«Ну все, я иду», – крикнула его мама зло. Мы быстро оделись и сделали вид, что лежим.
Дорогой дневник, не знаю, почему я это делала. Мама мне потом показывала книжку «Откуда берутся дети». Там тоже были краники. И мужчина лежал на женщине. И мама сказала: «Так лежать можно только в двадцать лет».
Только тогда я поняла, что виновата.
До этого мне было просто странно. Интересно и гадко. Я часто плачу по вечерам. Больше не могу держать это в себе. Боюсь рассказать. А что, если я сама хотела такого?»
Прочитав это, я почувствовала бессильную злость. На этого поганого Витю прежде всего. Но потом и на себя. За то, что я отправила с ними Ксеню. После случая на даче у родственников пообещала себе ее оберегать. А вместо этого… Сама же знаю, что мальчишки иногда пристают. Но думала, это случается позже. Сколько Вите было тогда – одиннадцать? Боже.
Самое ужасное, я чувствую, как на меня накатывает чувство вины. Это значит, что я снова буду глушить его в алкоголе.
Чертов замкнутый круг. Я хотела быть хорошей матерью. Мне казалось, так я смогу все исправить. Но снова и снова я сталкиваюсь с вещами, которые не могу преодолеть самостоятельно. Так много ситуаций. Так мало контроля.
Иногда проще вычеркнуть все. Залить бумагу черной тушью. Так она скроет все недостатки.
Мое лучшее средство. Оно стирает и дает надежду. Призрачную, но все же.
Глава 14. Теперь ты в…
Каждое утро начинается с него. Я открываю глаза, и мгновение мне хорошо. Но я сразу вспоминаю, что его больше нет в моей жизни. И начинается адская карусель – весь день в голове только Юра. Снова. Снова. Каждый поганый клочок напоминает о прошлом.
«Одна она повсюду, где бы ни скрылся я», – подпеваю депрессивному Найку Борзову. Песня стоит на репите, но легче от того, что кто-то идеально описал мои мучения в стихотворной форме, почему-то не становится. Жаль, что нельзя провести хирургическую операцию и вырезать нафиг все воспоминания. Навсегда.
Тоска такая, будто сердце раз за разом выдирают невидимыми крюками и тянут туда, где он. А где он? С кем он? Незнание убивает.
Самое худшее в расставании – это желание. Оно-то никуда не девается от того, что вы больше не вместе. Тело привыкло и просит свое. Оно горит и дрожит одновременно, словно в лихорадке. Оно дергается, как только глаза видят кого-то, хоть немного похожего на бывшего возлюбленного. Шорох шин за спиной заставляет нервно оглядываться. И если это вдруг серебряный «мерс», читаю по номерам, как фальшивая гадалка. Все чудится мне – это он. И хочется, чтобы это был он, и вместе с тем совсем не хочется. Изощренная пытка.
Мне скоро восемнадцать лет. Я понимаю простую вещь – для того чтобы выжить, мне нужно чем-то заняться.
Поэтому в один из дней, залитых по колено горячим солнцем, еду в старом троллейбусе на Староневский. Я уверена, что найду работу. Первый в списке «Теремок»: там дым и чад, но обещают, что берут и семнадцатилетних. Анкетка с мелкими строчками. Быстрое собеседование за рыжим пластиковым столиком.
Быстрый, как плоский блин, результат: «Мы вам позвоним». Хотя даже юной и глупой мне ясно: они не перезвонят.
Иду дальше. Ткани, аптека, бутики, «Титаник». Когда-то мы покупали здесь кассеты с The Wall. Одну ему, другую – мне. Захожу и иду в видеоотдел. Фильмы всегда были моей страстью. Когда мне было лет шесть, мы с мамой часто ходили в местные «стекляшки». «Кинг-Конг», «Звездные войны», «Годзилла» завораживали меня и долго не хотели отпускать. По вечерам мне чудился космос на стенах комнаты, а сцены гибели гигантской обезьяны и огромного ящера неизменно заставляли плакать.
В пятнадцать я стала ходить с мамой в Дом кино на Тарковского и Лени Рифеншталь. Однажды у кинотеатра стояла парочка: он, подвыпивший, с красноватым лицом в мелких морщинах и сединой на висках, а она тонкая, молодая, но с истомленным лицом и большими темными глазами. Они влюбленно обнимались и казались мне ангелами. Немного потрепанными, но все-таки божественными, будто сошедшими с киноэкрана, что бесконечно крутит «Небо над Берлином» Вима Вендерса.
В «Титанике» высокий парень с рябым лицом и узкими хитрыми глазками стоял, облокотившись на темный прилавок. Я сразу его узнала, это он продавал нам кассеты.
Спрашиваю:
– Вам, случайно, продавцы не нужны?
Он оценивающе смотрит на меня и отвечает:
– Вообще-то нужны.
– Только мне еще семнадцать. Скоро будет восемнадцать. Но в кино я хорошо разбираюсь.
– Ок, подожди здесь. Я схожу узнаю.
Я осматриваюсь. Видеоотдел выглядит как большая витрина в форме буквы «П», которая слева завершается прилавком. Над ним висит большой телевизор с проигрывателем «два в одном»: DVD и VHS. Там крутится какой-то новый фильм.
Если обернуться назад, то увидишь небольшой закуток – это отдел для геймеров. Там переминается с ноги на ногу крупный парень в голубой рубашке. Его подбородок оплывшим воском лежит на воротнике.
Вскоре парень из видеоотдела возвращается и говорит:
– Без проблем. Приходи завтра на стажировку к десяти утра.
Его зовут Женя. Он начальник в моем отделе. Любитель голливудщины, он считает своим долгом оторвать меня от дебильного арт-хауса.
Утром вместе со мной являются еще два парня: темно- и светловолосый. Оба высокие и дебелые, как молодые кони. Студенты, которым нужна подработка. Женя дает задание выучить весь ассортимент. Парни, увидев объем задачи, как-то сдуваются, но, глядя на меня, решают проявить энтузиазм.
Светловолосый рассказывает пошлые анекдоты:
– Зашел как-то старый дед в публичный дом…
Женя подгоняет нас, как баранов.
– …просто меня так удачно накануне заклинило, – досказывает свой анекдот светловолосый. Он чем-то неуловимым похож на скрипача. Хотя я не уверена, что понимаю, в чем это выражается. Возможно, в том, как он кривится набок. Кажется, со скрипкой на плече это выглядело бы интереснее.
Мы косимся друг на друга. Ясно, что в конце останется только один. С Женей в паре работает девочка Таня. Она напоминает мне мою одноклассницу – серую мышь. Но Таня стройная, со вкусом одета и держит себя с достоинством. Она признается в любви Триеру со Шванкмайером и любит всякую дичь в кино. Свой человек.
В конце дня Женя отсылает других стажеров и говорит, что я прошла. Отныне я буду носить гордое звание продавца-консультанта и работать, как осел, по двенадцать часов в сутки за мизерную зарплату в три тысячи двести рублей. Перерыв на обед полчаса. То, что нужно.
На выходные я набираю побольше фильмов. При отборе смотрю на хронометраж. Чем дольше – тем лучше. Тщательно избегаю темы любви.
На работе вырезаю из распечатанных листов маленькие разлинованные квадратики – на них мы выписываем стоимость кассеты или DVD-диска. Потом человек оплачивает покупку в кассе, возвращается к нам и получает свое.
«Гарантия по чеку две недели», – говорю я. Если у меня относительно хорошее настроение и передо мной приятный человек, то желаю ему «приятного просмотра».
В соседнем аудиоотделе я выбираю музыку. Записываю в тетрадку, что взяла.
Утром езжу на работу в поскрипывающих троллейбусах. Без пробок дорога занимает минут двадцать, не больше. В один из дней я вижу его машину. В этот раз это не призрачный отблеск, а действительно он. Летит по Заневскому проспекту мимо, в сторону моего дома.
А я плыву в сторону центра. Конечно, он меня не видит. Да и я вижу только машину. Но этого достаточно.
В магазин я зашла в 9:50. На всю катушку орала песня: «Девушка Прасковья из Подмосковья». По углам жались первые утренние покупатели. Юля из ночной смены показывала кассету задумчивой девушке с кругами под глазами и делала мне знаки. Ей нужно ехать на учебу.
Я показала, что только зайду в туалет. Справа от аудиоотдела была дверь, залепленная афишей «Стереолета». Я открыла ее и оказалась в маленькой подсобке с белыми стенами, которая служила нам кухней. Окно вело во двор. Справа дверь в туалет. Я открыла ее и громко выдохнула. На унитазе, развалясь, сидел наш директор. Лысоватый мужик неприятного вида. Маленькие голубые глазки, жирные губы. Продавцы ласково прозвали его Ганнибал. Штаны у него были спущены до колен. Между ног лежал вялый красноватый член. Он тихо похрапывал. Я захлопнула дверь и вышла.
– Что у вас тут было? – спросила у парня панковского вида из аудиоотдела. В его ушах красовались огромные черные «туннели», а руки были синими от татуировок с черепами.
– Женька с Ганнибалом всю ночь отрывались в кафешке «Калинка-малинка», а потом устроили трэш в магазе, – заржал он.
Самого Женю я обнаружила спящим на картонном Томе Крузе из «Последнего самурая». Он свернулся калачиком в узком коридорчике между стеной и витриной, на которой плотно стояли видеокассеты. Так они надежно закрывали происходящее в отделе от любопытных глаз.
Я отпустила Юлю. Через полчаса Ганнибал с Женей под тихие смешки продавцов и кассирши выползли из магазина и растворились в горячем летнем дне.
Присев на стул, я закрыла лицо руками. На ладонях остались липкие отпечатки розового блеска для губ. Я купила его недавно в «Рив Гош». Самый дешевый. С запахом карамели. Мама говорила, что дешевая помада всегда пахнет конфетами.
Когда я открыла глаза, то увидела, что на меня смотрит девчонка из аудио. Она недавно коротко подстриглась и выкрасила несколько прядей в блонд. Ей очень шло.
– Мне так херово, – сказала я ей. И она понимающе кивнула. За обедом в подсобке я расскажу, что рассталась с мужчиной. Видела утром его машину, и вот накатило. Но никакая поддержка не могла меня исцелить. Слезы сами собой катились в «Доширак», который я запивала растворимым кофе и пепси из жестяной банки.
Вечером надралась и вышла ловить машину. Поймала неподалеку от дома «Ауди». За рулем сидел парень, готовый к приключениям. Мы поехали к нему домой. Утром я проснулась в его постели и рассказала, что рассталась с тем, кого люблю. Он обнимал меня и кивал. Говорил, что я была очень крута ночью, но я снова ничего не помнила. Алкоголь напрочь стер любые воспоминания. Все вокруг вроде бы хорошо понимали меня, но ничего не могли для меня сделать. Я сидела на карусели, меня давно тошнило, и люди вокруг видели, как мне плохо. Но сойти с нее я должна была сама.