Возраст гусеницы — страница 45 из 78

— Спасибо, сынок, — улыбнулся отец чуть печально, — я привык все делать сам. Но если что, я скажу, договорились?

Я кивнул, снова чувствуя вязкий ком в горле. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Несмотря на усталость, я еще долго не мог заснуть, вслушиваясь в стук дождя по стеклу и крыше. Нужно будет сказать ему завтра. Обязательно сказать. Чем дальше, тем это будет сложнее. А еще я думал о Маше. О том, идет ли в Орхусе дождь и слышит ли она сейчас то же, что слышу я. Есть ли у нее чистая постель. Что она ела на ужин и ела ли вообще. Я даже вытащил из кармана лежавших на полу штанов мобильник, чтобы ей позвонить. Но потом увидел, что было уже за полночь, и передумал.

Возраст четвертый

В энтомологии существует понятие «возраст гусеницы». Этот самый возраст считается не днями, а линьками. Старая тесная оболочка сбрасывается, появляется новая. Стадии развития между линьками называются возрастами гусеницы, причем окраска и внешний вид личинки в разные возрасты могут сильно различаться. В последнее время я ощущал себя как раз такой гусеницей: сбрасывающей старую привычную кожу, чтобы превратиться в нечто иное, новое.

1

Маше я не позвонил ни на следующий день, ни потом. Причин на это было много. Мы избегаем людей, которым причинили боль, — к своим восемнадцати я понял, что это непреложная истина. К тому же мысли занимало совсем другое. После очередного разговора с отцом, состоявшегося вскоре после моего приезда, я только и занимался тем, что пытался заново собрать себя по кусочкам. Ведь мои родители здорово поднаторели в этом искусстве — разбивать сердца собственных детей. Кто-то из нас, вероятно, смог потом склеить осколки, а кто-то нет — если все о Мартине правда. Я и сам уже не был уверен, что выйдет из того, с чем пришлось иметь дело мне, — я ведь терпеть не мог собирать пазлы. А в этом все время оставались пробелы и никуда не подходящие детали. И в зеркале я видел себя таким — несовершенным, несоответствующим, ненастоящим. Собранным из множества кирпичиков «не», из которых опорным был «незаслуживающий существовать».

В то утро я проснулся и вдохнул аромат свежесваренного кофе, просочившийся через щель под дверью. Тогда я еще был счастлив, хоть до конца и не осознавал этого. Вспыхнувшая любовь к отцу словно зажгла меня отраженным светом, заставила почувствовать себя ценным и цельным, достойным Эрика и его любви — несмотря ни на что. Вот почему я встал с твердым намерением рассказать о том, какую роль сыграл в несчастном случае, усадившем его в инвалидное кресло. Потребность просить отца о прощении стала острой, как никогда.

Оказалось, он приготовил для нас завтрак. Вроде ничего особенного — мороженая выпечка, разогретая в духовке, масло, ветчина и сок на столе. Но от его заботы и внимания я чуть совсем не расклеился. Ведь я так скучал по всему этому, скучал давно — с тех пор, как мама стала пропадать по больницам. А теперь будто снова мог почувствовать себя ребенком, свалить все на взрослые, широкие и сильные плечи.

— Хорошо спалось? — спросил отец, потягивая кофе.

Его волосы выглядели влажными. Наверное, он недавно принимал душ.

Я кивнул.

— Под шум дождя всегда отлично спится.

— Он уже кончился. — Отец перевел взгляд в окно. К стеклам прилип густой туман, за которым смутно маячили ветви деревьев. — Видимо, потеплело. Хотел показать тебе сегодня окрестности — тут очень красиво. Но придется подождать, пока это молоко хоть немного рассосется.

— Ничего, я не тороплюсь. — Моя рука с ножом замерла над маслом. — Мне ведь можно тут немного остаться?

— Конечно! — Отец улыбнулся, но между бровей у него залегла морщинка. — Ты же не думал никуда уезжать? Я надеялся, ты здесь поживешь. Если понравится, совсем ко мне переберешься. Места тут полно. А какая природа! Воздух. — Он вдохнул полной грудью. — Тут и море недалеко. И озеро совсем рядом. Правда, маленькое. Скорее пруд.

— Спасибо, но… — Предложение отца застало меня врасплох. Мне очень хотелось пожить у него подольше, но переезжать насовсем? О таком я как-то не думал. — Я же учусь. У меня скоро академ закончится.

— Переведешься! — убежденно заявил отец. — В Нестведе есть гимназия. Туда можно на автобусе ездить. Хотя какой автобус! У тебя права есть?

Я медленно покачал головой, несколько ошарашенный стремительным развитием событий.

— Так сдашь! Я все оплачу, не волнуйся. — Глаза у отца оживленно заблестели, он даже немного кофе на стол пролил, когда чашку ставил. — Сможешь брать мою машину. Я нечасто на ней езжу. Там, правда, ручное управление, но ты враз переучишься. Это легче легкого. Коробка передач — автомат.

— Но на Фанё остался дом, — пробормотал я, уже представляя себя распихивающим свои вещи по ящикам комода в комнате, где провел ночь.

— Продадим, — улыбнулся отец, взмахнув рукой, словно дирижировал невидимым оркестром. — Это же курортное местечко.

Там недвижимость наверняка нарасхват. Мать ведь, наверное, тебе дом завещала?

Я кивнул. И вдруг вспомнил: Маша! Я же обещал, что она на Фанё проведет год. Думал, будем жить в доме вместе.

— Если после выплаты ипотеки деньги останутся, положим их на твой счет, — продолжал рассуждать вслух отец. — Кстати, а тебе, наверное, и страховка полагается. Жизнь Матильды ведь была застрахована?

— Я не могу продать дом, — сказал я, надеясь, что отец переключится и не станет расспрашивать подробнее о страховке. О сделке, которую заключил с Машей, я распространяться не собирался.

— Почему? — нахмурился отец.

— Он старый совсем. — Пришлось импровизировать на ходу. — Просто развалюха. Никому такой не сдался.

— Тогда его можно продать под снос. Земля на Фанё наверняка дорогая. — Папа явно не собирался просто так отказываться от идеи.

— Но у меня с этим домом столько воспоминаний связано! — И это чистая правда. — Там я вырос. И мама… — Я не знал, какие еще найти слова. Не рассказывать же, как я чуть все не спалил, сжигая мамины вещи. Интересно, кстати, а кто пустил красного петуха на нашей ферме — если верны слухи и это действительно был поджог. Может, любовь к огню у нас в крови?

— Да, конечно. Прости, сынок. — Отец, похоже, устыдился своего порыва. — Не хочу на тебя давить. Мы со всем постепенно разберемся. Не будем торопиться. Ты поел?

Я помог отцу убрать посуду в посудомойку и спросил, нельзя ли постирать мои вещи. Вчера так устал, что просто бросил все в рюкзаке, как было. В итоге влажные тряпки уже начали пованивать, и утром пришлось снова напялить отцовское.

— Стиралка и сушилка в заднем коридоре, порошок рядом. Тебе показать, как пользоваться? — предложил отец, подмигнув. — Кстати, мокрую одежду, что на тебе была вчера, я уже постирал. Ее надо только из сушилки достать.

Я смущенно поблагодарил, заявил, что справлюсь сам, и отправился на поиски. Обе машины, поставленные друг на друга, оказались одной фирмы «АЕГ» и были похожи друг на друга, как близнецы. Чтобы разобраться, что есть что, я открыл прозрачную дверцу верхней. В барабане лежали мои чистые, пахнущие знакомой уже отдушкой шмотки. Я вытащил их наружу и тут заметил у самой стенки барабана что-то маленькое и красное. Явно не мое, потому что мои носки и трусы были черного цвета.

Я решил, что отец снизу, из своей коляски, мог не заметить завалившуюся так далеко вещь. Или заметил, но не дотянулся. Вот и шанс хоть как-то ему помочь!

Я засунул руку в барабан и достал наружу… трусики. Женские. Те, что похожи на три связанные вместе веревочки. Как же они называются? Стринги? Ну папа дает! Выходит, агрегат ниже пояса у него по-прежнему работает? А что, такое бывает. Вон как в том фильме, где чернокожий парень нанимается сиделкой к инвалиду. Тот калека вообще одной головой и мог шевелить, а детей зато строгал только так. В смысле, нижняя головка у него таки тоже шевелилась, просто он вроде как не чувствовал никакого кайфа. Вообще ничего не чувствовал. Черт, что за мысли такие, да еще о собственном отце!

Повертев стринги в руках, я положил их рядом со стиралкой. Не идти же к отцу с улыбкой идиота: «Пап, смотри, что я нашел!»

Пока возился со стиркой, туман немного поредел, и отец предложил посмотреть его мастерскую. Оказалось, он работал на дому и вполне успешно. У него был небольшой бизнес по производству эксклюзивных ножей, в том числе и на заказ. Клиенты подобрались как из Дании, так и из-за границы, причем не только из Европы. Отец отправлял свои изделия в США, Южную Америку и даже в Россию. Самый дешевый нож стоил около пяти тысяч крон, или восьмисот долларов. Ну а те, что делались на заказ, уходили иногда по цене более двадцати тысяч крон. В основном отец мастерил ножи для охоты и бушкрафтинга [40], но случалось делать и боевые. Продавал он все через свой сайт «Ламберджек. дк» и канал на «Ютьюбе». Когда я об этом услышал, то прифигел. Мой папа — ютьюбер с ником Ламберджек [41]. Это круто или как?

Мастерская располагалась отдельно от дома, в небольшом, но теплом сарайчике, так что там можно было работать и зимой.

— Вот почему я тут поселился, — сказал отец, показывая расставленные и разложенные в образцовом порядке инструменты. — Когда работаю со сталью, шуму много. А в лесу я никому не мешаю.

Он принялся объяснять назначение разных приспособлений и материалов, где заказывает сталь и дерево для рукоятей, сколько времени в среднем занимает производство одного ножа. Я слушал вполуха. Меня больше занимал готовый товар. Его отец держал в сейфе. Еще бы — холодное оружие, да еще такое дорогое.

Хищные широкие лезвия. Рукояти, удобно ложащиеся в ладонь. Дерево, обработанное так, чтобы сохранился внутренний узор. Совершенный баланс, когда нож кажется продолжением руки. Я никогда не увлекался оружием, рос убежденным пацифистом и совершенно в нем не разбирался. Но даже меня впечатлили созданные отцом красота и гармония дерева и стали. Эти ножи хотелось держать в руках. Ими хотелось владеть. И использовать по назначению.