Возраст гусеницы — страница 67 из 78

— Это типа такая детская агитка о вреде пьянства? — Маша усмехнулась. — И чем там все закончилось?

Я сдержанно улыбнулся.

— Да, теперь-то я понимаю, что книжка-то была о том, каково это — жить с алкоголиком. В финале, кстати, папа превратился в дракона насовсем, и маме с мальчиком пришлось убежать из дома, чтобы он их не сожрал.

— Жесть какая. — Маша покачала головой и вдруг замерла. — Погоди, так твой отец тоже…

— Нет, — оборвал ее я. — Он не пил. Ему это было не нужно, чтобы стать драконом. Иногда это происходило вот так, — я щелкнул пальцами, — будто где-то у него внутри переключался тумблер. И тогда нам приходилось туго.

Маша смотрела на меня широко раскрытыми глазами, но ничего не говорила. Ждала, пока заговорю сам.

— Мы никогда не знали, когда он сорвется — и из-за чего. Любой мелочи было достаточно. Все вокруг него ходили на цыпочках. Говорили то, что он хотел слышать. Выполняли все его желания. Отказов он не принимал. Помню, я одно время плохо кушал. У всех детей, наверное, такое бывает. Отец заставлял меня часами сидеть над тарелкой, пока все не съем. Иногда я торчал за столом с завтрака и до обеда или с обеда до ужина — сидел, ревел и запихивал в себя остывшую, соленую от слез еду. Если мне везло, на кухню пробирался Мартин и быстро все за мной подчищал. Тогда я мог показать чистую тарелку и идти гулять. Только брат бунтовал против отца. Иногда втихаря, иногда прямо в лоб. Потому ему и доставалось больше всех. Меня с Лаурой папа только шлепал — хотя и это было обидно и больно: рука у него была тяжелая. А вот Мартина…

Я сжал кулаки и отвел взгляд на окно, за которым шел через сад отец, волоча за собой брата в задравшейся футболке.

— Помнишь, Лаура рассказывала о нашей собаке, Спот? О том, как она задушила ручную курицу Мартина?

— Ту, что он спас от куриного холокоста? — печально улыбнулась Маша. — Да. Лаура еще говорила, что твой брат тогда здорово психанул и его наказали.

— Так вот. — Я судорожно вздохнул. — На Цыпу Спот натравил отец. Специально. Чтобы Мартина разозлить. Сделать ему больно. Папа намеренно брата спровоцировал. Я даже тогда это понимал, только выразить, конечно, не мог. Так у отца появлялся повод. Если не было причин для жестокости, он их создавал.

В тот раз Мартин ударил Спот граблями. Он просто хотел, чтобы она отпустила Цыпу. Хотя та, конечно, уже была мертва. Ну а папа за это отдубасил Мартина собачьим поводком. Кожаным таким, со стальным карабином. Я в окно это видел. Знал, что не надо смотреть, но просто глаз не мог отвести. Это до сих пор вот тут сидит. — Я постучал себя по лбу, радуясь острым и чистым вспышкам боли. — Я-то думал, что забыл все. А когда начал вспоминать…

Я судорожно сглотнул, и Маша обняла меня, притянув к себе. Прижала крепко к груди. Сказала, дыша в волосы.

— Тише, тише. Это все в прошлом. Оно уже кончилось, понимаешь? Его больше нет. А мы есть. Ты есть. И ты уже не тот маленький испуганный мальчик. Ты меня от рокеров спас, помнишь? А это что-то да значит.

Какое-то время мы сидели молча. Усилием воли я заставил себя успокоиться. Маша права: того мальчика давно уже нет, как нет Спот и Цыпы. Прошлое существует только в моей голове. Я сам дал ему над собой слишком большую власть. Теперь пора эту власть отобрать. Хоть это может оказаться нелегко. Я должен наконец стать свободным ради себя самого.

Почувствовав, что я задышал ровнее, Маша немного отстранилась и заглянула мне в лицо.

— Ты как?

— Лучше. — Я слабо улыбнулся. — Все нормально, спасибо.

— Теперь, блин, ясно, чего твоя мама от бати рванула. — Она покачала головой. — Он, походу, реальный был урод, да еще больной на всю голову. Только она что, о разводе не слышала? Почему не попыталась защитить детей? Или настолько боялась мужа? Он ее тоже колотил?

— Нет. Маму отец не трогал. — Я покачал головой. — Они ссорились, скандалили, орали друг на друга — чаще всего как раз потому, что мама вступалась за нас. Отец мог в ярости швырнуть что-то на пол, разбить. Но руку на нее не поднимал.

— Тогда не понимаю. — Маша подтянула ноги на кровать и скрестила их. — На фига ваша мать за этого психопата держалась?! Ей что, детей своих было не жалко?

— Не знаю. Я многого не помню. А то, что помню, не всегда могу объяснить. — Я взъерошил волосы над повязкой, будто пытался добыть из-под них стершиеся воспоминания. — Может, это не она держалась. Может, ее что-то держало.

— Ты про что? — нахмурилась Мария, упершись локтями в колени.

— Да так… Ничего, — мотнул я головой.

— Ой, темнишь, Медведь! — прищурилась она на меня, словно прицел рентгеновского аппарата навела. — Как в тот раз с твоим дядюшкой. Помнишь, что тогда из этого вышло?

— Я не темню, просто… Я еще сам не до конца разобрался.

— Так давай вместе и разберемся. — Маша наклонилась ко мне, ловя мой ускользающий взгляд. — Эй! Я видела твои матросские труханы, а ты — как я писаю в кустах. Да-да, не мотай башкой. Знаю, ты подсматривал. Так что теперь между нами нет тайн. Ну?

— Когда гостил у отца… — Я громко хрустнул пальцами, но Мария даже не поморщилась, просто смотрела на меня, ожидая ответа. — Он показал мне одну фотографию на телефоне. Старую фотографию. Там была мама. И какие-то мужчины. Они… — Я шевелил губами, но звук не шел. У меня просто слов не находилось, чтобы описать увиденное. Я опустил глаза, мучая несчастные костяшки.

— Занимались сексом? — закончила за меня Маша.

— Откуда ты?.. — Я вскинул на нее пораженный взгляд.

— Я тоже видела подобные фотки. С твоей мамой. — У Маши пролегли горькие складки у рта, глаза потемнели. — Узнала ее по тому снимку в церкви, что ты с собой таскаешь. У Вигго на компе этого добра целая папка. Видео тоже есть. Помнишь, я в его ноут залезла?

Я выпрямился в кровати, наплевав на головокружение и возвращающуюся головную боль.

— Ты видела? А почему мне ничего не сказала?!

— А что я должна была сказать? — Она скривила разбитые губы. — Слышь, братан, твоя покойная мама лихо зажигала в молодости. Твой дядюшка до сих пор на нее дрочит.

— Лихо зажигала?! — Голос у меня сорвался, пальцы комкали постельное белье. — Ты так это называешь?! Но она там… Ее там…

— Именно. — Маша затвердела лицом. — Поэтому я решила, что тебе не надо этого знать. Мне и в голову не могло прийти, что отец тебе такое покажет. Хотя после твоего рассказа это обретает смысл. Он ведь был на многих из тех фоток. Его я тоже узнала.

— Отец? — Меня замутило. Перед глазами снова всплыла картинка из кошмара: волосатое тело, возбужденный член, унитаз. — Но я думал, он… Он снимал…

— Ты сам понял? Или он тебе сказал?

Иногда Маша бывает такой безжалостной.

— Сам, — прошептал я, борясь с тошнотой. — Однажды я застал его… Их…

— На некоторых фотках я видела и Вигго, — тихо сказала Маша. — Только моложе, без бороды. Но я уверена, что это твой дядя. Думаю, когда твой отец был в кадре, снимал он.

Я едва успел ворваться в ванную, как меня вывернуло. Сидел на заблеванном полу, обнимая унитаз, а перед глазами сменялись, как в слайд-шоу, картинки: Вигго с нами в саду, Вигго на барбекю, Вигго приносит нам щенка.

Они были просто не разлей вода — папа и его младший брат.

12

Мы провели в гостинице неделю — самую томительную неделю в моей жизни.

Маша не разрешала мне ни читать, ни смотреть телик, ни зависать в компе — спасибо, хоть в туалет выпускала. Даже поесть приносила в постель, очевидно, восприняв слова врача о постельном режиме слишком буквально.

— Ты бы еще к кровати меня привязала! — возмущался я, обнаружив, что после очередной попытки побега к холодильнику исчезли валявшиеся на полу у постели штаны и футболка. Моя надсмотрщица прекрасно знала, что я не стану разгуливать перед нею в одних трусах.

— Будешь дергаться, точно скотчем примотаю, — грозилась Мария. — Врач те сказал отдыхать — вот и отдыхай. Или хочешь, чтоб мозг совсем спекся?

— Он у меня от безделья скорее спечется! — стонал я. — И на жопе пролежни уже.

— У тебя там не пролежни, а шило! — фыркала Маша, закатывая глаза к потолку. — И вообще, кончай ныть. А то начну пересказывать последнюю серию «Ривердейла»!

На этом месте я демонстративно клал себе подушку на лицо. Думаю, реально из Марии бы получилась отличная надзирательница в тюрьме. Ну или, скажем, пограничница.

Справедливости ради скажу, что не валялся день-деньской на кровати в полном одиночестве. Маша частенько лежала вместе со мной. Нет, к сожалению, не в том смысле. Поверх одеяла и в одежде. Мы много и долго разговаривали. О том, что я вспомнил. И как все взаимосвязано. О том, как разыскать Мартина, с которым мне все больше не терпелось встретиться.

Таблетки, которыми я был плотно обдолбан, слабо помогали справиться с гормонами, и мне все чаще снились жаркие сны с Машиным участием. Если днем, взбудораженный близостью ее тела, я еще мог себя контролировать, то ночью фантазия срывалась с цепи и пускалась во все тяжкие, словно монах-расстрига после десятка лет целибата. Ночной киномеханик обновил репертуар кинолент контентом для взрослых, и я уже не знал, что хуже: жуткие, но уже ставшие привычными кошмары или эротический беспредел, после которого я не мог смотреть на Машу, не краснея. Наверное, я бы поддался основному инстинкту и попытался воплотить хотя бы сотую часть своих желаний, если бы она дала хоть малейший намек на то, что я ей интересен не только как партнер по бизнесу и друг. Но я по-прежнему был для нее «своим парнем», больным, которого следовало окружить вниманием и заботой, и меня мучил страх, что если пересеку незримую черту, проходящую между нами поверх одеяла, то все бесповоротно испорчу и потеряю доверие этой фантастической девушки, возможно навсегда.

Тем временем Машина сыскная креативность, похоже, начала иссякать. Может, конечно, моя мисс Марпл тоже решила немного расслабиться — всем нужен отдых, но о поисках брата она теперь говорила уклончиво и неохотно, будто уже поставила на нем крест. «Слушай, Медведь, у парня наверняка после всег