Лина и за Митей внимательно наблюдала. Первое время на новом месте он иногда оглядывался, словно искал чего-то. Иногда что-то отрывистое лепетал про Баб-ягу. А потом успокоился, забыл. О пережитой в раннем детстве психологической травме тоже забыл: детская память милосердна. Но Лина подмечала в нем некоторую робость, опаску, даже мнительность. И ей очень нравилось, что он заботится о младшем братике, не отпускает его от себя.
Она начала хлопотать о детском саде. Это было немыслимо трудное дело, легче на Марс слетать. Нашелся один садик, но Лине он не подошел. Во-первых, в Вешняках, ехать очень далеко. Во-вторых, детей берут на пятидневку, а ей не хотелось расставаться со своими мальчиками так надолго. В-третьих, есть место только для одного. Ей хотелось найти садик поближе к дому и сразу для двоих.
В одном месте намекнули, что примут двоих, но за мзду. Это был частный детский сад в центре Москвы: и без того дорого, а тут еще давай взятку за сам факт приема. У Лины таких денег не было. Пришлось звонить отцу.
Лина часто перезванивалась с отцом, не реже чем раз в неделю, и каждый раз он говорил: «Давай я перезвоню, чтоб тебе деньги не тратить», хотя Лина купила телефонную карточку и звонила за копейки.
На этот раз, выслушав ее, Владимир Полонский сказал:
– Я переведу тебе эти деньги через Павла, как всегда.
– Папа, а как у тебя дела? – осторожно спросила Лина.
– У меня? Прекрасно. Меня опять пригласили сниматься.
Папа уже снялся в сериале «Закон и порядок», ему дали ключевую роль в эпизоде о русской мафии. Роль не гангстера, а как раз человека, ценой своей жизни разоблачающего банду. Серия была двойная, с продолжением, его убивали только в конце второй части. Диск с фильмом Полонский прислал Лине, они с Галюсей и Лидией Григорьевной вместе посмотрели.
Но то сериал, а на этот раз речь шла об участии в полнометражном фильме, причем в одной из ведущих ролей. Лина порадовалась за отца.
Он перевел ей деньги, как и обещал, она заплатила, сколько просили, и ее парни начали ходить в детский сад.
Лидия Григорьевна умерла вскоре после этого. Ей было девяносто восемь лет. В отличие от Виктории она не мучилась, просто не проснулась однажды утром. Лина с Галюсей ее похоронили.
Лина сочла своим долгом разыскать телефон ее сына и сообщить ему о смерти матери.
– Что теперь будет с квартирой? – спросил он.
– Ничего. До девятин вообще ничего трогать нельзя. Потом сороковины… А потом мы сделаем ремонт. Больше вас ничего не интересует? Может, хотите пойти на кладбище, помянуть? Я вам скажу номер участка и могилы.
– Да иди ты… – Он бросил трубку.
Но опять «проявился», «возник», как сказал бы Понизовский. Опять подкараулил Лину во дворе дома.
– Ты… это… Все-таки не по-людски получается. Я этой квартиры, можно сказать, всю жизнь ждал, а ты захапала.
– Во-первых, мы с вами свиней не пасли, обращайтесь ко мне на «вы», – начала Лина. – А во-вторых, я лишь исполнила волю вашей матери. Я за ней ухаживала до самой смерти, а вы только и знали, что деньги с нее тянуть. Крали у нее. Она сама мне рассказывала.
– Ничего я не крал! – вспыхнул он. – Свое брал! Свое! Там все мое было! – Он помолчал и заговорил уже другим, просительным тоном: – Могла бы хоть половину мне отдать.
– Половину чего? – не поняла Лина.
– Стоимости квартиры. Ты ж ее сдавать будешь, я знаю. А вот я возьму и стукну в налоговую.
– Валяйте. Займитесь любимым делом.
И Лина ушла.
Она даже не стала беспокоить Понизовского по этому никчемному поводу. «Условный сын» с тех пор больше не появлялся. Но совершенно неожиданно позвонил Влад.
Лина давно уже стерла его номер из памяти сотового телефона, но узнала, когда он позвонил. У него был особый номер – не через восьмерку, как у большинства людей, а прямой.
Как ни в чем не бывало:
– Привет, давно не виделись. Как у тебя дела?
– Нормально, – растерялась Лина.
– Надо бы встретиться, поговорить.
– Мне не о чем с тобой разговаривать.
– Ну брось, у нас же с тобой кое-что было…
С каждой минутой Лине становилась все тревожнее. Уж больно голос у него подозрительный – вкрадчивый, почти заискивающий…
– Что тебе нужно? – спросила она напрямую.
– Так говорю же: встретиться, поговорить.
– Мне не о чем с тобой разговаривать. Не так расстались, чтобы опять встречаться.
И Лина нажала кнопку отбоя, но успела расслышать в трубке слово «сука», произнесенное от всей души.
– От кобеля слышу, – сказала она в уже мертвый телефон.
Как и сын покойной Асташовой, Влад подкараулил ее во дворе. Только это был не двор дома на Ордынке, а все тот же двор на Николоямской, возле переводческого агентства «Вавилон», где они встретились впервые.
– Надо поговорить.
– Тебе надо, ты и говори. А я слушать не хочу.
Лина хотела уйти, но Влад заступил ей дорогу.
– Ну погоди… Нам правда надо поговорить. Я, конечно, скотина, наговорил тогда гадостей, но ты и меня пойми: я ж думал, ты понравишься старику… Жениться хотел, честное слово!
– Я рада, что не понравилась старику.
А вот Владу не нравилось, что его перебивают. Ему хотелось высказать все до конца.
– Я ж тебя обхаживал… Билеты в театр брал…
– Тебе вернуть деньги за билеты? Хорошо, я обязательно верну. У меня с собой столько нет, но…
– Да нет, ты не понимаешь. – Влад с тоской огляделся. Стояла зима, было ветрено, их привычная лавочка обледенела. – Давай сходим куда-нибудь, посидим.
– Никуда я с тобой не пойду. Говори, что тебе надо, и проваливай.
Влад собрался с силами.
– Ты родила, я знаю. Мальчика.
Лина внутренне похолодела. Острая льдинка застряла где-то ниже горла и ни туда, ни сюда.
– Откуда ты знаешь?
– Ну… есть источники.
– Нельке звонил, – догадалась Лина. – И что же все-таки тебе надо?
– Понимаешь, я женился…
– Поздравляю. Она понравилась старику?
Влад опять огляделся по сторонам.
– Слушай, ну так невозможно разговаривать. Давай зайдем в «Пельмень».
– Нет, мне домой пора. Хочешь что-то сказать, говори по дороге.
– Давай я тебя подвезу.
– Думаешь, я сяду к тебе в машину? Значит, ты еще глупее, чем мне казалось.
И Лина решительным шагом двинулась к выходу из двора. Влад догнал ее, пристроился рядом. Но он не умел ходить в ногу, все время забегал вперед.
– Старику угодить невозможно, он совсем сдурел. Но я женился, все было более-менее, только она, сука, никак родить не может.
Лину пронзила страшная догадка. Но она не подала виду, ничего не сказала, упорно шла вперед и слушала.
– Понимаешь, – доверительно продолжал Влад, – старик совсем плох. Я должен ему правнука предъявить, иначе денежки тю-тю.
– Как ты себе реально это представляешь? – спросила Лина.
– Ну как-как? У тебя же реальный пацан! Мы его усыновим…
– Стоп! – скомандовала Лина, останавливаясь на знакомом светофоре. Все равно свет был красный. – Во-первых, ты не верил, что это твой ребенок, помнишь?
– Да ладно, это я только так тогда сказал… Чтобы ты ушла. Конечно, мой! И потом, можно же анализ сделать…
– Ошибаешься, он не твой.
– А чей же?
– Мой и только мой. И никакой анализ я тебе делать не дам. – Лина вспомнила, как устанавливали отцовство русского Роже Вадима, и содрогнулась от отвращения.
– Ну, я, положим, могу через суд затребовать…
– А ты не забыл, что мой прадед – Раппопорт?
– А мы деду не скажем. Я покопался в сети, нашел такого Муралова, президента ВАСХНИЛ. Он вполне подходит. Давай скажем, что это он. Какая тебе разница?
– Ну, во-первых, мне есть разница. А во-вторых, ты не заметил, что этот Муралов, президент ВАСХНИЛ, расстрелян в 1937 году? И моим прадедом быть никак не может?
– Черт, я как-то не обратил внимания. Дед обязательно заметит…
– Еще бы, – со зловещей усмешкой перебила Лина, пересекая второй светофор. – Небось сам и расстреливал. Но это чисто академический спор, – добавила она, заметив, что Влад порывается еще что-то сказать. – Я сама поставлю в известность твоего деда, что мой прадед – Раппопорт. Кстати, я не поленилась, слазила на сайт «Русской власти». Видела лозунг «Жить без страха иудейска!» А ты дедушку обмануть хочешь. Нехорошо.
– Линка, ну чего ты такая вредная? У деда бабла – немерено. На твоих правнуков хватит. Я тебе пацана верну, как только дед копыта откинет. Но он должен составить завещание и все записать на моего сына. До восемнадцати – я его опекун, за это время я бабки по счетам раскидаю… Не бойся, на его долю тоже останется…
– Я ничего не боюсь, – опять перебила Лина, – потому что ничего этого не будет. Я не отдам тебе ребенка. Не понимаю, как тебе такое в голову пришло. Деньги твои нам не нужны – ни мне, ни моему сыну.
– А ты его спросила? Может, он тебе спасибо не скажет, когда вырастет. Может, даже проклянет?
– Я рискну. – Они дошли до метро. У входа, уже овеваемая теплым воздухом из беспрерывно открывающихся дверей, Лина повернулась к Владу. – Выброси из головы эти бредни. Тебе нужен пацан? Обратись к моей мамаше. У нее есть ходы на «Мосфильм», там тебе и пацана сыграют, и что хочешь.
Зачем она это сказала? Сама толкнула его к Нелли. Потом, когда было уже поздно, готова была голову себе оторвать.
– Ты не понимаешь… – озабоченно заговорил Влад, удерживая ее за руку. – Это должен быть мой сын, наша кровь… Мы, Саранцевы…
– Знаю, слышала. Мне до вас, Саранцевых, дела нет. Никогда никому смерти не желала, но… скорей бы твой дедуля кони двинул.
Лина решительно высвободила руку и шагнула к теплым освещенным дверям станции метро.
– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! – залпом ледяного ветра ударил голос Влада ей в спину.
Лина сама не помнила, как вернулась домой. Она была в таком состоянии, что решила подняться в пустующую квартиру Асташовой и немного отдышаться. Но здесь ей стало еще хуже. Они с Галюсей заходили каждый день, прибирались, чтобы не было пыли, поливали цветы… И все равно чувствовалось, что квартира нежилая. Галюся даже спать тут не хотела, устраивалась на надувном матраце в комнате мальчиков.