— Ты мне ногу продырявил, ублюдок тупой. Ногу! — Он истерически захихикал. — Я же ничего не чувствую ниже пояса.
— Знаю, папа, — сказал Мартин почти ласково. — Но это не помешает тебе сдохнуть от потери крови.
Он бросил короткий взгляд в нашу с Ноа сторону.
— Вези его в комнату. Живей!
Ноа дернулся вперед, но брат тут же остановил его жестом.
— Не ты! Девчонка.
Я медленно подошла к коляске, оглядываясь на Спирита и его ствол, следовавший за моими передвижениями.
— Мог бы и повежливее с родным братом, — бросила я, следя за реакцией парня.
Клянусь, у него даже мускул на лице не дрогнул.
— Давай! — поторопил он меня и кивнул Ноа: — Ты — за ними. И чтобы я руки видел.
В гостиной Спирит велел мне поставить коляску Эрика примерно в метре от стола. Ноа и я должны были сесть на его противоположных концах, подвинуть стулья как можно ближе к краю столешницы и положить на нее вытянутые ладони. Сам Спирит стоял примерно между нами и напротив отца — так он легко мог взять на мушку любого.
Планицер-старший заметно побледнел: может, вид темной, маслянисто блестящей полосы, тянувшийся за каталкой из коридора, заставил его заволноваться, а может, уже подействовала потеря крови. Его руки неловко шарили по колену и голени в поисках повреждения.
— Правильно, папа, — подбодрил его старший сын. — Нужно пережать подколенную артерию. Иначе жить тебе осталось минут восемь, не больше. Знаешь, как это делается? — Голос Мартина был совершенно будничным и спокойным. Так мог бы читать лекцию по оказанию первой помощи какой-нибудь инструктор из Красного Креста. — Положи большие пальцы на коленную чашечку, нащупай остальными артерию под коленом — найдешь ее по пульсации — и жми. Сильнее. Обеими руками. Если все сделал правильно, кровь остановится.
Оставив Эрика с искаженным паникой лицом возиться с ногой, Спирит подошел ко мне, держа в поле зрения одновременно отца и брата.
— Не трогай ее! — подскочил с места Ноа, когда парень запустил руку мне под куртку.
Плотно придвинутый к столу массивный стул сильно замедлил движение — бедняга Медведь чуть не упал, зацепившись за ножку.
— Он просто меня обыскивает, — выпалила я. — Не зли брата, пожалуйста.
— А подружка у тебя с мозгами. — Угрожая стволом, Спирит заставил Ноа сесть. Забрал мой смартфон. Убедился, что ничего опасного у меня в карманах нет. Перешел за коляску отца. Приставил дуло к его затылку и сунул руку между спиной и спинкой кресла.
— Чего ты добиваешься, идиота кусок? — прошипел Эрик, которому, очевидно, удалось надавить, где надо: кровь теперь только капала с подножки коляски на пол — тяжелыми, редкими каплями. — Моя домработница вот-вот придет. К тому же здесь твой горячо любимый братишка и его подружка. Их ты тоже собираешься ухлопать? Или думаешь, они тебя полиции не сдадут?
Возможно, отец пытался отвлечь Мартина разговорами, но тот все равно обнаружил нож, спрятанный за спиной инвалида, — тот самый, что вернул Ноа. Парень вытащил оружие из ножен и взвесил в руке — хищное зеркальное лезвие, узорная рукоять из дерева теплого янтарного цвета, утяжеленная металлом. Одобрительно кивнул.
— Почти так же хорош, как тот, что ты сделал для меня.
— Для тебя?! — Эрик аж зубами скрипнул от ярости. — Совсем рехнулся? Да ты грамма стали для этого ножа не стоишь!
— Да ну? — Мартин рывком развернул на себя кресло, чтобы видеть лицо отца. — Сталь АУС-восемь, лезвие девяносто пять миллиметров, рукоять сто пятнадцать, карельская береза, оранжевые прожилки. Дизайн «Вудсман». Ничего не напоминает?
Эрик молчал, и сын склонился над коляской, поигрывая ножом в опасной близости от глаз Планицера-старшего.
— Достойная работа, в отличие от мастера, который ее выполнил. Пожалуй, сохраню его на память.
Спирит выпрямился и толкнул коляску обратно. Блеснула сталь, поймав свет, и нож со стуком вонзился в центр стола. Мы с Ноа запоздало дернулись.
— Никто сюда не придет, — тяжело уронил Спирит. — Девчонку саму панцири разыскивают.
Я снова вздрогнула. Значит, он все знал!
— А пацан… — продолжил он, направляясь к Ноа вокруг стола.
— Мартин, — пробормотал тот, вглядываясь в лицо брата с каким-то обреченным выражением в глазах.
— Мелкий меня никогда не выдавал. — Брат остановился у Ноа за спиной и свободной рукой потрепал его по голове. — И теперь не выдаст.
— Ошибаешься! — Эрик, походу, осмелел, после того как нож всадили в древесину, а не ему в глаз. — Ноа — хороший мальчик. Он никогда мне не навредит и тебе не позволит остаться безнаказанным. Он знает, что ты больной псих и садист! Что ты столкнул меня с лестницы. Поджег наш дом. Подговорил сестру давать показания против меня. Напал на…
— Хватит! — Мартин обеими руками взялся за пистолет, наставив на отца ствол. — Или я проделаю в тебе еще одну дыру — причем с преогромным удовольствием. Но тогда срок игры, к сожалению, сократится.
— Какой еще срок? — Эрик немного сдвинул пальцы — видимо, руки у него начали затекать — и под креслом тут же начала расти темная лужица. — И что, на хрен, за игра?
Мартин скользнул глазами по массивным электронным часам вроде спортивных, надетым поверх перчатки.
— Пятнадцать минут, я думаю. Даже сильный, натренированный человек не может пережимать подколенную артерию больше двадцати минут. Пять уже прошло.
— Полный бред! — фыркнул Эрик, крепче стискивая пальцы. — Ноа, сынок, у тебя остался телефон? Вызови скорую.
Взгляд Ноа забегал между отцом и братом. Ладони на столе задрожали. Я бы не хотела сейчас оказаться на его месте.
Черная перчатка легла Ноа на плечо — не стискивая, а скорее успокаивая, но он все равно вздрогнул и побелел. Мартин склонился к уху брата, не сводя глаз с отца. Его губы шевельнулись, но сказал он что-то так тихо, что я не расслышала ни слова. По лицу Ноа пробежала тень, взгляд метнулся от меня к Эрику и обратно.
— Что ты там шепчешь? — забеспокоился Планицерстарший. — Ноа, мальчик мой, не верь этому подонку. Он же соврет и глазом не моргнет. Мать родную продаст ради собственной выгоды!
— Заткнись! — Мартин выпрямился, подняв ствол в вытянутой руке. — Чувствуешь уже тошноту, головокружение, сухость во рту? Это признаки средней кровопотери. Продырявлю вторую ногу, и скорая тебя уже не спасет. Так что завали пасть и послушай правила игры. — Он обошел вокруг стола и встал на прежнее место — напротив отца и между мной и Ноа. — Итак. — Мартин наклонился, в полной тишине вытащил из столешницы нож и положил его плашмя. — Сыграем в правду, — он ухмыльнулся, обведя нас троих глазами, — или действие. — Парень дернул пушкой, будто делая выстрел, поднес ствол ко рту и дунул на него. — Правила максимально просты. Тот, на кого укажет острие, — он кивнул на лежащий на столе нож, — честно отвечает на мой вопрос. Ну а если соврет, — губы Спирита вздернулись в жутковатом оскале, — расплачиваться ему. — Он ткнул пистолетом в отца.
— Он спятил! — Эрик часто задышал, переводя помутневший взгляд с меня на Ноа и обратно. — Наверняка чем-то накачался и с катушек съехал. Нарик греба…
На этот раз выстрел показался не таким оглушительным — или я просто успела подготовиться, заметив, что Спирит перехватил пистолет второй рукой. Рев Планицера-старшего напугал меня больше. Эрик схватился за плечо с перекошенным лицом. Кровь сильнее заструилась на пол.
— Я же предупреждал, — спокойно сказал Мартин. — Не волнуйся, папа. Эта рана поверхностная. Просто небольшое предупреждение. И напоминание. Сосредоточься лучше на ноге.
— Мразь, — прохрипел Эрик, скрипнув зубами, но руку на колено передвинул.
— Хочешь еще? — Старший сын прищурил глаз, готовясь к выстрелу.
Отец смолчал. Губы у него тряслись, посеревшее лицо кривилось от боли.
— Отлично. Думаю, основное правило все усвоили. — Мартин отодвинул свободный стул и уселся на него, положив руку со стволом на стол. — Начнем?
— Подожди! — вырвалось у меня прежде, чем успела прикусить язык. — А на что мы играем?
Спирит перевел на меня холодный взгляд темных глаз. Из-за изуродованного века он казался немного усталым, даже сонным.
— Хм, действительно, на что? — Его губы медленно расползлись в стороны, обнажая белоснежные резцы. — Как насчет его жизни? — Он повел подбородком в сторону инвалидной коляски, даже не глядя на отца.
Эрик вскинул голову, прожигая Мартина полным ненависти взглядом, но с губ не сорвалось ни звука — он выучил урок.
— Что ж, не будем терять время. — Мартин наклонился вперед и крутанул нож, как бутылочку.
Гладкое лезвие засверкало, отражая свет лампы. Рукоять, побрякивая, скользила по древесине стола. И вот вращение замедлилось. Острие миновало Спирита и остановилось, немного не дойдя до меня. Сердце в груди пропустило удар, будто в него уже вонзился нож, а потом бешено заколотилось.
— Ну что, Ручеек, — усмехнулся Мартин, откидываясь на спинку стула. — Готова?
3
Все повторялось. Я будто сидел посреди гребаного дежавю. Не хватало только синих цветов на столе. И призрака мамы в сарафане и шляпе.
Мартин сказал мне кое-что. Три слова, давшие мне надежду. Но мог ли я верить им? Я не видел его тринадцать лет. За эти годы заботливый и чуткий старший брат стал совсем другим: циничным, жестоким, бесчувственным. И хотя все предупреждали меня, все твердили, что он уже совсем не тот парнишка, который снимал меня с дерева, когда я боялся оттуда слезать, и лепил подорожник на мои сбитые коленки, — я не верил. Думал, его оговаривают. Думал, что знаю брата лучше.
И вот он сидит передо мной — и держит на мушке истекающего кровью отца. Мартин пугающе похож на меня. Особенно это заметно теперь, когда я состриг крашеные волосы. Только его черты тверже, скулы резче выражены и глаза темнее — поперек одного века проходит тот же шрам, что рассек левую бровь. Кто бы его так ни разукрасил, это точно случилось уже после нашей разлуки — я бы такое запомнил.