Темные коридоры, куда свет почти не попадал, скрывали мою грусть. Она медленно расползалась по организму ядовитой отравой. Мысли спутывались и текли сквозь серые стены, сквозь деревянные стенки кабинок в туалетах, вымощенных белой заплеванной плиткой. Мы курили там иногда на переменах, когда ленились спуститься вниз, в тесную каморку официальной курилки.
В такие моменты я остро чувствовала свое одиночество. Казалось, оно способно взломать любые отношения, которые я раз за разом пыталась выстроить с самыми разными людьми. Никакие совместные попойки, разговоры, перекуры не сделают меня нормальной частью общества. Я везде ощущаю себя чужой и отстраненной. И только с Юрой чувствую себя свободно. Наше взаимное желание, пусть нездоровое и запретное, является для меня настоящей жизнью.
Я шла, касаясь стен руками, ощупывая их незаметные трещинки. Можно не переживать за пьяный вид – химичка, хорошая в общем-то женщина, находилась уже в том возрасте, когда чисто физически тяжело обучать детей и тем более следить за тем, что они делают на ее уроке. Она разрешала списывать, а иногда пускалась в увлекательные воспоминания о собственной молодости тысячелетней давности. Я знала, что она ничего не заметит, даже если вместо учеников к ней на урок явятся диковинные животные.
В классе я окончательно распалась на атомы и в середине урока обнаружила на соседнем стуле красавицу Аню, которая усердно рисовала розу на оборванном тетрадном листке. Штриховкой она добивалась глубины и объема. Этот процесс завораживал.
– Красиво, – промямлила я.
– Спасибо.
Она очаровательно улыбнулась и, взглянув в мое бледное лицо, спросила:
– Тебе что, плохо?
Кивнув, я выползла из-за потертой парты и вышла за дверь, даже не спросив разрешения. В туалете меня вырвало в истекающий водой унитаз. Он был окаймлен коричневым занозистым стульчаком с круглым менструальным пятном. Меня знобило, глаза слезились. Карман оттягивала Nokia, подаренная Юрой. Она пронзительно пискнула, пришло сообщение. Я достала ее из кармана и, вытирая глаза, на зеленом от подсветки экране прочла: «Ксения, я тебя хочу». Мне стало смешно. Знал бы он, в каком я сейчас виде.
– О, какой телефончик у тебя, – раздался хрипловатый голос за спиной.
Я обернулась. У окна, облокотившись на облезлый подоконник, стояла Ли – белая, почти прозрачная блондинка с голубыми глазами, в которые, кажется, добавили по кубику льда. Ли не так часто ходила на занятия на первом курсе и, возможно, хотела наверстать на втором. Она всегда напоминала мне сказочного эльфа.
Мне было так плохо, что я не сразу заметила: ее левая рука вяло лежала на джинсовой ноге и была перетянута жгутом. Похоже, она сидела в туалете уже какое-то время, а я даже не обратила на нее внимания, когда входила.
Ли закатила глаза.
– Да, это подарок, – ответила я. Мне не хотелось говорить что-то еще и ее не хотелось ни о чем спрашивать.
– Наверное, от любовника, – простонала она, растягивая слова. – А я тоже очень-очень влюблена. Так влюблена, что меня иногда буквально тошнит.
У Ли было красивое лицо человека, который с расслабленной улыбкой лежал под теплым ласковым солнцем. Но при этом у нее почти незаметно дергался левый глаз и подрагивали кончики губ.
Я почувствовала, что окончательно протрезвела, но меня все еще мутило от запаха хлорки, перемешанного с застарелым запахом сигаретного дыма.
– Слушай, мне, кажется, нужно на свежий воздух, – выдавила я из себя. Хотя свежим воздух тогда был довольно относительно. За городом горели торфяники, и плотный копченый дым уверенно наступал на городские районы.
Она только покачала головой:
– Ну, давай иди.
Когда я уже почти вышла в коридор, услышала, как она говорит то ли мне, то ли окружающим ее бело-синим кафельным стенам:
– Ван Гог перед смертью сказал, что печаль будет длиться вечно. К черту!
Я не могла отделаться от ощущения, что повстречалась с призраком. Настолько Ли выбивалась из общего настроения заведения. И этот жгут на руке. До этого я уже слышала от смешливой Ольки, что Ли – героиновая наркоманка, но не верила, считая просто обычными слухами. Эти прекрасные голубые глаза… Похоже, ее единственной настоящей любовью был наркотик. У каждого своя страсть.
Все еще покачиваясь, я дошла до квадратного окна, села на широкий потрескавшийся подоконник и начала набирать ответ любимому. Вдалеке задумчиво дымилась труба из красного кирпича, торчащая посреди месива разношерстных металлических зданий. Трубу опоясывали железные скобки ступенек. Какое-то время я представляла, как забираюсь по ним и заглядываю в ее темное жерло. Это видение заставило меня поежиться.
«Я тоже всегда тебя хочу», – прощелкала по клавишам и отправила. Мимо прошел Владимир Владимирович, или ВВ, как все его называли. Мне он ужасно нравился. Приземистый, крепкий, уже седой мужчина с волевым лицом и командирскими замашками. Я часто представляла, как он придавливает меня к стене и жадно целует. В конце первого курса я даже заявилась на его занятие в своих неприличных шортах. Летний день тогда выкинул фортель – солнце уверенно спряталось в тучи перед самым моим выходом из дома. Но я решила не отказываться от своего довольно тупого плана по привлечению его внимания. Мы должны были подходить к его столу и получать какие-то бесполезные бумажки про обучение. И когда я наконец прошлепала в босоножках на низком каблуке к его столу, он кинул оценивающий взгляд на мои ноги и гаркнул:
– У нас здесь не пляж!
Но даже этот случай не помог мне перестать отчаянно желать его. Впрочем, он быстро прошел мимо, даже не взглянув на меня, и стал спускаться по лестнице.
А мой телефон ожил и загудел в руках. Я ответила:
– Юра, привет. Если честно, мне как-то херово. Ты сможешь приехать и забрать меня?
– Привет, Ксюша. Да, я недалеко как раз. Могу заехать через пять минут.
Прозвенел звонок на перемену, и, когда я вернулась в кабинет химии, там уже никого не было. Забрав кожаную сумочку на коротком ремне, в которой болтался черный разболтанный плеер с кассетой «Продиджи», я вышла из класса. Телефон снова ожил в моей руке.
– Я приехал, спускайся.
Сердце сладко дергалось: он приехал, приехал. Неужели увижу сейчас его – мою жизнь, мою душу. Длинная сигарета Virginia выпала из дрожащих пальцев и поскакала по серой истоптанной лестнице. Вспомнились дебильные строчки из «Кирпичей» – кто-то из девчонок переписал к себе в тетрадку: «нет сигарет, я ищу окурок». Может, прыщавый гопник подберет ее и выкурит на первом этаже.
Я быстро выскочила из здания. Все было в порядке: наглая морда «мерса» хищно ухмылялась напротив. Я вспомнила блаженное лицо Ли и подумала, что тоже напоминаю наркоманку. В пятом классе нам выдали книжицы, в которых рассказывались разные жуткие истории. Например, о том, как девочки забили до смерти одноклассницу. Или как погибла юная наркоманка Барбара Росек. Я читала ее страшный дневник, обливаясь слезами.
Но моим наркотиком был не героин, а взрослый, женатый мужик. Еще мгновение назад казалось, что я задыхаюсь. И вот, видя его лицо за зеленоватым лобовым стеклом, я улыбаюсь от счастья и покоя. Сердце наконец перестает дрожать.
Сев в машину, я приоткрыла окно и только тогда увидела, что рядом стоит почти вся наша группа, глядя во все глаза на меня, преступницу.
Было так тепло, что все: курящие, некурящие, сочувствующие и ненавидящие дым – абсолютно все высыпали вниз из бетонной пещеры на улицу погреться в лучах последнего, ускользающего осеннего солнца. И даже наша мастер Маргарита Алексеевна вышла, держа вечный журнал под мышкой. Она поправляла очки, разглядывая меня, словно пытаясь убедиться, что точно не ошиблась и ее подопечная нагло сбегает средь бела дня с уроков.
– Давай же скорее поедем, я, кажется, спалилась.
Как последняя идиотка. Надо было хотя бы отпроситься. Но я снова улыбаюсь, кидаю на всех наглый взгляд в стиле «так и задумано», а затем отгораживаюсь синими волосами. Типа я в домике.
Покрасилась в синий я после того, как красный достаточно быстро смылся и превратился в банальный рыжий. Зажгла сигарету. Надо сказать, что я никогда не была сильно привязана к табачному дыму. Можно сказать, что он мне не особо и нравился. Но в фильмах все крутые персонажи постоянно дымят. Уверенные в себе мафиози из «Крестного отца» или мужики из фильмов любимого Скорсезе. Я очень любила Де Ниро в «Таксисте», «Казино» и «Славных парнях». В «Прирожденных убийцах» главная героиня очень красиво, по-эстетски курила. Она выглядела просто потрясно, хотя и была по сюжету ужасной сукой. А еще курение в том же лицее позволяло сблизиться с девчонками. Когда я не курила, мне чаще всего приходилось на перемене тупо сидеть за партой или стоять в коридоре возле запертой двери. Однажды я единственная выучила огромный кусок из Некрасова «Подумай, я целую ночь не спала» и пол-урока мучала всех, рассказывая его. В тот раз провалились даже наши отличницы, а я приобрела себе нежелательную репутацию заучки. От нее пришлось какое-то время отмываться.
И в конце концов, это помогало мне справиться с нервами, неуверенностью в себе или скукой. Я как бы пряталась в это простое действие: зажги сигарету и дыши дымом. Или просто держи сигарету в руках, как странная, но гениальная женщина-фотограф из романа Мураками. Тогда мне казалось, что это красиво. Или что это, странным образом, может рассказать о моих внутренних страданиях.
Когда мы выезжали, машина покачивалась на дороге, измятой впадинами. На мгновение мне показалось, что мы где-то далеко за городом и отъезжаем от мрачного замка, слепленного из серых стен. Здание лицея странным образом подходило на эту романтическую роль. Когда мы выехали на асфальт, впечатление рассеялось. И лицей снова стал угрюмым советским зданием, стоящим посреди индустриального беспорядка.
Чем ближе серебряное авто, облитое терпким солнцем, приближалось к моему району, тем плотнее становилась сизая завеса дыма. Я представляла, как где-то за городской чертой, за невидимой линией, очерченной вокруг наших сердец, тлеет земля. И что мое сердце тоже вот так тлеет, дымит, и дым этот выходит у меня изо рта.