ребирала мне волосы, когда я лежал на скамейке в сквере, головой у нее на коленях. Это было так приятно и так…
Я поерзал на постели, устраивая младшего братца в штанах поудобнее. И чего я, идиот, отказался, когда она меня покрасить предложила? Был бы хоть повод оказаться к ней поближе, снова ее руки на голове почувствовать. Это ведь долгий процесс — покраска. Я представил Машу, суетящуюся вокруг меня, сидящего на стуле; наклоняющуюся ко мне, так что ее грудь почти касается… почти…
Дверь резко распахнулась, и я мгновенно перекатился на живот, чтобы скрыть стояк.
— Получил копии документов? — холодно спросила Маша, заходя в комнату с ноутбуком. Она явно была настроена по-деловому.
— Да. Как раз собирался тебе сказать. — Я повернулся на бок лицом к ней, стараясь игнорировать ломоту в яйцах.
— Отлично. — Она уселась на край кровати у меня в ногах и открыла компьютер. — Давай отправим письмо прямо сейчас. Неизвестно, когда снова будет бесплатный вай-фай, а со смартфона раздавать его не хочу — батарею садит. Заодно и запрос пошлем в Центральный регистр на Мартина, Лауру и Эрика.
— Ладно. — Я сел рядом с ней, надеясь, что не покраснел, и пригладил волосы. — А чего вдруг такая спешка? Я думал…
— Индюк тоже думал, — оборвала меня Маша. — Мне надо в Ольборг. Подкинешь меня на пути в Броуст, оки?
— Но… — Я растерялся. — Разве мы не вместе?..
— Меня твой Вигго Мортенсен в гости не звал, — усмехнулась Маша. — Да и больно надо. У меня свои дела. Так что давай разделимся. Закончишь у дяди чаи гонять, напиши. Я тебе скину эсэмэской, где меня забрать.
Если честно, мне такое предложение не очень понравилось. Прежде всего потому, что я уже представлял, что за «дела» у Маши в городе.
— Что, опять пора доставлять вегетарианскую пиццу? — Я закавычил пальцами последние два слова.
— А это, Медведь, не твое дело, — сухо бросила Мария. — Ты мне ясно дал понять, чтобы я в твои личные дела за пределами договора не лезла, ну вот и ты не лезь в мои.
Я захлопнул рот.
Сам виноват, долбоящер. Нечего было клювом зря щелкать.
5
Броуст оказался ничем не примечательным провинциальным городишкой. От Брёнеслева его отличали разве что целых два супермаркета, мимо которых я проехал, плутая по слабо освещенным улицам в поисках Нюмарксвай. «Недалеко от Ольборга» вылилось в сорок минут езды по темным сельским дорогам. Впрочем, примерно этого я и ожидал, когда бросил взгляд на карту региона, которую Маша раздобыла на богом забытой заправке на выезде из Брёнеслева.
— Это же здоровенный крюк. — Я прочертил пальцем линию от Брёнеслева до Ольборга и дальше к Броусту на разложенной на коленях карте. — Тут почти два часа езды с учетом пробок в городе.
— Ты куда-то торопишься? — Маша вскинула бровь и сунула мне французский хот-дог — она купила на заправке два.
До семи действительно оставалась еще куча времени, но просто так сдаваться я не хотел.
— А бензин? Он же денег стоит.
— Кстати, о деньгах. — Мария сунула руку в карман, вытащила какие-то смятые бумажки и бросила их поверх карты.
— Это что? — Бумажки подозрительно напоминали…
— Чеки. Надо же как-то вести учет моих расходов.
Я почесал нос.
— Зачем? В смысле когда тебе заплачу, то покрою…
— Э-э нет! — Маша помахала у меня перед носом надкушенным хот-догом. — В договоре у нас такого не было. Те десять процентов — моя чистая прибыль. А это, — она ткнула пальцем в чеки, — рабочие расходы. Возмещать их придется отдельно.
Я выпучился на Марию. Запомни, вот оно — лицо развитого капитализма. С кетчупом на подбородке. Это ее в гимназии Ви-борга так натаскали? Или она в Штатах стажировку проходила?
— Кароч, — прочавкала Мария, воткнув хот-дог между бедрами, чтобы пристегнуться, — давай, почесали в Ольборг.
«Все ясно, — уныло подумал я, поднимая чеки. — Кто платит, тот и заказывает музыку».
— А что, если я их, допустим, потеряю?
— Не волнувся, — отмахнулась Маша. — Я их сфоткала. Чего хот-дог не еф? Вкуфный!
— Что-то не хочется. — Я гордо вздернул подбородок и сунул сосиску в тесте обратно Марии, папочкой которой, кажется, был Скрудж Макдак.
— Ну и вря. — Она пожала плечами, проглотила последний кусок своего хот-дога и вцепилась зубами в мой.
Я так газанул с заправки, что она стукнулась затылком о подголовник. Сосиской, к сожалению, не подавилась.
Теперь я медленно ехал по пустынной Нюмарксвай, всматриваясь в номера домов, едва различимые в тусклом свете уличных фонарей. Дядя жил в двадцать седьмом, поэтому после двадцать пятого я притормозил. За палисадником, окруженным невысоким ветхим забором, прятался в темноте приземистый домишко. Свет в окнах не горел. Только в одном метались голубоватые блики — кажется, в глубине дома кто-то смотрел телевизор.
Я с сомнением вылез из машины. Табличка с номером на стене была неразличима, но у калитки торчал покосившийся почтовый ящик. Я подошел ближе и подсветил надпись на металле экраном мобильника. Да, все верно: вот полустертый номер «27» и наполовину отклеившаяся бумажка с именем: «Планицер В.».
Калитка оказалась незапертой. Я осторожно толкнул ее и пошел через палисадник по выложенной плитками дорожке. По обеим ее сторонам смутно угадывался запущенный газон и какие-то темные очертания то ли кустов, то ли наваленного мусора. Между плитками дорожки выросла трава, в которую набились опавшие листья, размокшие от дождей. Несколько раз я чуть не поскользнулся на них и вздохнул с облегчением, когда добрался до белеющей во мгле входной двери.
Я задержался на крыльце, не решаясь позвонить. Нащупал в куртке фотографии в пластиковом кармашке, которые предусмотрительно прихватил с собой. Не только то фото с крестин, но и снимки мамы — одной и со мной вместе. Я подумал, что родственникам, может, захочется увидеть, какой она стала и как я рос. К тому же так я мог доказать, что и есть тот самый Ноа, — если кто-то засомневается.
Чем дольше я стоял у закрытой двери, размышляя, что и как скажу дяде, когда он откроет, тем сильнее колотилось сердце и суше становилось во рту. Я вспотел, несмотря на вечерний холод. Ледяные ладони стали влажными, и я вытер их о штаны. Собрался и позвонил в звонок. Из-за двери не донеслось ни звука. Я нажал на тугую кнопку еще несколько раз — с тем же результатом — и усмехнулся. Кажется, это у нас семейное — не менять батарейки в звонках.
Я постучал в дверь. Сначала робко, потом громче. Гробовая тишина.
Может, дядя уснул перед теликом? Да нет, рано вроде как-то для этого. Еще и семи нет. Тогда вышел куда-то? Может, в магазин поехал? Вспомнил, что забыл что-то купить. А телевизор не выключил.
Я оглянулся на темный силуэт карпорта рядом с палисадником. Можно посмотреть, стоит ли там машина. Если нет, Вигго точно куда-то уехал, а вернуться не успел. Я же заявился немного раньше времени.
Промочив ноги в густой траве, я добрался до навеса и заглянул за бетонную стену. В слабом свете фонаря разглядел внутри наваленные до самого потолка ящики, коробки и прочую рухлядь, даже ржавый велик. Машиной тут и не пахло. Похоже, дядя использовал карпорт под склад.
Немного подумав, я решил обойти дом. Может, там есть другой вход? Или удастся что-то разглядеть внутри через окно?
С задней стороны дома тьма была почти кромешная. Впереди маячило что-то вроде застекленной веранды, плывущей через мглу, как корабль-призрак, освещенный теми же голубоватыми вспышками, что я видел в окне фасада, только ярче. Я осторожно пошел на свет, стараясь не наткнуться на стоящие у стены горшки, из которых торчали засохшие скелеты растений.
Раздвижная дверь на веранду стояла приоткрытой. Я постучал по пыльному, в грязных разводах стеклу.
— Хэлло! Есть кто-нибудь? Это Ноа, — хрипло прокаркал я, прежде чем горло пережало сухим спазмом. На бетонном полу веранды среди остовов садовой мебели я разглядел дохлую птицу — облепленный перьями скелет с черной засохшей изюминой глaза.
В темном углу внезапно раздался шорох. Краем глаза я отметил движение, но было уже поздно. Огромная черная тень беззвучно метнулась на меня, шипя по-змеиному. Я с воплем отпрыгнул назад, прикрываясь руками. Локоть ударился о косяк, и от боли перед глазами полыхнуло белым. Ногу что-то задело. Я едва успел разглядеть длинную, слипшуюся колтунами шерсть и поднятый трубой лохматый хвост, прежде чем черная молния растворилась в темноте сада.
Я привалился спиной к косяку и прижал пульсирующий локоть к ходуном ходящим ребрам. Фак, кот! Чуть меня на тот свет не отправил! Сердце едва из горла не выскочило.
— Кто тут?
Яркий свет лампочки, вспыхнувшей под потолком, заставил меня зажмуриться, но низкий мужской голос говорившего подсказывал — я нашел-таки Вигго.
— Это Ноа, — промямлил я, представив себе, как, наверное, сейчас должен выглядеть в глазах дяди. — Мы договаривались.
— А, да. Ну здравствуй, Ноа. Я Вигго.
Я часто заморгал. Глаза наконец привыкли к свету достаточно, чтобы разглядеть говорившего. Он был высоким — выше меня, хоть и сильно сутулился. Не знаю, указал ли дядя на «Фейсбуке» свой настоящий возраст, но выглядел он гораздо старше сорока. Нижнюю половину лица скрывала густая неопрятная борода. Верхняя не имела ни малейшего сходства с актером на фото. Кустистые брови нависали над поблескивавшими в их тени глазами, спутанные пряди жирных русых волос падали на лоб. Несмотря на широкие плечи, грудь под свободно висящей клетчатой рубашкой казалась впалой, а в районе пояса фланель оттопыривало намечающееся брюшко. И рубашка, и болтающиеся на худых ногах джинсы были потрепанными и несвежими на вид. Носки дядя, очевидно, считал излишней роскошью и стоял на бетонном полу веранды босиком.
— Здравствуйте, — пробормотал я и отлепился от косяка. — Извините, что я с заднего хода, но у вас звонок не работает, а на стук никто не открывал.
— Все нормально. Я из-за телевизора не слышал. — Вигго отступил в сторону и приглашающе махнул рукой. — Заходи.