Сверху лежали небольшие кассеты. Такие обычно используют в видеокамерах. Подписи от руки: «Лето 2000», «Гамбург 2001», «Праздник 1998». Рядом лежала большая видеокассета без пленки, но с выемкой. Это был переходник. Я взяла «Праздник 1998», включила телик и запустила кассету.
Шумное застолье. Буро-красные-черные пятна людей, пьяный гомон и смех. Кто-то кричит, что Юре исполнилось сорок пять, поздравляет. Все смешивается в невообразимых танцах и помехах, брызгающих на экран вертикальные полосы и цветные точки. Стоп. Юра говорил, что ему сейчас сорок пять лет, но, судя по видеозаписи, это было четыре года назад, а значит, сейчас ему почти пятьдесят.
Я сходила на кухню, пошарила в холодильнике и извлекла оттуда бутылку его любимого пива Stella Artois. Вернулась в комнату и, попивая пиво, стала досматривать кассету. К сожалению, самого Юры на ней было немного. В целом сюжет не менялся – люди жрали и бухали, а кто-то снимал их, держа камеру дрожащими руками.
Наконец мне надоело наблюдать чужой «пир духа». Когда вернулся Юра, он застал меня на кухне, пожирающей подгнившие нектарины. Бутылка холодного пива, на которое он надеялся, валялась пустая в мусорном ведре.
Тогда он открыл дверцу шкафа и достал непочатую бутылку водки из ящика. Он всегда закупал водку ящиками в магазине от завода. Налил себе стопку.
Я решила заговорить:
– Смотрела тут твои видеозаписи. И обнаружила, что ты врал мне насчет возраста.
– Да? Ну и что. – Казалось, он не был удивлен. Да и не сказать, что Юра врал. Он скорее неопределенно хмыкал, когда я пыталась угадать, сколько ему, и на цифре сорок пять хмыкнул более явно.
– Не знаю, в принципе ничего. Но почему ты не говорил?
– Боялся.
Я посмотрела на него. На лице пробивалась щетина – во многом уже посеребренная. Кожа чуть красноватая, словно весеннее солнце начало ее раскрашивать к лету. Небольшие морщинки у глаз. Одно можно было сказать определенно: он не был уродом и не был красавцем. Но что-то во всем его виде страшно притягивало. И не только меня. Странным образом меня завораживало все: как он двигался, говорил, пил и даже непристойно шутил.
– Налей и мне водки, – попросила я.
Ночью мы легли под одеяло голые и сначала просто лежали рядом. Я повернулась спиной, прижимаясь к его волосатой груди, а он гладил мой живот и соски, выпирающие из почти плоской груди. Желание растекалось по телу сладкими волнами. Комната слегка подрагивала. Слишком много алкоголя.
Мне казалось, что я стала легкой пушинкой. Он был рядом, снова защищал меня от всего мира, и я могла по-настоящему расслабиться. Пятьдесят ему или тысяча лет – какая разница.
В бедро уперся горячий член. Я резко развернулась, толкнула его на спину и села сверху. Мне чудилось, что мое тело обволакивает черная ткань. Все погрузилось в безмолвие, немного пугающую, но трогательную пустоту. Я плыла куда-то, не зная координат и не желая знать их, позволяя телу выполнять свой танец.
И тут явился он – оранжево-черные полосы на черном холсте беспамятства, большая голова и длинное тело – пушистые штрихи. Зеленые пятна вокруг. Тигр смотрел на меня. Из его огромных охристых глаз текли слезы.
Открыла глаза – утро разматывало серый клубок по стенам комнаты. Я лежала на боку, Юра обнимал меня, как и ночью. Подушка была влажной. Он рукой повернул меня к себе и откинул одеяло. У него опять стоял, а я была сухая, как пустыня. Через две минуты все было кончено, и он лежал на мне, часто дыша.
– Милая, ты вчера была просто невероятная, мне было очень хорошо.
– Правда? Я рада.
Как ни пыталась, я никак не могла вспомнить подробности вчерашней ночи. Все исчезло, как в черной дыре. Я была даже не уверена, что вообще делала что-то, а не заснула в его объятиях, оглушенная выпитым.
Но довольный вид Юры и его периодические возгласы о том, как прекрасно прошла прошедшая ночь, убедили меня, что я просто отключилась и удовлетворяла его в трансе алкогольного забытья.
Я помнила только тигра.
Дома есть было нечего, поэтому мы зашли в кафешку неподалеку. Он совершенно не беспокоился о том, что нас могут заметить вместе. Несмотря на ранний час, я заказала пиво. Голова раскалывалась от вчерашней попойки, и нужно было ввести себя в похмельную кому. Горячий суп способствовал выздоровлению. Но все время, пока мы поглощали завтрак, я уже ощущала предстоящую разлуку.
Он поедет за семьей, а мне придется вернуться в свою реальность. В одинокую квартиру-пещеру. Вот только чудеса там поджидают не очень приятные. Одно радовало: мама будет на работе.
Как только я зашла в дом, то сразу полезла в кладовку. У меня было надежное средство не думать о нем хотя бы какое-то время. И я собиралась им воспользоваться.
«Лето 1998-го
Хочется посмотреть назад, на свою жизнь, и понять, что я делала не так. Это редко бывает. Чаще я, наоборот, хочу забыться. Пропасть в сладком дурмане, стать листиком, который несет вперед течение реки.
Не хочется сильно растекаться. Так, основные вехи.
До Влада я почти десять лет встречалась с Димой. Нам обоим было по пятнадцать лет, когда мы познакомились. Он внешне – как неприступный и благородный принц. И уже тогда – подающий надежды музыкант. Я всегда в мечтах такого и представляла: бледное лицо в обрамлении чуть вьющихся темных волос, закрывающих уши, зеленое пламя, живущее в радужках глаз.
Очень ясно помню тот день, когда мы встретились. Дима выгуливал во дворе свою собаку Динго, похожую на волка, а я гуляла с Рэйджем. Он вполне оправдывал свою кличку – огромная овчарка с большой головой и яростным нравом. Когда он был не в настроении, мне приходилось обматывать поводком какое-нибудь дерево поплотнее. Удержать руками рвущуюся на волю псину было невозможно. Но с Динго они сразу подружились. В тот вечер весеннее солнце ослепляло, и Дима стоял, обведенный его лучами. Наши собаки возбужденно обнюхивали друг друга. С того вечера мы встречались каждый раз на улице и понемногу друг друга узнавали. Пока не стали парой.
Я в него всегда безоговорочно верила. Мне даже льстила роль если не музы, то подруги сердца, жертвующей всем ради искусства возлюбленного. Дима начал выступать с концертами. И, казалось, вот-вот будет прорыв.
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, мы стали первыми друг у друга. Все было неловко и не принесло никакого удовлетворения нам обоим. Со временем я поняла, что ему это особо и не надо. Он жил музыкой. А я жила им.
Но прорыва, которого он ждал, все не было. Постоянное ожидание иссушало. Нас. Наши отношения, в конце концов.
Я хотела ребенка. Мы пытались. Вернее, я пыталась. Он смотрел на это как бы сквозь пальцы. Часто говорил: «Мария, ну давай подождем. Ты же видишь, я пытаюсь тут что-то как-то». Это «что-то как-то» затянулось на годы.
Никогда Машей меня не называл. Такая особенность. Всегда Мария.
Ему нравилось все официально. Отстраненно. Без фамильярности. Сухо. Холодно.
Он словно боялся, что его страстному творчеству помешает, если он будет слишком горяч в жизни. Я как-то успокоилась. Просто старалась в дни овуляции быть вместе. До последнего надеялась на ребенка. Не случилось.
Я начала выпивать.
Когда мне исполнилось двадцать пять лет, он сказал, что так больше продолжаться не может. Нам нужно расстаться. Через полгода женился на женщине гораздо старше себя.
Мне казалось, умру, но выжила. Только пить стала больше. И какое-то время бездумно переползала из постели в постель, ни к кому особенно не привязываясь.
Потом я встретила Влада. Журналиста. Все тот же типаж непризнанного принца, знающего себе цену. Он даже внешне был похож на Диму. Иногда мне казалось, что они братья. Просто не знают друг о друге. Влад был женат и сразу в этом признался.
Я знала, что у нас ничего не получится. Он, казалось, сражался с невидимыми бурями: вечно куда-то бежал, встречался с кучей женщин параллельно, периодически уходил в беспробудные запои и искал смысл всей этой возни.
Но секс с ним был фантастический. Я не могла от него отказаться. Он приезжал редко, но в такие моменты мы часами не вылезали из постели.
Один раз я пошла в часовню к Ксении Блаженной и помолилась ей о ребенке. Когда он приехал из командировки, мы занялись любовью, и я забеременела.
Ему решила ничего не говорить. Родила. Потом только сказала. Он приехал один раз, взглянул на малышку. На мою Ксению.
Все годы я растила ее одна. Было сложно. Мама помогала. Она довольно рано умерла, когда Ксене было девять. Но я никогда не жаловалась. Это было бы сродни греху. Я была счастлива, что у меня есть ребенок. Хотя довольно быстро поняла, что все равно не смогу отказаться от алкоголя и сигарет ради него.
Со Славой и Надей познакомилась, когда доче было семь лет. Она как раз пошла в школу. На одном из родительских собраний я разговорилась с Надей. Она пригласила в гости. Оказалось, живем в соседних домах.
Что Надя, что ее муж Слава были совсем простыми людьми. Но они любили выпить. В Славе было что-то неуловимо приятное и странно нежное, несмотря на брутальный облик. Надя бойко делилась со мной подробностями своей жизни. Однажды по секрету рассказала, что «слаба на передок» и всегда спала с любым на первом же свидании.
Я стала замечать, что, когда выпью, с радостью слушаю любые ее откровения. И сама несу какую-то ерунду. Хотя раньше мне от такого всегда становилось противно, и я переводила тему.
Помню, как в молодости мы обсуждали с друзьями запрещенные книги, ходили на встречи с музыкантами. Дима в свое время экспериментировал с музыкой и однажды привел меня на тусовку, где был Сергей Курехин. Мы познакомились и пересекались еще несколько раз. Сергей был очень скромный, но абсолютно гениальный. Мне кажется, Дима завидовал немного, но вслух сказать это никогда бы не решилась.