спустя он отчетливо звучал в его голове.
«Ты спал с моей женой?..»
— Не важно, твоя или моя дочь Ева. Я люблю ее. Какой бы ни была Памела, я благодарен ей за то, что она подарила мне ребенка, как и за то, что ушла достаточно рано, чтобы Ева не выросла похожей на мать.