– Это само собой. Но они еще кое о чем забыли.
Капитан уголовного розыска хотела меня заинтриговать.
– О чем?
– В нашем с ними разговоре не было сказано ни слова о вещдоках. А они в деле фигурируют. И результаты экспертизы все еще пересылают нам, а не в ФСБ.
– Вещдоки – это… – я вообще-то помнил, какие вещественные доказательства присутствовали в деле, но просил Радимову напомнить.
– Я говорю про нож и две заточки.
– И что показала экспертиза?
– Главный объект исследования, конечно, нож. Был он в руках, как вы помните, у Гаджиева, о чем говорят и отпечатки пальцев на рукоятке. Но нож этот, как вы помните, не простой…
Я, конечно, помнил, хотя и не был слишком большим знатоком «национального» холодного оружия. Но такие ножи знал. Служил когда-то со мной офицер, таджик по национальности. И имел такой же по форме нож – узкая костяная рукоятка с орнаментальной насечкой, без гарды, широкое лезвие из мягкой, хорошо поддающейся заточке стали. У Гаджиева был точно такой же.
– Да, я помню. Это таджикский национальный нож. И помню, что два спутника Гаджиева по национальности таджики. Вы хотите сказать, что нож принадлежал одному из них?
– Нет, Тим Сергеевич, этого я не хочу сказать. И экспертиза этого не говорит. Их отпечатков пальцев на ноже не нашли. Кстати, эксперт определил этот нож как узбекский. Орнамент там узбекский, причем принадлежащий конкретно только одному из районов Узбекистана. И при этом эксперт сообщил категорично, что на этом ноже нет следов человеческой крови. Нож не имеет канавки для ее стока. Но он так устроен, что микрочастицы крови обязательно скопились бы в щели между костяной рукояткой и лезвием. Там действительно обнаружены остатки крови, но кровь эта принадлежит животному, а не человеку.
– Наверное, барану. Недавно у мусульман был праздник – Ураза-Байрам. В этот день мусульмане режут баранов. Тем не менее я рад, что там не нашли следов моей крови.
– Этому я тоже рада. Но там не нашли и следов крови майора Сарафутдинова. Зато на лезвии нашли старый отпечаток пальца. Не очень качественный, но все же пригодный для дактилоскопической идентификации. Эксперт по оружию сразу передал отпечаток дактилоскописту. И… Я вас приятно удивлю своим сообщением. Там был отпечаток пальца Валерия Павловича Расинского… А Расинский давным-давно, еще при советской власти, один из своих сроков отбывал в Узбекистане, в «зоне» рядом с городом Навои. Видимо, оттуда и узбекский нож. Как он попал от Расинского к Гаджиеву, нам еще предстоит узнать. Но мы можем открывать против Расинского еще одно уголовное дело. Чтобы он уже никогда не вышел из-за колючей проволоки. Заказ на убийство – это серьезная статья. По совокупности с предыдущим сроком это может тянуть на пожизненное.
– Да, найденный отпечаток еще раз подтверждает, что меня пытались убить по наводке Расинского, но это никак не исключает версию о попытке убийства людьми, связанными с вербовщиками ИГИЛ. То есть пока мы не можем официально утверждать, что версия следователей ФСБ не вписывается в общую картину расследования.
– Однако это дает нам официальное право вести дело своими силами. О чем я намерена предупредить подполковника Лихачева. Параллельное дело.
– А это обязательно? Я про предупреждение.
– Наверное. Чтобы мы не мешали друг другу и друг друга при определенных обстоятельствах не перестреляли. Кроме того, у меня прямой приказ начальника уголовного розыска – согласовывать свою работу с Лихачевым. А подполковник Котов не любит, когда его приказы нарушают. Если приказ не выполняется, он делает организационные выводы. И потому я предпочитаю ему не перечить. И не вижу причины, по которой мы должны были бы отказаться от сообщения.
– Да, наверное, – согласился я. – Это все моя армейская привычка работать «втемную», чтобы никто ничего не видел и не знал, кроме непосредственного командования. Я ни на чем не настаиваю, хотя надеюсь, что вы будете держать меня в курсе событий, товарищ капитан.
– Обязательно, товарищ капитан частного сыска.
Она отключила связь. А я вернулся в кабинет и снова стал набирать номер полковника Свекольникова, чтобы доложить ему о состоявшихся контактах. С охранником у входа в агентство, который всегда спрашивает у меня закурить, хотя хорошо знает, что я не курю, и это вызывает подозрения в желании охранника разговорить меня на посторонние темы. Потом с секретаршей генерального директора, которая всегда строит мне глазки и подозрительно легко идет на контакт, и, говорят, не только со мной. Она женщина замужняя. И вдруг такие вольности? Об этом стоит задуматься.
Не забыл я и о встрече с генеральным директором Петром Васильевичем Новиковым, а потом и с капитаном Радимовой. Но вот беда – забыл сообщить о том, что я звонил командующему войсками спецназа ГРУ. То ли просто из памяти вышибло, то ли подспудно посчитал, что сообщать стоит только о тех контактах, которые случились не по моей инициативе. Подсознание само так решило и выдало запрет на такое сообщение. А у меня с подсознанием отношения армейские. Оно меня на инвалидность не отправляло, и потому я уважаю свою внутреннюю субординацию, и приказы подсознания выполняю, как правило, предельно четко.
Свекольников моей исполнительностью был сыт до хронического пережора. Но я намеревался своими звонками и докладами плавно и неназойливо довести его до хронической диареи. И простодушно пообещал позвонить сегодня еще всего лишь пару раз, чтобы не размениваться на каждый отдельный контакт. Интересно, отключит он свою трубку или нет?
По крайней мере, я узнал, что полковник Свекольников умеет жалобно вздыхать. Только меня этими вздохами не пронять. Я безжалостно решил звонить ему как можно чаще…
Глава пятая
Следующий звонок был опять от капитана Радимовой. В это время я как раз намеревался прочитать предоставленные мне ксерокопии материалов.
– Тим Сергеевич, вы материалы допросов просмотрели?
– Не успел еще. Сначала Петя терроризировал, потом я терроризировал полковника Свекольникова. Только-только за рабочий стол сел, собирался посмотреть.
– Там есть интересные моменты. Дознаватель райотдела, не знаю уж по какой причине, спрашивал каждого из троих об их действиях в течение последней недели. Где были, с кем встречались, не было ли каких-то конфликтов… Есть у меня соображения, как родился такой вопрос, но я пока не буду распространяться на эту тему. Это только мои домыслы.
– Может, и я смогу в ту же сторону помыслить. Поделитесь, Александра Валерьевна.
– Убийство Сарафутдинова произошло в том же районе. Возможно, дознаватель райотдела полиции, ничего не зная об отпечатках пальцев Гаджиева, интуитивно связал два дела воедино. Это обычная территориальная практика. Проистекает она из общего потока получаемой информации. Я порой точно так же совмещаю даже несовместимые дела. Но вопрос, как оказалось, был задан по существу. Гаджиев сообщил, что заходил в гости к своему знакомому майору спецназа внутренних войск Сарафутдинову. Но заходил он за сутки до убийства майора. Так что отпечатки пальцев он вполне мог оставить тогда.
– Это важный эпизод. Тогда получается…
– … Тогда получается, если это, конечно, правда, а мы не можем этого утверждать точно, что эти трое непричастны к убийству Сарафутдинова. То есть их адресно прислал к вам Расинский. А если следователи ФСБ сказали правду, то вам следует быть предельно осторожным и ожидать нового нападения. У меня, честно говоря, нет оснований не доверять следователям в этом вопросе.
– Точно так. Но я всегда осторожен. Можете, товарищ капитан, не надеяться на мою лопоухость. Я как-то привык ощущать себя живым, и мне это, не скрою, нравится.
– Я надеюсь, что не разонравится. Изучите все материалы. Может быть, я что-то пропустила. Читала бегло – у меня еще четыре дела одновременно в работе, в голове путаница. А вы читайте внимательно, вас это касается напрямую.
– Обязательно, – пообещал я, отключился от разговора и в самом деле засел за изучение материалов дела. Точнее, принялся читать документы предварительного следствия, начиная с протокола собственного допроса и своего же заявления, которое меня заставили написать еще в квартире.
Неблагодарное дело – читать о событии, непосредственным участником которого ты являлся. Давно известно, сколько людей, столько и мнений, и обязательно столько же способов изложения событий. Об одном и том же люди часто рассказывают по-разному не потому, что желают соврать, а потому, что только так умеют и привыкли излагать.
Я читал протокол собственного допроса, подписанный традиционной фразой «с моих слов записано верно». В тот момент я еще не догадывался, что «записано» все не так, как я излагал. Где-то упрощено, где-то рассказано неоправданно многословно. Хотя это только манера изложения, свойственная дознавателю райотдела.
Нам всегда кажется, что наши мысли другие люди излагают не точно. Но все мои теперешние уточнения были бы, скорее всего, неуместны. Возможно, дознаватель лучше меня понимал, что следует расписать подробнее, что вообще оставить без внимания, обойдясь сухой формулировкой. Мне хотелось бы расставить в протоколе свои акценты, а это было уже невозможно. Приходилось мириться, а акценты расставлять в собственной голове, чтобы там выстроилась единственно правильная версия.
Спрятав в сейф папку с документами, я на какое-то время задумался. Еще раз прогнал в голове все факты, сопоставил их с другими событиями.
От раздумий меня отвлек шум шагов за дверью. Эти шаги были мне знакомы. Сотрудники спешили на обед. Часть разъезжалась по домам, часть разбредалась по ближайшим заведениям общепита. В агентстве работали человек двадцать пять – тридцать. Точнее определить я не мог из-за большого количества внештатных служб.
Я обычно присоединялся к какой-нибудь из групп, пользующихся услугами местного фастфуда. Я не считал нужным добираться домой, терять время на дорогу туда и обратно, хотя перекусить дома у меня обычно было чем – в еде я человек неприхотливый.