Я качаю головой и вздыхаю – напряжение отпускает лишь на секунду.
Вечером я отключил телефон, чтобы меня не отвлекали от отцовского архива, а в безумии сегодняшнего утра забыл подключиться к линии. Все разъяснилось. А то я уже начал интересоваться, почему это мне сегодня еще никто не помешал.
– Все нормально, – перебиваю я Делалье. – В чем проблема?
– Сэр, – с трудом сглатывает он, – я звонил вам и мадам Верховной командующей, но вы целый день не выходили на связь, и…
– Что стряслось, лейтенант?
– Лидер Европы отправила к нам свою дочь, сэр. Девушка прибыла без предупреждения пару часов назад, сэр, и, боюсь, очень сердится, что ее игнорируют, а я не знаю, как посту…
– Ну так скажите ей посидеть и подождать, – не выдерживает Кенджи. – Что значит – она сердится? У нас тут дел хренова куча!
Я почувствовал себя неожиданно твердым, будто кровь в моих жилах свернулась и застыла цементом.
– Я прав? – Кенджи толкает меня в бок. – Что за обращение? Делалье, вы скажите ей успокоиться, а мы скоро спустимся. Этому парню нужно в душ и рубашку застегнуть. Дайте ей пообедать, что ли. А мы скоро.
– Да, сэр, – тихо отвечает Делалье.
Он говорит с Кенджи, но с беспокойством смотрит на меня. Я не знаю, что ответить.
События множатся со страшной скоростью. Тут синтез, здесь деление, все не там где надо, – и все одновременно. Только когда Делалье выходит, закрыв за собой дверь, Кенджи наконец говорит:
– Слышь, почему у тебя такой вид, будто ты привидение увидел?
Постепенно приходя в себя, я снова начинаю чувствовать руки и ноги.
– Ты правда думаешь, – медленно начинаю я, – что мне нужно рассказать Джульетте о других, с которыми я был?
– Ну ясное дело, – отзывается он. – А причем тут…
Я молча смотрю на Кишимото. Через пару секунд до него доходит.
– Ты хочешь сказать, что девица, которая бесится внизу…
– Дети верховных командующих… – начинаю я объяснять, зажмурившись. – Мы вместе росли, большинство этих девушек я знаю с детства, – Я смотрю на Кишимото с деланым безразличием. – Это было практически неизбежно, чему тут удивляться?
Но лицо Кенджи превращается в маску удивления. С трудом скрывая улыбку, он ударяет меня по спине – слишком сильно.
– Ну, чувак, приготовься к реальной головомойке. Со всеми подробностями.
Я качаю головой:
– С какой стати? Джульетте необязательно об этом знать, она со мной даже не разговаривает.
Кенджи смеется, глядя на меня с некой жалостью.
– Ничего-то ты не знаешь о женщинах, – заявляет он. Я не отвечаю. – Я голову дам на отсечение – где бы Джей ни носило, она уже все знает. Или скоро узнает. Девушки ведь обо всем друг другу рассказывают.
– Как так?
Он пожимает плечами. Я со вздохом провожу рукой по волосам.
– Ну что ж… Разве это так уж важно? Или нам нечего обсудить, кроме подробностей моих былых романов?
– Вообще есть, но если Верховная командующая Северной Америки твоя бывшая девушка, и она уже сейчас зациклилась на том, что ты ей лгал, а тут заявляется другая твоя бывшая подружка, о которой Джульетта даже не знает, и до нее дойдет, сколько ты на самом деле ей врал…
– Я ей не врал, – вставляю я. – Она же не спрашивала.
– И у очень могущественной командирши сорвет крышу от ярости… – Кенджи пожимает плечами. – Ну, не знаю, чувак, я не очень верю, что это может хорошо кончиться.
Я опускаю голову на руки и закрываю глаза.
– Мне нужно в душ.
– Эй, это я тебе подсказал!
Я вдруг поднимаю на него взгляд.
– Что мне делать? Как не допустить, чтобы все стало еще хуже?
– Ага, теперь ты уже принимаешь от меня советы насчет отношений?
Я с трудом подавляю желание закатить глаза.
– Не знаю, – вздыхает Кенджи. – Пожалуй, на этот раз тебе придется пожинать плоды собственной глупости.
С трудом сдерживая смех, я киваю:
– Иди к черту, Кишимото.
– Сразу после вас, – подмигивает он.
После чего немедленно исчезает.
Джульетта
Во мне что-то закипает. Подспудно клокочет.
То, что я боюсь бередить, то, существование чего я страшусь признать. Тайная часть меня упорно рвется из клетки, где я ее держу, колотя в двери моего сердца и моля выпустить ее.
Умоляя ее освободить.
Каждый день я будто заново переживаю один и тот же кошмар. Я открываю рот, чтобы закричать, и размахиваю кулаками, но голосовые связки оказываются перерезанными, а руки необычайно тяжелые, будто схваченные застывающим цементом. Я кричу, но никто не слышит, никто меня не находит, я словно навсегда здесь застряла. Это меня убивает.
Мне всю жизнь приходится быть покорной, смиренной, приниженной, угодливой, вечно оправдываться, делать из себя пассивную, неопасную больную, лишь бы окружающим было спокойно. Мое существование превратилось в борьбу с целью доказать, что я не опасна, что я не угроза, что я могу жить среди людей и не причинять им вреда.
Я так устала, я так устала, я так устала, я так устала, что иногда меня охватывает гнев.
Я не знаю, что со мной происходит.
Мы приземляемся на дерево.
Представления не имею, где мы – я никогда не забиралась так высоко и вообще не бывала так близко к природе, но Назире все нипочем.
Задыхаясь от адреналина и недоверия, я поворачиваюсь к ней, но Назира, не глядя на меня, спокойная и даже довольная, оглядывает небо, одной ногой упершись в ствол, а другой болтая на холодном ветру. Небрежно положив руку на колено, она с отсутствующим видом разминает пальцы, будто сжимая и отпуская нечто невидимое. Наклонив голову набок, я уже открываю рот, но Назира меня опережает.
– Знаешь, – говорит она вдруг, – я еще никому не показывала, что́ я умею.
Я даже теряюсь:
– Никогда?
Назира отрицательно качает головой.
– Почему?
С минуту она молчит.
– Ответ на твой вопрос как раз одна из причин, почему я хочу с тобой поговорить.
Назира рассеянно трогает бриллиантовый пирсинг на губе, постукивая подушечкой пальца по сверкающему камушку.
– Слушай, – начинает она, – ты вообще знаешь что-нибудь о своем прошлом?
Боль оказывается быстрой и острой, как холодная сталь, как удар ножа в грудь. Болезненное напоминание о сегодняшних откровениях.
– Кое-что, – отвечаю я через силу. – Не поверишь, сегодня утром узнала.
Назира понимающе кивает:
– Так вот почему ты убежала.
– Ты за мной следила, что ли?
– Да, я незаметно следовала за тобой.
– Зачем?
Она улыбается, но улыбка кажется усталой:
– Ты что, совсем меня не помнишь?
Я недоуменно смотрю на нее. Назира вздыхает, подбирает под себя ноги и, чуть отвернувшись, принимается глядеть куда-то вдаль.
– Забудь.
– Нет, погоди – как это, я что, могу тебя помнить?!
Назира качает головой.
– Не поняла, – настаиваю я.
– Забудь, – повторяет она, – ничего особенного. Ты просто очень знакомо выглядишь, вот мне и показалось, что мы уже встречались.
– А-а, – смягчаюсь я, – ладно.
Но Назира избегает моего взгляда, и у меня остается ощущение, что она что-то недоговаривает. Она сидит в глубокой задумчивости, покусывая губу и глядя на что-то далекое. Молчание длится довольно долго.
– Гм, извини, но ты принесла меня на дерево, – не выдерживаю я. – Что я тут делаю и чего ты хочешь?
Назира поворачивает голову. У нее в руке я замечаю пакетик карамелек. Она протягивает мне леденцы, предлагая угоститься, но я ей не настолько доверяю.
– Нет, спасибо, – отказываюсь я.
Назира пожимает плечами, разворачивает один из цветных фантиков и бросает конфету в рот.
– Что конкретно рассказал тебе Уорнер?
– А тебе зачем?
– Он говорил, что у тебя есть сестра?
Мне становится жарко от гнева. Я ничего не отвечаю.
– Значит, да, – заключает Назира и звучно хрустит леденцом. – Еще он что сказал?
– Чего ты от меня хочешь? – не выдерживаю я. – Кто ты такая?
– О родителях он тебе говорил? – как ни в чем не бывало продолжает Назира, искоса глядя на меня. – Ты знаешь, что росла в приемной семье и твои биологические родители живы?
Я молча смотрю на нее. Назира, по-птичьи наклонив голову, пристально уставилась на меня:
– А как их зовут, он сказал?
Глаза у меня лезут из орбит. Назира улыбается, и ее лицо словно освещается изнутри.
– Вот и приехали, – с торжеством говорит она, стягивая обертку с другого леденца и отправляя его в рот. – Хм.
– И куда же мы приехали?
– Туда, где заканчивается гнев и начинается любопытство.
Я раздраженно вздыхаю:
– Ты знаешь имена моих родителей?
– Я этого не говорила.
Я вдруг чувствую себя страшно усталой.
– Ну почему все знают о моей жизни больше меня?
Назира быстро взглянула на меня и отвела глаза.
– Не все, – поправляет она. – Только те, кто занимает высокие посты в Оздоровлении. Работа такая – знать. Особенно у нас, детей, – говорит она, на секунду встретившись со мной взглядом. – Родители надеются, что рано или поздно мы займем их места… Но не всем всё известно, – она чему-то улыбается, словно шутке, понятной только ей самой. – Большинство ни черта не знает. – Она хмурится: – Хотя, похоже, Уорнер больше в курсе, чем я думала.
– Вы с ним давно знакомы? – скорее утвердительно, чем вопросительно говорю я.
Назира отодвигает капюшон, немного открыв лицо, прислоняется к толстой ветке и вздыхает.
– Слушай, – тихо начинает она, – я знаю только то, что мой отец рассказал нам о тебе и Уорнере. У меня хватило ума понять, что основная информация – чепуха, но…
Она колеблется, прикусив губу.
– Скажи уже, – качаю я головой. – Я столько раз слышала, как меня называют сумасшедшей за то, что я полюбила Уорнера… Ты не первая.