Блажен, кто вовремя созрел…
Сегодня многим это не дается. Многие пресекаются силком смерти в таком юном и свежем возрасте, что о какой-то готовности к вечной жизни говорить даже не приходится. Люди бездарно тратят свою жизнь, сжигают ее в наркотическом угаре, в беззаконных удовольствиях, разбиваются на сверхпредельных скоростях на папиных машинах, рискуют собой в совершенно ненужных вещах – не на войне, не в трудовых подвигах, а, например, в каких-то экстремальных видах спорта: прыгают с тарзанки головой вниз и разбиваются в лепешку. Как-то совершенно по-дурацки живут и по-дурацки умирают. И не всем Бог дает старость.
Дожить до старости для христианина – это значит получить благословение, потому что ты вошел в пору, когда от тебя отнялись подвиги и сама жизнь стала подвигом. Она трудна. Она тяжела. Она пугает. Она утомила уже, но ее еще не готов бросить.
А тем, кому Он ее дарит, должен принять ее с благодарностью, с комком в горле, как первую ласточку грядущей вечной весны. Должен приготовиться скрепить свое сердце мужеством, чтобы дожить свою жизнь до конца и перешагнуть с верой границу, отделяющую эту жизнь от той.
Но вдруг слышен дерзкий голос: «Старикам тут не место!»
Степень любви к нам в старости – мера христианизации нашего общества. Из кровного интереса люди старше сорока лет должны отдать все свои таланты, знания и силы христианизации общества. Потому что общество, порвавшее связи с христианскими корнями, с христианским мировоззрением, с Евангелием, с состраданием и жертвенностью – не будет никого жалеть и ценить. Ничего ему не будет нужно, кроме сиюминутных удовольствий и сегодняшнего жлобского практического интереса. И никто никому не будет нужен. Это общество может докатиться до языческого мировоззрения, при котором стариков нечего кормить и нечего лечить. Их нужно тихо убивать. Идея эвтаназии уже существует. Нечего на аппарате держать, нечего операции делать – укол дали, и уезжай к праотцам.
Общество, рвущее связь с христианским миром – это общество людоедское. Людоед может быть голым, с набедренной повязкой, а может быть в смокинге и с бабочкой – он от этого не поменяет свою природу. Старикам в таком обществе не место. Старики будут хорохориться, надевать шортики, улыбаться теми же фарфоровыми улыбками, путешествовать в экзотические страны – но от того, что они никому не нужны, их не избавит никто.
Только в христианском обществе, где есть место идеям сострадания, жалости, трепетного отношения к смерти, желания послужить тому, кто слабее тебя и послушать того, кто мудрее тебя – старик будет нужен, полезен и важен. Он будет нужен как дедушка или бабушка при наличии внуков, как воспитатель, подсказчик, рассказчик, хранитель сказок и легенд, носитель опыта прожитых поколений. Он будет важен как учитель молитвы для младших поколений. Он будет важен как живое напоминание о той толще истории, которая за спиной у каждого из нас.
Только в глубоком и красивом мире, в котором люди теплы и умны, старику есть место на почетных правах в виде аксакала. А в целлулоидном мире гаджетов и интертейнмента старику место в крематории, просто об этом не принято говорить. Покамест мы ему позволяем поехать на Мальдивы, но в принципе он никому не нужен – ни самому себе, ни молодым, которые о стариках не думают.
Режим классической правильной жизни должен предполагать как внимание молодых к старикам, так и желание стариков поделиться подлинным, накопленным, отслоенным, уже зафиксированным опытом, который вполне сложился в их сознании.
Поэтому все, кто старше сорока, должны до пролития крови, если надо, до запекания крови под ногтями трудиться над тем, чтобы общество наше стало христианским в той части, в которой оно является полностью не христианским, и чтобы оно осталось христианским в той части, в которой оно все еще христианское. Если этого не будет – то не ждет ничего радостного ни нас в старости, ни наших внуков. Потому что внуки без дедушек и бабушек – это тоже несчастные лейбницевские монады, обреченные на тихое сумасшествие и недоживание до старости.
Старики как подлинная икона
Думаю, что мы все та же Россия. Кому любовь до смерти, кому в тюрьму без вины. Разговоры о Боге в трактире, святость по соседству с полным неверием. Все есть. Да, конный экипаж сменился автомобилем, штиблеты – туфлями, и бреемся мы (кто бреется) не у цирюльника, а дома перед зеркалом. Количество подобных перемен огромно, оно застит глаз, и кажется, что все поменялось в корне. Но вот корень-то и цел. Одни ветки пообломало. И в некоем старике вдруг без ошибки узнаешь масленые глазки Карамазова-старшего, мечтающего «в чине мужчины подольше пожить». А в другом философе разглядишь Ивана, с которым в эту самую ночь бес разговаривал. Про тех, что «всю Россию ненавидят», и говорить не приходится. Они сами хотят, чтоб их услышали и узнали. Конечно же, есть и Алеша. А если рядом его нет, то есть те, кто с ним лично знаком или о нем слышал.
В старости понимаешь, как важно время.
Самые дорогие вещи в жизни – это те, которые не имеют цены. За которые, сколько бы ни заплатил, не приобретешь и не купишь. Нет таких магазинов и товарных баз. Очевидно, что есть много дорогого, что можно купить, поднатужиться, украсть в конце концов. Но есть вещи, которые не украдешь и не купишь. И главная из них – это время. Мы богачи, пока у нас есть время.
…Разбойник на кресте за пару часов купил себе вечность. Терпеливым страданием и открывшимися глазами на Христа, распятого рядом. Но мы с вами транжиры и моты. Не те транжиры и моты бесценных слов, о которых говорил Маяковский: «Я – бесценных слов транжир и мот». Мы транжиры и моты нашего времени, которое утекает сквозь пальцы. И вот ты уже превращаешься из мальчика в подростка, из подростка в юношу, из юноши в молодого человека, потом в дядьку, потом в деда. И там, глядишь, уже раскрыла пасть могила… Ее уже видно, она не за горизонтом, она уже ближе. А ты всё тратишь время свое, тратишь бесценные часы, дни, годы на всякую чепуху.
Когда калькуляция будет сделана, нам будет жутко стыдно. От того, что мы сказали много ненужных слов. Прожили много бесполезных, пустых, вообще никудышных дней. Думали кучу разных мусорных мыслей. Как будто мы подрядились на помойке лазить. И всякая помойная мысль залезала в нас, и жила в нас, и мы жили с нею, и хорошо нам было с этой помойной мыслью. Стыдно будет ужасно. Потому что хорошего в нашей жизни чрезвычайно мало. Чрезвычайно. По нашей собственной вине.
Есть вещи, которые не украдешь и не купишь. И главная из них – это время. Мы богачи, пока у нас есть время. Разбойник на кресте за пару часов купил себе вечность.
Лучше всего это, пожалуй, изображает литературно и кинематографически известная сказка Евгения Шварца – «Сказка о потерянном времени», где она выходит за рамки соцреализма, воспитательной детской литературы, а уже прикасается к Евангелию, к глубоким смысловым вещам. И так бывает в сказках.
Николай Островский сказал: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы». В этом куске текста, который мы все когда-то учили наизусть, Островский вышел за рамки соцреализма и рамки собственного романа «Как закалялась сталь». Он прикоснулся к чему-то большему. Потому что действительно мучительно стыдно. Так вот смотришь назад… «Вот и прожили мы больше половины. Как сказал мне старый раб перед таверной, мы, оглядываясь, видим лишь руины. Взгляд, конечно, очень варварский, но верный». Руины сзади, а что впереди? Впереди Суд Божий. А позади руины. Позади бесцельно, пусто прожитые годы. Мы теряем их.
И как в киносказке, бесы с вениками ходят и подметают наши потерянные секунды. Эти старички, молодеющие на чужом потерянном времени, и маленькие дети, стареющие на глазах оттого, что они дурно живут. Это правда. Это евангельская правда. Бесы сильнеют от нашей бездумной жизни. И мы стареем раньше времени от нашей бездумной жизни. У вас было много времени, но вы его… профукали. Но у вас еще есть время.
Умоляю вас, именем Господа Иисуса Христа, не профукайте и его. Проживите остаток жизни правильно, красиво и полноценно. Словно Волга вольная течет. А не как ручей, который курица переступит.
О злых бабушках и исчезающих дедушках
Неужели эти бабушки есть до сих пор? Я не замечаю, хотя ещё лет десять назад замечал. Если они реально существуют, дайте им уйти спокойно. Мы с вами не поменяем женщину, достигшую преклонных лет, согбенную, стоящую на пороге Вечности. Это бесполезный труд – менять её. Человек сформировался, надо оказать ему любовь и досмотреть до последнего предела. Не стоит читать лекции старикам. Знаете, в чём на самом деле тяжесть волонтёрства при уходе за пожилыми людьми? Не в том, чтобы подносить ему утку, а в том, чтобы терпеть его вредность.
Мы многое растеряли. В каталоге потерь – самые неожиданные вещи. Куда-то исчезли дедушки.
Дедушка – это не просто муж бабушки. Это добрый человек с умными глазами, седой бородой и натруженными руками. В ту нежную пору жизни, когда ребенок узнает мир, дедушка сажает его на колени и рассказывает о далеких звездах и великих героях. Такие дедушки куда-то пропали. Причем бабушки остались. Они даже почувствовали себя хозяйками положения. Некому на них прикрикнуть. Некому поставить их на место. Бабушки застегивают внучку пуговицы и кормят его манной кашей. А разве может вырасти из человека что-нибудь дельное, если в детстве он не слышит о звездах и великих людях?
От дедушки пахнет табаком и солнцем. Бабушку он называет «мать», а маму – «дочка». Но настоящая дружба у него с внуком. Они посвящены в одну тайну. Мир для них одинаково свеж и загадочен.
Поэтому за обедом они хитро подмигивают друг другу и смеются глазами. Сейчас они встанут и пойдут вместе. Может, рыбачить, а может – ремонтировать велосипед. Внуку интересно жить, а деду умирать не страшно.