Однажды мы с ним опять пошли к этому самому директору. В офисе его не было, секретарша сказала, что он сидит внизу в кафешке. Спускаемся туда. За столиком в углу сидит директор, улыбается в усы, а рядом с ним актер Селин, игравший в сериале «Менты».
Юра что-то говорит, а я стою рядом и остро чувствую, как они оценивающе смотрят на меня. Под их взглядами я стала тупым, уродливым пуховиком: серым, затертым, не соответствующим даже этой обычной рыгаловке в мебельном центре. Меня мутило, но я просто стояла и вкрадчиво смотрела на них в ответ. Из-под пуховика выглядывали мои ноги в черных колготках. Кое-где они были незаметно зашиты. Иногда маленькие дырочки мы скрепляли лаком для ногтей. У бедных девочек из питерского гетто есть много способов хакнуть реальность.
Я вспоминаю все это не просто так. Мне нужно увидеть карту наших отношений целиком. Увидеть, как много ниточек-дорожек связалось между нами с Юрой.
Сердце выстукивает молитву, взывая к небесам: просто дай быть с ним, я люблю его, пусть мы будем вместе, я готова все отдать ему, пусть у всех все будет хорошо. Меня поглощают мысли об этом – я отдаю себя ему, для него мое тело, моя душа. Все о тебе, и все про тебя, и все для тебя, Юра, мой Юра. Только любовь права.
Я молюсь, глядя в глубокое синее небо-океан, за него, за нас, за всех. Я грязная, плохая, маленькая, древняя. Почему мне кажется, что я такая древняя? Я ничего не знаю, живу в книгах, живу в воспоминаниях о какой-то другой жизни или даже жизнях, которые иногда приходят ко мне в разгар самого шумного дня, и тогда я чувствую, что отделена ото всех этим щемящим чувством, словно меня посадили в отдельное помещение со стеклянными стенами. Я всегда была отделена, а сейчас еще одна стена разделяет меня и всех остальных, потому что люблю старого, женатого мужика, а еще я стала убийцей. Но снова я ощущаю неизбежность и рок. Я должна отказаться от всего и от всех, стать от них еще дальше…
Far Away, baby…
Часто у меня бывают такие дни, когда идешь по улице, а солнце кладет теплые руки на запыленные желтые плиты домов и льется вдаль, пахнет тополями, бензином и чьими-то духами. И в сердце что-то тянет сладко, томительно, будто вот-вот ты откроешь что-то новое, неизведанное, но вместе с тем очень знакомое. И кажется, что твоей кожи не хватает, чтобы вместить все, что у тебя внутри. Тогда ты разделяешься: одна идет и рассматривает солнечные блики в витринах и отраженное в них небо, порезанное проводами, другая глядит себе под ноги: вдруг нет-нет да и мелькнет какое сокровище посреди пивных крышек с заостренными краями? В детстве собирали их, и один раз попалась необычная – с красным быком в воинственной позе, я долго хранила ее в большой жестяной коробке из-под чупа-чупсов, которую мама принесла с работы. Третья разглядывает людей вокруг, их лица, серьезные и не очень, красивые, смирные, загадочные.
Все чувства обострены и жаждут соприкоснуться, но с кем или с чем?
Я живу надеждой, что случайно вдруг найду на этих улицах кого-то, и этот кто-то посмотрит на меня и все поймет. С этим кем-то можно будет молчать, как в арт-хаусном кино, и задумчиво глядеть вдаль. С этим кем-то можно будет гулять под свежим фиолетово-вечерним небом, и этот кто-то поймет, что внутри могут жить океаны и эти океаны не только глубоки, но и бездонны, как небо.
Однажды я услышу от Юры откровение: «Знаешь, далеко не все женщины так любят это дело. Ты одна из немногих. Такая горячая. Жена у меня за две минуты кончает, я даже прошу ее подождать меня». Открытие почище, чем знание о трении покоя. Хотелось бы и мне так быстро кончать, но иногда я и вовсе не дохожу до финала с ним.
До меня ему никогда не делали минет. Я лишила его невинности в этом вопросе. Не скрою, было приятно. Один раз в машине я расстегиваю ему штаны и беру в рот. Над нами проплывают автобусы и большие машины. Кто-то что-то видит? Мне все равно. Юра стонет, костяшки его пальцев белеют – так он вцепляется в руль.
В другой день я еду в троллейбусе. Пошатываюсь на задней площадке синего монстра, вглядываясь изо всех сил в книгу Мураками «Дэнс Дэнс Дэнс». Я бы хотела раствориться в чарующей реальности этой книги, она лечит все мои раны. Отрываю глаза от текста и смотрю вокруг. Солнце светит сквозь темные стволы деревьев – мы проезжаем небольшой парк, салон полупустой, сердце щемит от одиночества. Мне нужно как-то прожить до его звонка.
Троллейбус едет долго, и я успеваю о многом подумать. Многое вспомнить.
Однажды я дала тете Инне его фотографию – маленькую фотку на документы. На ней ему лет тридцать, не больше. Она посмеивается:
– Какой забавный, похож на печального оленя.
Я улыбаюсь:
– И правда.
Она считает, что наша странная связь протянулась сквозь время, мы знакомы с ним с прошлой жизни и поэтому в этой снова сошлись. Я верю ей, матерой буддистке со стажем. И думаю: ну что я о нем знаю?
Будучи взрослым, один раз описался во сне. От груди до пупка у него широкий глянцевитый шрам – попал в переделку, шесть часов врачи копались в кишках – спасли. Приехал из городка, где горы достают до неба. В машине валяется пыльная кассета Deep Purple. Говорит, что любит эту группу, но мы ее никогда не слушаем. Бросил курить несколько лет назад. Очень любит секс и готов заниматься им каждый день. Любит хорошее кино. Водку. Голые ноги.
Не так много.
Между наших ног горит пламя, нам нужно быть вместе, чтобы потушить его. Нам нужно быть вместе, чтобы залить в глотки огненной воды и упасть в объятия горячих поцелуев. «Я люблю тебя», – говорит он. Поэтому надо спрятать меня от мира. Поэтому наш ребенок не должен быть рожден. Странная логика.
Я достаю «Время убийц» Генри Миллера. Артюр Рембо умирает в раскаленных песках Африки. «Флаг цвета кровавого мяса и арктические цветы». Маленький гений. Смотрю в желтоватое окно старого троллейбуса и представляю, как из асфальта выпрыгивают огромные акулы.
Однажды он признался: проснулся ночью и увидел, что жена лежит рядом совсем неподвижно. Не было слышно привычного дыхания, не вздымалась грудь. На мгновение ему показалось, что она умерла. И первая мысль, которая пришла в голову, – это решит все проблемы.
Когда я пересказала эту историю Наташке, она только засмеялась: «Ну и что, она, значит, умрет, а он тебя в рыцари тогда посвятит, что ли» Такая идиотская ассоциация могла прийти в голову только моей подружке, вместе с родителями пересмотревшей фильмов о рыцарях. Мне лично нравятся только рыцари, которые говорят: «Ни!» Как ни пыталась мама привить мне любовь к приключенческим и историческим романам, все было напрасно. Вместо «Короля Артура» и «Трех мушкетеров» я таскала из детской библиотеки Стивена Кинга, Курта Воннегута и Энтони Берджесса. Не знаю, что забыли там все эти товарищи. Возможно, «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» и «Заводной апельсин» казались кому-то вполне себе подходящей книгой для двенадцатилеток. Я была согласна с этими неизвестными цензорами.
Дни и дальше проходят в разлуке. Я продолжаю исправно ездить в лицей и сдаю экзамены. Новая учительница по физике ставит мне четверки. Это что-то новенькое. Прежняя выгоняла меня за чтение «Антихристианина» Ницше на ее уроке. Я физически не могла внимательно слушать эту сухую палку с блондинистым пучком коротких волос на голове. Да и она изначально смотрела на меня с каким-то таинственным презрением. Но заменившая ее кругленькая и аккуратная женщина рассказывает о законах сохранения энергии и термодинамике с почти поэтической страстью.
Я читаю «Время убийц» Генри Миллера, но исключительно на переменах и во время долгой дороги домой. А еще на переменах успеваю заскочить в вонючий туалет и выкурить полсигареты, смеясь с девчонками. Писать хожу на уроке, потому что, когда кто-то стоит рядом за хлипкой перегородкой, не могу выдавить из себя ни капли, как бы сильно мне того ни хотелось.
В один из дней я все так же стою, опираясь о кафель, расписанный мелкими трещинками, и затягиваюсь «Вирджинией». Узкая пачка с воткнутой внутрь зажигалкой лежит в карманчике моей голубой флисовой кофты, у самого сердца.
Облава случилась так внезапно, что я даже не успела выкинуть сигарету в унитаз, вечно журчащий хлорированной водой. Кто-то схватил меня за рукав и с победным криком вытащил из туалета. Пачка ловким движением руки была выхвачена из моего кармана. Натуральное насилие.
– Ага, прекрасно! – улыбалось лицо-блин, окруженное серым пухом волос. Я даже не знала эту женщину. – Пойдем к Владимиру Владимировичу! Он с тобой поговорит о курении в туалетах.
Девчонки успели забежать в класс, будто рядом их и не было. Я попалась, словно глупая форель. Звонок на урок вылизал школьные коридоры. Везде было пусто, и только наши шаги глухо отпечатывались, отскакивая от стен коридорной кишки.
Мы поднялись на третий этаж. Солнце лежало задумчивыми косыми лучами на бледных бетонных ступенях. Пахло летней пылью.
Женщина-блин, как я мысленно ее называла про себя, завела меня в кабинет, дала небольшой отчет о своем улове и ушла. Там сидел он – ВВ. Я посмотрела на его плотно сбитое, почти квадратное лицо, щеки с пробивавшейся густой щетиной, на короткий ежик седых волос, крупные ладони с толстыми пальцами и отметила, что снова испытываю странное влечение. Сердце сладко екнуло. Он посмотрел на меня. Глаза темно-серые, в них светился странный огонек тоски. За ним в углу висела икона – Богородица с маленьким Иисусом на руках. Стол, разделявший нас, был завален бумагами.
– Говорят, ты курила в туалете. Рассказывай.
Голос усталый, но властный. Я решила немного выпендриться.
– Да, по своей невообразимой глупости я перепутала курилку на первом этаже с туалетом на втором и признаю свою ошибку исключительно по милости прелестной дамы, отнявшей у меня целую пачку моих любимых и, надо сказать, не самых дешевых сигарет.
ВВ улыбнулся. И даже коротко засмеялся.
– В чувстве юмора тебе не откажешь! Молодец. Но все-таки могу ли я тебя попросить не курить? Вот я смотрю на тебя – такое лицо одухотворенное, хоть иконы пиши, а такие вещи делаешь.