Уорнер кивает.
– Семью Хайдера в двух словах не опишешь. Клан внушительный, но Хайдер сам по себе куда менее сложен. Вообще, он – довольно странный выбор в нашей ситуации. Не понимаю, отчего Ибрагим не прислал свою дочь.
– Почему?
Уорнер пожимает плечами.
– Хайдер менее компетентен. Самодовольный, избалованный, надменный…
– Это ты себя или его описываешь?
На этот раз в ответ на колкость Уорнер и бровью не ведет.
– Ты не улавливаешь ключевую разницу, – говорит он. – Я уверен в себе, а Хайдер надменен. Это не одно и то же.
– А по мне, так одно!
Уорнер сцепляет руки и вздыхает, точно он старается быть терпеливым с трудным ребенком.
– Надменность – фальшивая самоуверенность, – начинает он. – По сути, это результат неуверенности в себе. Хайдер делает вид, что ему не страшно. Он хочет казаться брутальнее, чем есть. Он легко лжет. Все это делает его непредсказуемым и в каком-то смысле – более опасным противником, но в основном им движет страх… – Уорнер смотрит на Кенджи в упор: – В этом его слабость.
– Ха! О’кей, – Кенджи поглубже усаживается на диване, обдумывая услышанное. – А что-нибудь особенное? Что нам следует о нем знать?
– Да нет ничего такого. Хайдер – середнячок и лишь изредка добивается приличных результатов. Помешан на своей внешности. Основной талант у него к снайперской винтовке…
Кенджи поднимает голову:
– Значит, на внешности помешан? А вы с ним точно не родственники?
Уорнер делает кислую мину:
– Я мало думаю о своей вне…
– Ладно, ладно, – машет руками Кенджи. – Не думай, а то красивая мордашка покроется морщинками.
– Ты мне отвратителен!
– Я рад, что это у нас взаимно.
– Так, парни, – громко говорю я, – соберитесь. Нам ужинать с Хайдером минут через пять, а то, что он отличный снайпер, похоже, волнует только меня.
– Да, может, он прилетел… – Кенджи наставляет палец, как пистолет, на Уорнера, а потом на себя, – попрактиковаться в стрельбе.
Уорнер качает головой – раздражение еще не прошло.
– Хайдер не может без показухи. Я бы из-за него не волновался. Вот будь здесь его сестра, тогда… Впрочем, можно начинать беспокоиться – она почти наверняка прибудет следом.
Я приподнимаю бровь:
– Она такая грозная?
Уорнер наклоняет голову:
– Не то чтобы… Просто ею движет только рассудок.
– То есть она странноватая? – уточняет Кенджи.
– Ни в коем случае, но я привык чувствовать людей и считывать эмоции, а ее прочитать не могу. Должно быть, она мыслит слишком быстро для меня… Работу ее мозга отличает своеобразная изменчивость, прихотливость, напоминающая полет колибри… – Уорнер вздыхает: – Я, конечно, несколько месяцев ее не видел, но вряд ли она изменилась.
– Как колибри? – повторяет Кенджи. – Пощебетать любит?
– Нет, – отвечает Уорнер, – обычно она очень молчалива.
– Гм, о’кей, тогда я рад, что она не приехала, – заявляет Кенджи. – Судя по описанию, она зануда.
Уорнер отвечает, сдерживая улыбку:
– Она бы вспорола тебе живот за эту фразу.
Кенджи закатывает глаза.
Я хочу задать свой вопрос, но беседу прерывает резкий звонок.
Делалье пришел отвести нас на ужин.
Уорнер
Терпеть не могу обниматься.
Из этого правила есть пара исключений, но Хайдер в их число не входит. Тем не менее, всякий раз при встрече он лезет с объятиями, чмокает воздух справа и слева от моего лица, хватает меня за плечи и улыбается так, будто я ему действительно друг.
– Хела хабиби шлонак? Рад тебя видеть.
Через силу улыбаюсь.
– Ани зейн, шукран, – киваю в сторону стола. – Пожалуйста, присаживайся.
– Конечно-конечно, – он оглядывается. – Венха Назира…
– О, – удивляюсь я, – а я думал, ты приехал один.
– Ла, хабиби, – говорит Хайдер, присаживаясь. – Хийя швайя митакира. Жду ее с минуты на минуту. Очень хотела тебя видеть.
– Вот уж сомневаюсь.
– Простите, я здесь один не понимаю по-арабски? – Кенджи изумленно смотрит на меня.
Хайдер смеется, блестящими глазами всматриваясь в мое лицо.
– Твои новые друзья так мало о тебе знают, – говорит он мне и обращается к Кенджи: – Ваш регент Уорнер говорит на семи языках.
– Ты знаешь семь языков? – переспрашивает Джульетта, тронув меня за локоть.
– Более-менее, – тихо отвечаю я.
Ужин проходит, можно сказать, в интимной обстановке: Джульетта сидит во главе стола, я рядом с ней, Кенджи справа от меня.
Напротив меня сидит Хайдер Ибрагим.
Напротив Кенджи пустой стул.
– Итак, – хлопает руками Хайдер, – это и есть твоя новая жизнь? М-да, многое же изменилось с нашей последней встречи.
Я беру вилку.
– Хайдер, что ты здесь забыл?
– О аллах, – огорчается он, хватаясь за грудь. – А я-то думал, ты рад меня видеть! Я хотел познакомиться с твоими новыми друзьями и, разумеется, поглядеть на вашего главнокомандующего, – он оценивающе косится на Джульетту – так быстро, что я едва улавливаю движение глаз. Затем он берет салфетку, аккуратно раскладывает на коленях и очень тихо добавляет: – Хийя джидан хелва.
У меня в груди что-то сжимается.
– И тебе этого достаточно? – Хайдар вдруг подается вперед и говорит так тихо, что слышу его только я. – Хорошенькая мордашка, и ты тут же предал своих друзей?
– Если ты приехал ссориться, – говорю я, – давай не будем отвлекаться на ужин.
Хайдер смеется и берет бокал с водой.
– Пока нет, хабиби, – он отпивает глоток и снова садится нормально. – Война войной, а обед по расписанию.
– Где же твоя сестра? – спрашиваю я, отворачиваясь. – Почему вы не вместе приехали?
– Можешь спросить ее сам.
Я поднимаю взгляд и удивляюсь – Назира стоит в дверях, оглядывая комнату. Задержав взгляд на лице Джульетты на долю секунды дольше, чем на остальных, она без единого слова занимает свое место.
– Познакомьтесь все, это Назира, – говорит Хайдер, вскакивая на ноги и улыбаясь до ушей. Он обнимает сестру за плечи, на что та не обращает ни малейшего внимания. – Она будет здесь вместе со мной. Надеюсь, вы отнесетесь к ней так же тепло, как и ко мне.
Назира не здоровается.
На лице Хайдера преувеличенная радость. Назира же сидит с бесстрастным видом: глаза пустые, челюсти сжаты. Сходство между братом и сестрой чисто внешнее – Назира тоже смуглая, со светло-карими глазами и длинными шелковистыми ресницами, скрывающими блеск глаз. Однако она немного подросла с тех пор, как я видел ее в последний раз. Глаза стали больше и глубже, чем у Хайдера, в центре нижней губы появился маленький бриллиант – пирсинг. Еще два сверкают над правой бровью. Единственное заметное отличие сестры от брата заключается в том, что волосы Назиры прикрыты.
Она носит на голове шелковый платок.
Это до некоторой степени меня шокировало – раньше такого не было. Назира, которую я помню, не покрывала головы – да и к чему? Платок – архаизм, привет из прошлой жизни, артефакт религии и культуры, которых уже не существует. Оздоровление давно ликвидировало любые символы и обряды вероисповеданий в попытке обновить самоидентификацию людей. Культовые сооружения разрушались в первую очередь – было объявлено, что гражданское население обязано поклоняться Оздоровлению и ничему более. Кресты, полумесяцы, могендовиды, тюрбаны, ермолки, платки и монашеские одеяния оказались вне закона.
Назира Ибрагим, дочь Верховного главнокомандующего, наделена незаурядным хладнокровием: этот платок, в иной обстановке обычный аксессуар, означает открытое неповиновение. Я так поражен, что не удерживаюсь от вопроса:
– Ты теперь прикрываешь волосы?
Назира наконец поднимает глаза и встречается со мной взглядом, делает долгий глоток чая, пристально рассматривая меня, и… ничего не отвечает. Чувствуя, что на моем лице проступает удивление, решаю не развивать тему. Значит, Назира не желает это обсуждать. Только собираюсь сказать что-нибудь Хайдеру, как в разговор влезает Кенджи, продолжая жевать:
– Ты что, думала, никто не заметит, что ты волосы прячешь?
Я прижимаю пальцы к губам и отвожу взгляд, стараясь скрыть отвращение.
Назира прокалывает вилкой салатный лист на тарелке и начинает его есть.
– Просто имей в виду, – продолжает Кенджи, еще не дожевав, – то, что ты намотала, – преступление и карается тюремным заключением.
Назира явно удивлена, что Кенджи никак не заткнется: судя по взгляду, она подозревает в нем клинического идиота.
– Прости, – тихо говорит она, откладывая вилку, – кто ты, собственно, такой?
– Назира, – встревает Хайдер, силясь улыбнуться и осторожно поглядывая на сестру. – Не забывай, что мы здесь гости…
– Вот не знала, что в Сорок пятом появился дресс-код!
– Да нет, у нас дресс-коды не в обычае, – сообщает Кенджи, отправляя в рот все новые порции еды. – Но только благодаря новой командующей, которая у нас не психопат. А в других секторах так одеваться означает нарушать закон, – он указывает ложкой на голову Назиры. – Я прав? – Кенджи оглядывает стол, но ему никто не отвечает. – Правильно я говорю? – обращается он ко мне за подтверждением.
Я медленно киваю. Назира отпивает еще один долгий глоток чая, осторожно ставит чашку на блюдце и откидывается на спинку стула, глядя нам прямо в глаза.
– А почему вы решили, что мне есть до этого дело?
– Ну как же, – хмурится Кенджи. – Твой отец Верховный командующий. Он вообще знает, что ты ходишь на людях в таком виде? – Снова неопределенный жест в направлении головы Назиры. – И как он это терпит?
Его болтовня добром не кончится. Назира, только что взявшая вилку, чтобы проткнуть очередной кусочек салата, откладывает ее и вздыхает. В отличие от Хайдера она говорит на безукоризненном английском.
Глядя на Кенджи, она уточнила:
– В каком виде я хожу?
– Прости, – уже более спокойно отзывается тот. – Я не знаю, как эта штука называется.