Господи, это лучше любого наркотика!
Она целует меня так, будто знает, как отчаянно мне это нужно, нужна она, нужна эта разрядка.
И ей это тоже нужно.
Я подхватываю Джульетту и переворачиваюсь так быстро, что она даже тихо вскрикивает от удивления. Покрываю поцелуями ее нос, щеки, губы. Наши тела плотно прижаты друг другу. Я плавлюсь, превращаясь в саму страсть, когда Джульетта приоткрывает рот, трогает мои губы своими и стонет.
– Я люблю тебя, – выдыхаю я, – люблю.
Интересно, как быстро я превратился в человека, любящего вздремнуть после обеда! Прежде я не тратил столько времени на сон. С другой стороны, я не умел и расслабляться – мой сон был чисто животным, беспокойным. Но сейчас…
Закрыв глаза, прижимаюсь лицом к ее затылку и вдыхаю запах.
Джульетта еле заметно шевельнулась.
Ее обнаженное тело обжигает меня, а я не размыкаю объятий. Уже шесть часов, у меня куча дел, но я совершенно не хочу вставать.
Я целую выпуклость ее плеча, и она выгибает спину, коротко выдыхает и оборачивается. Прижимаю ее теснее. Она улыбается и целует меня.
Я закрываю глаза. Кожа еще горяча от воспоминаний о ней. Руки запоминают форму ее тела, ее тепло. Меня всякий раз поражает ее мягкость. Ее изгибы нежны и гладки. Мышцы снова напрягаются от желания – меня поражает, насколько же страстно я ее хочу.
Снова.
Так скоро.
– Лучше нам одеться, – мягко говорит Джульетта. – Мне еще нужно переговорить с Кенджи насчет сегодняшнего ужина.
Я отшатываюсь.
– Ого, – шепчу я, отвернувшись. – Я ожидал, ты скажешь что-нибудь другое.
Она хохочет.
– Ага, значит, Кенджи тебя бесит! Поняла.
Чувствую себя мелочным придирой.
Джульетта целует меня в нос.
– Я бы очень хотела, чтобы вы подружились.
– Да он же ходячее несчастье, – возмущаюсь я. – Взгляни, что он сделал с моими волосами!
– Он мой лучший друг, – с улыбкой возражает Джульетта. – И я не хочу постоянно выбирать, на чью сторону мне встать.
Искоса поглядываю на нее. Она уже сидит, завернувшись в простыню. Каштановые волосы длинные и спутанные, щеки розовые, глаза большие, круглые и немножко заспанные.
Вряд ли я когда-нибудь смогу ей отказать.
– Пожалуйста, будь с ним помягче, – просит она и подползает ко мне, нечаянно прижав простыню коленом и открывшись мне во всей красе. Я решительно сбрасываю с нее простыню, и Джульетта ахает, смутившись при виде своего обнаженного тела. Воспользовавшись моментом, снова оказываюсь сверху.
– Ну почему, – говорю я, целуя ее в шею, – ты всегда так цепляешься за эту простыню?
Она отводит взгляд и краснеет, и я снова набрасываюсь на нее с поцелуями.
– Аарон, – задыхаясь, просит она, – мне в самом деле нужно идти…
– Не уходи, – шепчу я, покрывая легкими поцелуями плечи, – не надо.
Ее лицо разгорелось, губы ярко-красные. Глаза закрыты от удовольствия.
– Я не хочу уходить, – прерывисто отвечает она, когда я легонько прикусываю ее нижнюю губу. – Очень не хочу, но Кенджи…
Со стоном откатываюсь и накрываю лицо подушкой.
Джульетта
– Где тебя носило, черт побери?!
– Нигде, – краснею я. – Я просто…
– Что значит «нигде»? – Кенджи едва не наступает мне на пятки, когда я пытаюсь его обогнать. – Я тебя почти два часа прождал!
– Я знаю… Извини…
Он хватает меня за плечо и резко разворачивает. Смотрит мне в лицо – и…
– Фу, гадость! Джей, ну как это называется!
– Что такое? – я делаю невинное выражение лица, хотя чувствую, что краснею.
Кенджи испепеляет меня взглядом. Я кашляю.
– Я же сказал тебе задать ему вопрос!
– Я и задала!
– Господи Иисусе, – Кенджи нервно потирает лоб. – Неужели понятия «не время» и «не место» ничего для тебя не значат?
– А?
Он прищуривается. Я улыбаюсь.
– Нет, вы оба просто невыносимы!
– Кенджи, – я тянусь к нему.
– Б-р-р-р, не трогай меня!
– Ну и пожалуйста, – я сердито скрещиваю руки на груди.
Он мотает головой и корчит гримасу:
– Знаешь что? Поступай как знаешь! Он хоть полезное что-нибудь сказал, прежде чем вы… сменили тему?
Мы уже дошли до приемной, где несколько часов назад сидели с Хайдером.
– Да, – решительно заявляю я. – Он точно знает, о ком идет речь.
– И?
Мы садимся на диваны – на этот раз Кенджи выбирает себе место напротив меня. Кашлянув, я вслух интересуюсь, нельзя ли нам заказать еще чая.
– Нельзя, – Кенджи усаживается поглубже и задирает ногу на ногу. – Что Уорнер сказал о Хайдере?
Взгляд Кенджи такой острый и непрощающий, что я не знаю, как себя вести. Мне по-прежнему странно неловко; я жалею, что снова не собрала волосы в хвост. Ну хватит сидеть со смущенным видом. Справившись с собой, я сажусь прямо.
– Сказал, что на самом деле они никогда не были друзьями.
Кенджи фыркает.
– Тоже мне сюрприз!
– Но он его помнит, – добавляю я, неопределенно поводив рукой.
– Что конкретно?
– Гхм… э-э… – я зачем-то чешу за ухом, хотя у меня ничего не чесалось. – Не знаю.
– То есть ты не спросила?
– Забыла.
Кенджи вытаращил глаза.
– Черт, мне что, самому спросить?
Я сую ладони под себя и пытаюсь улыбнуться.
– Может, попросим чая?
– Никакого чая, – обжигает меня взглядом Кенджи. Он барабанит пальцами по ноге, задумавшись.
– Хочешь ча…
– А где сейчас Уорнер? – перебивает он меня.
– Не знаю, – отвечаю я. – Наверное, у себя. У него целый штабель коробок, которые он собирался разобрать.
Кенджи вмиг оказывается на ногах и поднимает палец:
– Сейчас вернусь.
– Подожди! Кенджи, не нужно туда ходить…
Но его уже как ветром сдуло.
С тяжелым вздохом я откидываюсь на диван.
Как я и говорила, не нужно было туда ходить.
Уорнер неподвижно стоит у дивана, подчеркнуто не глядя на Кенджи. По-моему, он так и не простил ему кошмарную стрижку, и кто его в этом обвинит? Без своих золотых волос он выглядит иначе – не плохо, но совершенно другим. Длина ежика по всей голове одинаковая, не больше полудюйма, и красивый, редкий оттенок волос Уорнера почти неразличим. Но самая интересная перемена произошла с лицом – на него легла мягкая тень от недавней щетины, будто Уорнер забывает бриться, и я с удивлением отмечаю, что это меня не раздражает. Такого красавца не может испортить даже самая неудачная стрижка (признаться, сейчас он мне даже больше нравится). Я не решаюсь сказать об этом Уорнеру, не зная, как он оценит столь неожиданный комплимент, но в этой перемене есть что-то хорошее. Он выглядит жестче, грубее, менее смазливым, отчего-то… сексуальнее.
Брутально короткие волосы, легкая однодневная щетина, серьезное лицо.
Это ему идет.
Уорнер одет в мягкий темно-синий свитер – рукава, как обычно, поддернуты – и черные узкие брюки, заправленные в сверкающие черные армейские ботинки. Вроде бы ничего особенного, но очень стильно. Он прислонился к колонне, скрестив руки на груди, а ноги – в щиколотках, более мрачный, чем всегда, но я им просто любуюсь.
Кенджи – в отличие от меня – нет.
Оба выглядят раздраженнее обычного, и я спохватываюсь, что сама виновата. Я заставляю их проводить больше времени вместе, надеясь, что постепенно Кенджи разглядит в Уорнере то, что в нем люблю я, а Уорнер научится восхищаться Кенджи так, как восхищаюсь им я. Но похоже, ничего не получается. Мои попытки подружить их насильно ведут к худшему.
– Ну что, – потираю я руки, – поговорим?
– Конечно, – отвечает Кенджи, глядя в стенку. – Давайте поговорим.
Все молчим.
Я слегка ударяю Уорнера по колену. Когда он смотрит на меня, я жестом приглашаю его присесть.
Он подчиняется.
– Пожалуйста, – шепчу я.
Уорнер хмурится. Наконец он нехотя говорит:
– Ты сказал, у тебя ко мне вопросы.
– Да. Вопрос первый: почему ты такой козел?
Уорнер снова встает.
– Милая, – говорит он тихо, – надеюсь, ты простишь меня за то, что я сейчас сделаю с его физиономией.
– Эй, засранец, я тебя тоже слышу!
– Так, это надо прекратить! – Я тяну Уорнера за рукав, но моя сверхчеловеческая сила на него не действует: он ее просто впитывает. – Пожалуйста, сядьте. Оба. А ты, – подчеркнуто говорю я Кенджи, – прекрати провоцировать ссоры.
Кенджи, ткнув кулаком в воздух, недоверчиво завопил:
– Вечно я виноват, да? Ну и пожалуйста!
– Нет, – с усилием говорю я, – ты не виноват. Это моя вина.
Кенджи и Уорнер одновременно посмотрели на меня.
– В этом, – я показываю на обоих, – виновата я. Извините, что просила вас стать друзьями. Вам не обязательно дружить. Вам даже не нужно нравиться друг другу. Забудьте, что я о чем-то просила.
Уорнер опускает руки.
Кенджи приподнимает брови.
– Обещаю, – говорю я, – никаких больше насильственных попыток вас подружить, и без меня вы вдвоем работать не будете. Так годится?
– Клянешься? – не верит Кенджи.
– Клянусь.
– Я счастлив, – искренне говорит Уорнер.
– Взаимно, чувак. Взаимно.
Я негодующе смотрю на них: впервые за две недели они в чем-то согласились, и это оказалась взаимная ненависть к моим надеждам на их дружбу.
Кенджи улыбается и плюхается на диван заметно свободнее. Уорнер присаживается рядом со мной привычно собранный, но не такой напряженный. Вот и все, что требовалось. Обстановка разрядилась. Теперь, когда они могут спокойно ненавидеть друг друга, они общаются абсолютно дружески! Никогда мне их не понять.
– Так какие у тебя ко мне вопросы, Кишимото? – повторяет Уорнер.
Кенджи кивает и подается вперед:
– Я хочу знать все, что ты помнишь о семье Ибрагима. Нам нужно быть готовыми к тому, что Хайдер устроит за ужином… – Кенджи хмурится, глядя на часы, – который начнется минут через двадцать. Из-за вас у нас вообще нет времени, но все равно расскажи о его вероятных мотивах. Я хочу быть на шаг впереди.