Я дополз до шкафа, обнаружил там свой рюкзак и кое-как допер его до кровати, чтобы там поискать зарядку. Поразительно, как я вчера умудрялся бегать, лазить в окна и даже машину вести, никуда не впилившись. Все-таки оскаленные клыки, разъяренные рокеры и выстрелы из охотничьей винтовки — отличный заряд бодрости.
На осмотре врач был уже другой: маленький, пухлощекий и веселый. Называл меня юношей, трепался с блондинистой медсестрой про щенка, который сгрыз ему ботинки, и через три минуты выписал меня домой на постельный режим, оставив рецепт на обезбол.
— Тебя есть кому забрать? — обратилась ко мне блондинка. — Или вызвать такси?
— Есть. — Я сунул ей под нос телефон на зарядке. — Сейчас сестре позвоню.
Маша сказала, что будет примерно через час. Я решил скоротать время, воспользовавшись доступными пока благами цивилизации: сбрить уродские пучки щетины, почистить зубы и заползти в душ. Там обнаружилась скамейка с пластмассовым сиденьем, на которую я благодарно повалился. Сердце колотилось так, будто на Эверест взобрался, а завтрак просился наружу. Но я стиснул зубы, велел желудку знать свое место и стал поливать себя офигительно приятной горячей водой, стараясь не намочить повязку. Только я переоделся в чистое из рюкзака, чтобы не светить перед «сестренкой» белыми парашютами с логотипом больницы, как дверь палаты без стука распахнулась.
— О, братуха! Посвежел, похорошел. Мозг на повязку не давит? — Судя по вернувшейся язвительности, Мария пребывала в прекрасном настроении.
— Спасибо, ты тоже цветешь и пахнешь, — сухо парировал я, отметив, что она тоже где-то переоделась, причесалась, смыла с лица сажу и теперь напоминала обычную себя, а не выплюнутого ленивым ротвейлером котенка. — А это зачем? — Я указал на кресло-каталку, которое она толкала перед собой и которое тут же напомнило мне об отце.
— Это ваш личный транспорт, сэр, — объявила она с шутовским поклоном. — Велено доставить вас с ветерком.
— Не инвалид. Сам дойду, — гордо заявил я и сполз с кровати.
Палата немедленно поплыла влево, я стал заваливаться вправо, но Маша ловко подхватила меня под руку и направила пятой точкой прямо на сиденье.
— Дойдет он. У тебя постельный режим минимум на неделю! — ворчливо сказала она, сгружая мне на колени рюкзак и телефон. — Хочешь обратно в койку?
В принципе, я бы не возражал. Тут, по крайней мере, тепло, сухо, чисто и отлично кормят. Но сказать такое Маше совесть не позволила.
— Тебе не больно? — спросил я, покосившись на ее залепленные пластырем руки на рукоятках коляски.
— Да фигня! — Она беззаботно закатила меня в лифт и нажала кнопку первого этажа.
— Что-то случилось? — озвучил я покалывающее кожу смутное беспокойство. — Ты какая-то подозрительно радостная.
— Подозрительно? — Маша хихикнула. — Не, я ничё не курила, если ты про это. Просто сегодня понедельник.
Я задумался. Наверное, все-таки от сотрясения какие-то нервные связи у меня в мозгу нарушились, потому что, кроме выражения «Понедельник — день тяжелый», никаких ассоциаций у меня не возникло. Двери лифта дзынькнули и едва успели раскрыться, как Мария вытолкнула меня в шумный холл и лихо покатила вперед, лавируя между не успевающими увернуться с нашей дороги пациентами.
— Поберегись! Инвалид! Пропустите инвалида! — без всякого стеснения выкрикивала она.
В таком темпе мы быстро оказались на улице. Я уже приготовился встать с кресла, но Маша и не думала притормаживать.
— Эй! — Я вывернул шею, обернувшись через плечо, и обнаружил, что неходячим очень сложно установить зрительный контакт с теми, кто задает направление их жизни. — Это же больничная коляска. Разве не надо ее вернуть?
— А мы и вернем, — весело заявила Маша, целенаправленно толкая меня по дорожке между газонами. — Только позже.
Я добавил к списку наших преступлений еще и угон инвалидного кресла. Мысль об угоне, однако, пробудила во мне какое-то смутное воспоминание.
— Фургон… — пробормотал я себе под нос и закрутил головой по сторонам. — Черт, фургон! — Я не узнавал ни парковку, ни декоративно подстриженные кустики, ни скамейки, мимо которых мы проходили. Вернее, Маша шла, а я ехал. Это потому, что вчера тут было темно, или потому, что мы бросили машину у другого входа? Их тут, похоже, было как дырок в сыре.
— Сиди смирно, а то вывалишься, — одернула меня Маша.
— Мы забыли про фургон! — Я никак не мог успокоиться, у меня даже ладони на подлокотниках вспотели. — Вдруг эти отморозки нас ищут повсюду? Если найдут машину, то…
— Это ты забыл, — ухмыльнулась Маша. — Фургон сейчас там, куда «Бандидос» точно не сунутся.
— Это где же? — наморщил я лоб и тут же скривился от боли.
— Я бы тебе предложила угадать с трех раз, — хихикнула она, — но пожалею твой раненый мозг. На парковке автосервиса в Люструпе.
Наверное, после удара по башке я сильно отупел, потому что Люструп тоже никаких ассоциаций не вызывал. Хотя, может, и не должен был? Может, это просто какой-то местный Зажопинск, а потому рокерам и в голову не придет искать там фургон?
— А это где вообще? — признался я в своей умственной несостоятельности.
— Это, Медведь, прямо рядом с клубом «Ангелов ада», — оповестила Маша, явно довольная собой. — Так что «Бандидос» туда на пушечный выстрел не подойдут.
— А как машина туда попала? Ты же не водишь.
— Есть такая русская поговорка: «Язык до Киева доведет», — довольно пояснила Мария. — Я наплела одному чуваку, что, мол, тачка батина, а сам батя в больничку загремел. Мне домой надо фургон отогнать, а прав нет. Поплакалась немного, глазками похлопала, ну мы сели с перцем этим вместе и поехали. Тут и езды-то минут десять всего.
— Ну ты сильна! — выразил я свое восхищение. — А сейчас, кстати, мы куда?
— В банк, братишка, в банк, — бодро ответила она и начала насвистывать мелодию «Money, Money, Money» [63].
Только тут я допер.
— Думаешь, пришли наконец-то мои деньги?
— Тебе же сказали, через неделю будут. Ну вот, неделя прошла, поздравляю.
Мы остановились на светофоре, а перед моим внутренним взором мелькнула картинка: Маша загружает пачки купюр из банкомата в свой рюкзак, радостно машет мне ручкой и вприпрыжку уходит в закат, пока я сижу, приуныв, в коляске и смотрю ей вслед.
— А что мы будем делать, если деньги еще не перевели? — обеспокоенно спросил я.
— А чё там тебе выписали от головы?
Маша стала толкать коляску по переходу через железнодорожные пути, и меня затрясло:
— Д-д-да тр-р-рамадол вр-р-роде.
— Ну дык колеса твои загоним!
М-да. Оптимизму Маши сегодня нет предела.
До ближайшего банка мы катились минут пятнадцать. Там я засунул карту в автомат, и при виде баланса на счете глаза у меня чуть на лоб не повылазили.
— Живем, Медведь! — взвизгнула Маша, прыгая вокруг моего кресла, как хоптимист [64], которому как следует заехали по головешке. Она немного поумерила эмоции, только когда клиенты банка стали странно на нас коситься. — Так, сейчас в гостиницу. Нажремся до отвала, потом я в душ и спать. Нет, сначала в аптеку за твоими колесами, потом спать.
— В гостиницу? — Что ж, Маша, по крайней мере, не собиралась немедленно требовать свою долю. Впрочем, чего это я так разволновался? Мартина-то мы пока так и не нашли. Квартира в Рандерсе не считается. — А это не опасно? Ну, если нас ищут.
— Глупый ты, Медведь! — Она закружила коляску в каком-то диком вальсе по парковке перед банком. — Я нашла местечко, где вписка и выписка по коду. Мы с персоналом вообще встречаться не будем. А имена при регистрации укажем чужие. Я вот на кого больше похожа, — Маша перевесилась через мое плечо, заглядывая в лицо (ее сияющие кошачьи глаза оказались внезапно близко-близко — так, что я рассмотрел лучистые янтарные вкрапления в синих радужках), — на Хлою Грейс Морец или Аню Тейлор-Джой?
— Не знаю, кто это, но ты красивее их обеих, вместе взятых, — промямлил я, молясь, чтобы взболтанный желудок не метнул харч прямо в эту самую красоту.
— Пасиб, брателло, — улыбнулась Мария и чмокнула меня куда-то в пластырь. — Значит, буду Аней Морец. А ты кем хочешь быть?
— А? — Если честно, сейчас я бы согласился называться даже Вилли или Дилли, лишь бы Маша продолжала улыбаться вот так и поцеловала меня еще раз — желательно туда, где я бы почувствовал тепло и мягкость ее губ.
— Ясно, — вздохнула Маша и сдула с бровей пушистую челку. — Ладно, как насчет Йонатана Риса [65]? Не будем множить сущности.
На том и порешили.
Гостиница «Гэст-апарт» находилась совсем недалеко от банка и железной дороги. Возможно, поэтому номера в ней были не очень дорогими. В комнаты вел отдельный вход — с галереи второго этажа, куда мы с инвалидным креслом поднялись на лифте. Требовалось только ввести код из эсэмэски, чтобы попасть в современные трехкомнатные апартаменты с кухней и просторной ванной.
— Инвалидам — кровать. — Маша зашвырнула мой рюкзак в спальню с двухспальной кроватью, где белели два мягчайших даже на вид одеяла. — Я, так уж и быть, устроюсь на диване. — Она плюхнулась на светло-серую софу у панорамного окна.
В дверь номера постучали.
Я замер в каталке, машинально выискивая глазами предмет, который мог бы послужить оружием и находился в пределах досягаемости. Вроде вон того керамического горшка с какой-то зеленой хренью.
— Расслабься, герой, — прошептала Маша. — Это наш заказ.
— Оставьте под дверью, — произнесла она громко не своим, низким голосом.
— Пожалуйста, — донеслось глухо из коридора.
Там что-то брякнуло, послышались удаляющиеся шаги. Немного выждав, Маша приоткрыла дверь и втащила внутрь поднос, уставленный всякой снедью, включая несколько запотевших бутылок.
— Во, Медведь, налетай! — Она торжественно водрузила поднос на круглый обеденный стол.