Он не шутил и не издевался, говорил совершенно серьезно. Внезапно я поняла, что слышу какую-то странную нотку в его голосе. Как будто он не просто читал банальную проповедь очередному подростку, а действительно переживал за меня.
Я смотрела в сторону, не в силах взглянуть на ВВ. Мне внезапно стало по-настоящему стыдно.
Он спросил:
– Но ты, наверное, все равно будешь продолжать это делать. Все вы продолжаете… Тебе кто-то покупает сигареты? Они ведь действительно не дешевые.
– Да, мой парень, – тихо ответила я.
– Парень. Понятно. Ты знаешь, это против правил, но я хотел бы поделиться с тобой кое-чем. Может быть, ты поймешь, почему я переживаю и затеял весь этот разговор. Я достаточно старомоден и еще немного верю в то, что разговоры могут помочь. Возможно, это наивно, но от старых привычек не так просто избавиться. Ты же помнишь свою одногруппницу, девочку с довольно необычным именем Ли?
Я кивнула. Перед глазами появилось бледное лицо из того самого дня, когда я полупьяная встретила ее в туалете. Это было второе сентября. Возможно, она приходила после этого еще пару раз, но всегда исчезала, словно призрак, не дожидаясь конца занятий.
Голос его стал еще более усталым. Я позволила себе посмотреть на него. Лицо как-то осунулось. ВВ продолжал:
– Я пришел на эту работу, потому что верил: смогу воспитать не только собственных детей. Но в такие моменты теряешь эту веру. В свои силы, методы. Мы где-то недоглядели. Невозможно уследить за всеми, понимаешь? Хотя это и не оправдание.
Было непонятно, к чему он клонит. А еще немного тревожно.
– К чему я это все? Не буду тянуть кота за хвост. Дело в том, что недавно нам стало известно: Ли умерла от передозировки. Она была героиновой наркоманкой.
Он снова посмотрел на меня. Я чувствовала, что голос ВВ изменился, стал более… вкрадчивым. Реальность поплыла и стала размываться. Зеленые пятна. Оранжево-черные пятна. Бледное пятно. Тигр в листьях, и Ли рядом с ним. Смотрят на меня грустно, чуть не плача. Встряхнув головой, я снова вернулась в небольшой кабинет и стала смотреть на носки своих кед.
– Тебя, наверное, это шокирует. Не знаю, зачем я говорю об этом, возможно, этого делать не стоило. Мы решили не объявлять эту печальную новость. Она появлялась в нашем лицее достаточно редко. Но это заставило меня хорошенько задуматься о том, что мы делаем и как. Поэтому я и разговариваю теперь с тобой. И хочу тебя попросить, пожалуйста, если можешь, не кури. Ты девочка, и у тебя вся жизнь впереди…
Дальше пошла стандартная речь о женском здоровье, рождении детей. Сейчас это звучало как издевательство. Он снова захлопнулся, стал официальным, как обычно. Момент откровенности был упущен.
– Ты можешь идти. Но еще кое-что… Пожалуйста, не говори никому о Ли.
Я кивнула:
– Хорошо. И спасибо вам.
– Не за что, – ответил ВВ устало. – Подумай о своей жизни, постарайся сделать правильный выбор. Давай иди на урок.
Конечно, я продолжала курить в туалетах. Из какого-то гадкого, мелочного бунта. Но я всегда помнила этот разговор и была благодарна за него ВВ. В тот момент я перестала желать его и увидела, что мне по-настоящему не хватает мужчины в жизни. Не того мужчины, который хочет засунуть в меня член, а настоящего, важного, любящего. Поняла, что мне действительно не хватает отца.
Сначала мама шла в отказ. На самом деле мы никогда толком и не разговаривали на тему отца. Ну нет и нет. Подразумевалось, что он вроде бы погиб в горячей точке. Все это было условно. Теперь я хотела подробностей. Конечно, в дневнике я уже прочитала достаточно, чтобы не питать особых надежд. Но я хочу большего.
Мама сказала: «Пошли в ларек». Она купила нам по бутылке пива «Туборг», сухарики «Емеля» и чупа-чупс. Я всегда их любила, и она это знала.
Мы пили пиво на кухне, и мама вспоминала, как хотела ребенка. Как ходила в часовню к Ксении Блаженной и дрожащей рукой написала свое желание на маленьком клочке бумажки, как засовывала этот клочок потом в щель в стене.
Мне стало немного стыдно, что я читала ее дневниковые записи, но вместе с тем приятно, что мы сидим вот так вместе и разговариваем о ее прошлом. Мне всегда было интересно ее слушать. У мамы приятный голос и дар рассказчика, который я, увы, не унаследовала. В дневнике она не написала, но для себя решила, что, когда я подрасту и буду о нем спрашивать, она скажет, что отец пропал без вести в горячей точке. Это было не так уж далеко от истины. Вся его жизнь была словно одна большая горячая точка, в которой он пытался выживать.
Когда мы допили, она бросила бутылки в серое мусорное ведро под раковиной и сказала:
– Я ему позвоню и попробую организовать вашу встречу. Но сама встречаться с ним не хочу, уж прости. О, у нас хлеб закончился, а мы не купили. Но ты ложись, а я сбегаю куплю.
Все эти уловки были мне хорошо известны. Когда я проснулась в два часа ночи, в комнате воцарился плотный дух спиртного. Он щекотал ноздри и забирался в голову холодным гвоздем. Джим повизгивал и дергал лапами во сне, лежа рядом с телом мамы, кое-как обернутым простыней. Вытащив из сумки тетрадку и ручку, я пошла на кухню. Можно было не прятаться в туалете. Я сразу услышу, если она встанет. Да и в таком состоянии не поймет, что я не спала и что-то писала. Меньше всего на свете мне сейчас хочется показывать ей свои записи.
Но мне нужно было записать случай в лицее и свое новое желание – познакомиться с отцом, о котором я никогда не думала. И считала, что моя семья – это только мама.
Свое обещание она сдержала. Как ни странно, мой отец был в городе и согласился встретиться. Тогда мне казалось, что ему было любопытно взглянуть на свою дочь. Но позже выяснилась иная причина. Не так давно он попал в страшную аварию. Его спутники погибли, а сам он отделался парой царапин. Это событие заставило его начать пересматривать свою жизнь.
Встречу он назначил в вестибюле станции метро «Площадь Александра Невского». Сразу стало ясно, что времени у него очень мало.
Но я все равно все утро выбирала, что надеть. Мне хотелось выглядеть хорошо. Остановилась на голубых джинсах и футболке. Узор на ней состоял из кирпичиков разных оттенков коричневого и непонятных надписей на французском языке. Хоть я и учила его в школе, запомнила немногое.
Подкрасила совсем чуть-чуть кончики своих длинных ресниц, которые выгорали летом. Розовым блеском мазнула губы. Посмотрела на свое отражение – вроде ничего. В углу на зеркале ухмылялась наклейка с черепом в наушниках с какого-то фестиваля, на котором я никогда не была.
Я не торопилась, но приехала чуть раньше. Мне было удобнее ехать на автобусе и встретиться на земле, но ради такой встречи я спустилась в ненавистное метро. Вся станция облеплена огромными медно-желтыми пластинками, имитацией кольчуги, больше смахивающей на рыбью чешую.
Смотрю на часы. 11:55. Мы договаривались на 12:00.
Иду к эскалатору на выход. Возвращаюсь к стене. Снова иду к эскалатору. Поезда приносят редких людей. Сверху тоже спускаются люди, и я разглядываю каждого. Потом возвращаюсь к стене. Смотрю на часы. 12:05. Отца нет.
Наконец он подходит. Бородатый. Полуседой. Нос крупный, покрытый красными линиями сосудов. Ничего общего с тем утонченным образом, что я нарисовала себе, читая мамин дневник.
– Привет.
Говорит он. В его серо-зеленых глазах плавает неловкость. Мне тоже неуютно.
– Как у тебя дела?
Прекрасное начало. Мне почти семнадцать, встречаюсь с мужиком на тридцать лет старше, недавно сделала аборт, и меня поймали в туалете за курением. Узнав от человека, которого я хотела весь учебный год, о смерти одногруппницы, я вдруг возжелала познакомиться с тобой.
Но, конечно, я ничего этого не говорю. Мне просто надо отыграть эту сцену.
– Нормально.
– Слушай, ты извини, что вот так. Я бы хотел с тобой получше познакомиться. Давай как-нибудь сходим в кафешку, посидим? Ладно?
Я киваю. Не могу на него взглянуть и смотрю куда-то в сторону, на людей, спешащих к эскалатору.
– Сейчас мне надо бежать по делам. Но вот мама сказала, что ты любишь тигров. Хочу кое-что тебе подарить.
Дрожащей рукой он достает из кармана клетчатой рубашки маленький серебряный кулон на цепочке. Это тигр. У меня дома в шкатулке лежит похожий, но без проушины для цепочки и просто из меди.
Я принимаю дар. Поднимаю на него глаза и говорю:
– Спасибо.
Мы обмениваемся еще парочкой дежурных фраз, и он растворяется так, словно никогда его и не было. Я надеваю цепочку на шею. Тигр сначала холодит ямочку с яремной веной, а потом нагревается, и я перестаю его ощущать.
Больше мы с отцом не увидимся. Мне это не нужно. Я набираю Ю.
Да. Скучаю очень. Выздоровела. Могу. Когда?
Глава 11. Happy birthday
Я любила свои дни рождения до семи лет. Летом 1993 года стояла июньская, по-питерски мягкая жара. Весь двор собрался у меня дома. Дети галдели, приносили в бумажных пакетиках небольшие подарки: пластиковый брелок с инопланетянином, металлический кулон в виде значка Peace на цепочке – хипповский символ мира. Кто-то подарил кассету с песнями Линды.
Мама купила пакетиков Zuko с разными вкусами, несколько тортов и приготовила салаты. Поставила посреди комнаты раскладывающийся стол, накрыла скатертью и вынула из серванта бережно охраняемые хрустальные салатницы и фарфоровые тарелки.
Двое мальчишек за столом начали соревноваться, кто выпьет больше Zuko: оранжевая и малиновая жидкость быстро разливалась в пузатые стаканы с красными полосками посредине. Над столом гремел смех, пока вдруг один из мальчиков не побагровел и не побежал к балкону. Там он стал извергать из себя оранжево-малиновые потоки. Когда он наконец перестал это делать, мама уложила его на диван.
Придя в себя, он начал меня задирать. А к вечеру мама и сама уже едва стояла на ногах. Все разошлись, я сидела рядом со столом, накрытым белой скатертью в цветочек, заполненным тарелками с объедками, и механически играла в «Денди». Под цифровую «калинку-малинку» бесконечно сыпались разноцветные угловатые блоки «Тетриса». Мама валялась на своем диване и тихонько похрапывала. Больше я свои дни рождения не справляла.