— Смешной ты, Медведь. Грибы в лесу искать надо. А тут их для тебя уже нашли и даже приготовили.
— Я их не ем, — терпеливо объяснил я.
— Аллергия, что ли? — вскинула брови Маша.
— Нет. Просто мне консистенция не нравится.
— Ну ты буржуй, — покачала она дредами. — Консистенция у него. Ничё. Пару дней поголодаешь, не только грибы, траву жрать начнешь.
Теперь, кажется, Машин прогноз грозил вот-вот сбыться. Я поймал себя на том, что жадно кошусь на торчащий из мусорки недоеденный бургер в заляпанной кетчупом бумаге с логотипом «Макдоналдса». Как вообще люди легко разбрасываются едой, когда ее у них много! Когда я утром позвонил в суд по настоянию Маши, мне сообщили, что документы мои получили и, если не будет вопросов, деньги выплатят самое позднее через неделю. Я где-то читал, что неделю человек вроде может не есть без проблем для здоровья. Но это, наверное, какой-то среднестатистический человек, который только на бумаге существует. Ну или супергерой. Я точно ни тот, ни другой. Еще пара дней, и я точно из мусорок жрать начну.
Седой водитель в очках вернулся, дожевывая на ходу сосиску в тесте — как будто, чтобы меня подразнить. Открыл дверь автобуса, но тут к нему подошел коллега помоложе, и они начали увлеченно трепаться. Стояли они метрах в полутора от кабины: пожилой — спиной к ней, заслоняя дверь от низкорослого молодого. Немногочисленные пассажиры терпеливо переминались на остановке, ожидая посадки.
Я решил, что это мой шанс. В конце концов, ну что может случиться? В худшем случае водила меня остановит и выставит из автобуса. Тогда я смогу подождать следующего и снова попытать счастья. А если все получится, то через полчаса я уже буду у дома отца. Я накинул на голову капюшон толстовки, поправил лямки рюкзака и выскользнул из тени.
Классе в третьем-четвертом я ходил в кружок скаутов. Мама меня туда записала для физического развития в гармонии с природой.
К моей беспредельной радости, к пятому классу гармония закончилась. Я чуть не утонул в летнем лагере, когда соседи по комнате столкнули меня в речку с моста — чисто забавы ради. Скаутское прошлое, однако, дало мне кое-какой опыт выживания — как в коллективе, так и в дикой природе. Этот опыт говорил: всегда бери с собой в дорогу что-то увесистое и многофункциональное. Например, мощный фонарь.
Фонарь этот я захватил с собой из «фольксвагена» и не пожалел. Без него бы никогда не нашел дорогу через лес, да и сам поворот в темноте, за стеной дождя не разглядел бы. Ливануло, еще когда я сидел в автобусе, прячась за спинками кресел на предпоследнем ряду. Свенструп по случаю непогоды и позднего часа будто вымер. Я брел по испятнанным черными лужами улицам, надеясь, что правильно определил направление, и смаргивал с ресниц ледяную воду. Фонари кончились, не доходя до таблички выезда из города. Дальше начинались чернильная темнота и подступивший близко-близко к асфальту лес.
Я вытащил из рюкзака фонарь и побрел через потоки воды, ощущая себя луноходом на чужой, враждебной планете. Непромокаемая куртка вымокла насквозь, дождь свободно затекал за шиворот и струйками полз по спине, постепенно нагреваясь. В кроссовках хлюпало — я чувствовал, как между пальцами при каждом шаге выступает вода, но шум ливня поглощал все звуки.
Уходящая в лес грунтовка открылась слева, будто сплошной черный туннель. К счастью, хороший дренаж не дал дороге размокнуть и превратиться в месиво из песка и глины. Я свернул на нее, подсвечивая фонарем. За конусом его бледного света плотно сомкнулась чернота, сшитая серебристо поблескивающими косыми струями.
Мне казалось, я иду уже целую вечность. Сколько, в конце концов, может тянуться лес? Не джунгли же это и не тайга. И кому вообще может прийти в голову поселиться в таком месте? Уж точно не беспомощному инвалиду. В такую глушь и на вертолете не доберешься — он просто не сможет сесть из-за деревьев. Что, если все это какая-то подстава? Может, злобный дядюшка решил так вот тупо подшутить надо мной? И в конце этой гребаной дороги меня ждет вовсе не отеческий дом, а… что? В наркопритоне я уже вроде побывал, таким меня не напугаешь, пуганый уже. Тогда подпольная лаборатория, где людей режут на органы? Аукцион работорговцев? Приют одинокого маньяка со слабостью к расчлененке? Может, он захочет позабавиться со мной без свидетелей, как в «Пиле»? Может, Вигго поставляет ему наивных идиотов вроде меня на постоянной основе, поэтому и хотел избавиться от слишком сообразительной Маши?
Короче, я так себя накрутил, что вздрогнул и застыл на месте, когда из темноты впереди мягко замерцали огни. Окна. Там, за деревьями, за поворотом дороги, в доме горел свет. Я повел лучом фонаря по сторонам. Похоже, других домов тут не было. Кругом только лес. Впрочем, дядя так и говорил.
Я поудобнее перехватил фонарь, стер ладонью воду с лица и медленно пошел вперед.
12
Над столом неярко горели две низко висящие лампы, освещая стоящий на нем ужин: говяжью котлету с жареным луком, картошкой и коричневым соусом. Я сто лет такого не ел — мама не очень любила лук и готовила это блюдо редко и только для гостей.
— Бери еще, сынок. И соуса подлей, — сказал отец, заметив, что первая котлета у меня на тарелке почти исчезла, и пододвинул соусник поближе ко мне.
От этого его мягкого «сынок» у меня ком встал в горле. Пришлось сделать большой глоток воды, прежде чем смог пробормотать смущенно:
— Спасибо.
Все было идеально. Почти. Эта сцена с бьющейся в окна непогодой, уютным теплым домом, семейным ужином и улыбающимся лицом отца словно вышла из моей давней мечты. Разница заключалась в том, что мамы больше не было рядом. И еще теперь я знал, что отец, такой сильный и крепкий на вид, выше меня, только когда мы оба сидим.
Не знаю, почему я оказался настолько неподготовлен к этому. Мне ведь не раз говорили, что он стал инвалидом. Быть может, сам того не сознавая, я пытался утешить себя, преуменьшая последствия своей детской шалости. Или, возможно, дом в лесной глуши и машину перед ним я посчитал свидетельствами самостоятельности и физической независимости Эрика. Да и отсутствие пандуса у главного входа меня обмануло. Вот почему, когда на мой робкий звонок дверь отворилась, я испытал такой шок. Ведь сначала я даже не заметил того, кто мне открыл, потому что по привычке смотрел на уровне своего роста или чуть выше. Показалось, меня впустил в дом призрак. Только потом я догадался опустить взгляд — и встретился глазами с человеком в инвалидном кресле.
Наверное, смятение и боль отразились на лице, которое я не успел защитить маской вежливости, потому что отец — а кто же это еще мог быть? — откатился в сторону и махнул приглашающе рукой:
— Ну что стоишь? Заходи скорей. Промок ведь насквозь!
Я неуверенно шагнул вперед и закрыл за собой дверь, отсекая шум дождя и брызги, залетающие в прихожую с крыльца. Вокруг моих вконец раскисших кроссовок тут же начала собираться лужа.
— Да ты будто вплавь сюда добирался, — рассмеялся Эрик, пытаясь смягчить возникшую между нами неловкость. — Тебе срочно нужно в душ — согреться, переодеться в сухое. Только, — он осторожно развел в стороны руки, — можно я тебя сначала обниму… сын?
— С меня же течет, — пробормотал я, совершенно смешавшись от одного такого короткого, но так много значащего слова.
— Неважно, — улыбнулся отец. — Не сахарный, не растаю.
Мне пришлось сделать шаг вперед и наклониться, позволяя ему стиснуть себя в крепких объятиях. Я вдохнул его запах — смесь ненавязчивой туалетной воды, смолы, отдушки для белья и табака, но не сигаретного, а… «Трубочного, да», — подсказала память. Я понял внезапно, что узнаю этот запах. И тепло этих сильных рук, способных поднять тебя и подбросить в воздух — так высоко, что случайно ударяешься головой о потолок, и мама ахает от испуга, а ты смеешься и кричишь, что совсем не больно, хотя чуть-чуть все-таки бо…
— Да ты весь дрожишь. — Отец разжал руки, но я все еще цеплялся за него, цеплялся за это легкое и светлое, как пух, воспоминание. — Ноа, мальчик мой!
Я выпрямился и отвернулся, часто моргая. Надеялся, что слез будет незаметно на мокром от дождя лице. Если Эрик что и понял, то тактично не показал виду.
— Тебе нужно согреться, а то еще простудишься. Пойдем, — он развернул коляску и покатился прочь по коридору, — покажу тебе ванную. Помоешься, а потом поужинаем. Я как раз успею все разогреть. Ты ведь проголодался, наверное, с дороги?
Вся моя одежда в рюкзаке если не вымокла, то отсырела, так что за столом я сидел в том, что одолжил мне отец: спортивных штанах, шерстяных носках и свитере. Стоит ли упоминать, что все это было мне на пару размеров велико, зато так казалось, будто отец все еще обнимает меня, что я все еще окутан его запахом.
— Помнишь что-нибудь из детства? — спросил он после дежурных расспросов о том, где и как я жил все это время. — И ничего, если я тут покурю? — Эрик достал из кармана брюк трубку из темного дерева и зажигалку «Зиппо».
Я кивнул. Не под дождь же ему было идти, в самом деле. Или ехать? Как вообще говорят о людях, которые не могут ходить и передвигаются на колесах?
— Это помню. — Я указал на трубку. — Ты и тогда курил.
— Верно. — Он усмехнулся углом рта, прикуривая. — А Вигго сказал, ты все позабыл.
— Это я только сейчас вспомнил, — смутился я. Не хотел, чтобы отец подумал, будто я соврал. — Когда почувствовал запах. А так о том, что было до нашего с мамой приезда на Фанё, у меня никаких воспоминаний. Потому ей и было так легко убедить меня в том, что ты… — Я замялся и отвел глаза.
— Умер, — закончил он за меня горько и выдохнул ароматный дым. — Да, иногда я думаю, что так всем было бы легче.
— Не говори так! — Я испуганно вскинул на отца глаза. — Я ужасно рад, что нашел тебя. Что мы наконец встретились.
Он печально улыбнулся.
— Я тоже безумно рад, сынок. Вот только… Прошло столько лет. Я-то хоть помню тебя маленьким. Твою первую улыбку, первые шаги. Как ты впервые назвал меня папой. Первые пять лет твоей жизни. А вот я для тебя — все равно что чужой человек.