– Тогда мне лучше больше сюда не приходить, – решила Лина.
– Хочешь без работы остаться?
– Ну почему же? Найду другое агентство.
– Да брось, если ему надо, он тебя у дома подкараулит. Хотела бы я знать, чем ты его так зацепила.
– Ребенком, – ответила Лина.
– А я аборт сделала, – призналась Карина. – Дура была. Может, он бы сейчас не за тобой, а за мной гонялся. В общем, не валяй дурака, работа для тебя всегда найдется. Если надо, я с курьером на дом пришлю. Да мы по большей части по электронке работаем, сама знаешь.
– А деньги? – спросила Лина. – Тоже по электронке?
– Ну, если Владу что-то нужно, дома ты не отсидишься. Попробуй как-то иначе от него избавиться.
– Ладно, попробую.
Лина вернулась домой в подавленном настроении, снова набрала Понизовского, выслушала тот же ответ, оставила новое сообщение в голосовой почте и села переводить очередной роман. Громадное издательство исправно снабжало ее романтическими приключениями.
Что же делать? Обратиться к Бабичу? Лина сохранила переданную отцом записку с его адресом и телефоном, но номера с тех пор сто раз поменялись. Ну, положим, номер она узнает, не проблема. А дальше? Здравствуйте, вам звонит ваша внучка, не согласитесь ли передержать у себя правнука? А то его грозят у меня отнять.
Сбросить такую бомбу в дымоход ничего не подозревающему дедушке? Да его кондрашка хватит, а ей потом отвечать. Папа говорил, что он не подарок… Еще неизвестно, в Москве ли он. Нет, он уже старый, неужели до сих пор по командировкам ездит? А может, не такой и старый… Бабушка Октябрина родила в семнадцать лет, они в одном классе учились, значит, ровесник. Если папе сорок шесть… Значит, ему еще и семидесяти нет. И все-таки звонить не стоит. Он в одном доме с Владом живет. И Влад уже знает, что Бабич – ее дед. Все выболтала, идиотка.
Только ближе к трем зазвонил ее сотовый.
– Лина, что случилось? Простите меня, ради бога, я сижу в процессе, вчера так замотался, что забыл телефон включить после суда.
– У меня хотят отнять сына, – сообщила Лина.
– Кто? Это невозможно!
– Биологический отец. И в наше время все возможно, вы же знаете.
– Давайте не будем паниковать, – предложил Понизовский. – Знаете, что? Вы не могли бы сейчас сюда приехать? Я в Замоскворецком суде, это совсем рядом с вами, одна остановка. У нас тут сейчас большой перерыв: противная сторона один документ важный не представила, только копию, а мы затребовали оригинал. Вы сможете приехать?
– Уже еду, – ответила Лина.
Опять она поручила Галюсе забрать мальчиков из детского сада и звонить ей, если что-то пойдет не так, а сама, на ходу застегивая теплую куртку, поехала на «Павелецкую» в Замоскворецкий суд. От метро пришлось еще пешком пройти с полкилометра, и Лина, оскальзываясь на плохо чищенном тротуаре, с особой остротой прочувствовала, что не может, не имеет права сейчас упасть и сломать ногу. Она спешила, но все-таки старалась ступать осторожно, чтобы, не дай бог…
Вот и суд. Охранник строго спросил ее, к кому идет. Лина ответила, что к Понизовскому, и оказалось, что на ее счет все уже предупреждены. Ее провели в тесный кабинетик.
– Извините, что сам не встретил, – добродушно улыбнулся ей Павел Михайлович. – Не мог отлучиться, а то кабинет тут же заняли бы. Пришлось бы нам с вами беседовать в коридоре. – Он заглянул в бледное, осунувшееся лицо Лины, в ее затравленные глаза и сразу стал серьезным. – Расскажите, в чем дело. Можете не торопиться, сегодня заседания уже не будет. К сожалению, я сам узнал, когда вы уже выехали.
Лина сделала слабый неопределенный жест рукой, давая понять, что ей все равно, где разговаривать. В кабинетике было жарко, она сразу вспотела и расстегнула пуховик.
– Я родила от… одного человека, – Лине хотелось сказать «мерзавца», но она решила не привносить лишние эмоции. – Мы расстались. Задолго до родов. Он сказал, что я ему не подхожу. А теперь прошло два года, почти три уже, и ему вдруг понадобился мой ребенок.
– Зачем?
– Для наследства. Оказывается, с самого начала речь шла о наследстве. Большие деньги – целое состояние! – завещают только моему сыну. Но для этого я должна его отдать.
– Это полный абсурд, – покачал головой Понизовский. – Ни один суд…
– Это могущественные люди, – перебила его Лина. – Захотят – купят любой суд. После развода сенатора Слуцкера я уже ничему не удивлюсь.
– Давайте не будем паниковать. Расскажите мне об отце ребенка.
Но Лина видела, что довод насчет сенатора Слуцкера произвел впечатление на адвоката.
– Мы с ним встретились, как мне показалось, случайно, три года назад. У нас были отношения, – сухо и неприязненно докладывала Лина. – Я забеременела. Правда, я тогда еще не знала… Он познакомил меня с семьей, я думала, у нас все серьезно. Но потом он сказал, что я ему не подхожу и нам надо расстаться. Одного не могу себе простить: я ему рассказала о беременности. Мы уже расстались, меня мать вынудила – ну, в смысле, сказать ему. Если б я к нему не пошла и не сказала, ничего бы этого не было… Он бы так и не узнал… А я, дура, пошла и сама все рассказала…
– Что он ответил? – мягко спросил Понизовский.
– Что ребенок не его, а даже если и его, это моя проблема. Предложил сделать аборт. Даже денег предлагал.
– Но вы не взяли. Ладно, это лирика. Скажите мне вот что, Лина. Когда он проявился?
– Вчера.
– А до этого?
– В каком смысле? – не поняла Лина.
– После того, как вы рассказали ему о беременности, и до вчерашнего дня.
– Я о нем думать забыла. Он обо мне тоже, как мне казалось.
– Хорошо. Что он вам сказал? Вчера?
– Что женился, но его жена все никак не забеременеет. А ему позарез нужен ребенок. Он готов усыновить моего, потому что его дед уже плох, вот-вот помрет, а кубышка у него. И он якобы грозится завещать только правнуку. Сыном он недоволен, – добавила Лина, увидев, что Понизовский не понимает, – внуком недоволен, остается только правнук. Или «Русская сила».
– Как его звать? Отца вашего ребенка?
Что-то насторожило Лину в лице адвоката.
– Влад. Влад Саранцев. А в чем дело? – спросила она.
– Я не смогу представлять ваши интересы в суде, – ответил Понизовский. – Влад Саранцев – мой родственник. Двоюродный брат.
Побледневшая Лина начала молча подниматься из-за стола, но он ее удержал. Она шлепнулась на стул с размаху, ноги словно подломились.
– Погодите, Лина, не бегите, – заговорил Понизовский тихо и ласково. – Я же не отказываюсь вам помочь. Я с этим семейством не имею ничего общего. Но моя мать – сестра Владимира Саранцева старшего. Отца вашего Влада.
– Он не мой, – отрезала Лина.
– Да, я понимаю. Моя мать была студенткой, училась в МГУ на филологическом. А мой отец читал там лекции. У них начался роман, они поженились. Мой отец – крупнейший специалист по мировой литературе, но он еврей, для Саранцевых – персона нон грата. Мама ушла из их дома навсегда, они вычеркнули ее из завещания… – Понизовский улыбнулся какой-то шутке, понятной лишь ему одному. – Но я знаю и Влада, и его отца. Мне очень жаль, что вам довелось с ними столкнуться.
– Ну, раз уж вы не можете мне помочь… – Лина опять сделала движение подняться.
– Да погодите же! – с досадой остановил ее Понизовский. – Кто сказал, что я не могу помочь? Я не смогу представлять ваши интересы в суде, но, может, до суда еще и не дойдет. А если дойдет, найду вам другого представителя, в моей конторе адвокатов полно. И все равно я буду помогать, буду консультировать, закон этого не запрещает.
– Я боюсь, что они похитят ребенка, – призналась Лина. – Хотела уехать к папе, но он говорит, меня могут не пустить.
– Ну, вряд ли они пойдут на похищение. Это чересчур даже для них.
– У Влада отец – депутат. Ему все с рук сойдет.
Опять Понизовский улыбнулся. Хорошая у него была улыбка, и лицо хорошее – некрасивое, но симпатичное. Лицо умной обезьяны, определила его про себя Лина. Тяжеловатая, выдвинутая вперед челюсть и глубокие мимические морщины, залегающие от крыльев носа к углам рта. Морщины смеха. А вот лоб не покатый, не срезанный, как у обезьяны, а мощный, выпуклый. Лоб мыслителя. И глаза умные.
– Не преувеличивайте его могущества. Давайте-ка я ему позвоню.
– Он же, наверно, на заседании…
Вот тут уж Понизовский рассмеялся от души.
– Вы когда-нибудь бывали в Думе? Видели эти заседания?
Лина покачала головой.
– Я вам расскажу. Зал заполнен хорошо если на треть. Докладчика никто не слушает. Все, кто есть в зале, висят на телефонах. Кому-то надо кредит выбить, кому-то груз на таможне протолкнуть, кому-то еще – еще какое-нибудь дельце утрясти. Другое плохо: у меня в мобильном нет его номера. Ничего, сейчас узнаем.
Он позвонил куда-то и потребовал, чтобы ему узнали номер депутата Саранцева.
– Давайте я пока расскажу вам немного об этом семействе. Чтобы вы представляли, с кем имеете дело.
– Да я составила примерное представление, когда меня привели на смотрины, – желчно отозвалась Лина.
– Ну как хотите.
– Нет-нет, вы не поняли! Мне не помешает любая информация.
– Старый Саранцев, – принялся рассказывать Понизовский, – был засланцем от КГБ в профсоюзы. Занимал высокую руководящую должность. Когда Союз распался, приватизировал много разной вкусной собственности. Но он не бизнесмен. Не то, что, например, покойный Голощапов. Слыхали такую фамилию?
Лина кивнула.
– Он тоже захапал немало собственности, но сумел построить бизнес, приносивший выгоду не только ему одному, а многим людям. А старый Саранцев… Кстати, он тоже Владимир Владимирович. Фактически он мой дед, но никаких родственных чувств между нами нет и быть не может, как вы понимаете. Так вот, старый Саранцев – человек глубоко провинциальный, отсталый и недалекий. Его страшно травмировала смерть Гришина, например. Это был первый секретарь Московского горкома партии, – пояснил Понизовский. – Умер в девяносто втором, стоя в очереди в собесе. Пенсию грошовую пришел оформлять и умер. Старого Саранцева это потрясло, он страшно перепугался. Да и деловой жилки у него нет. Ничего умнее не придумал, как сдавать прихватизированную собственность в аренду. Ну и рэкет организовал через своего сына-депутата. Многие ему дань платят. А что делать с деньгами, он не знает. Уводить в офшор боязно – вдруг отрежут? Закроют границу – деньги там, а он тут. Знаю, это несусветная чушь, но он так мыслит. Внутри страны размещать? Еще хуже. Вложишь невыгодно, и пропадут деньги.