Все розовое.
Розовое одеяло, розовые подушки. Розовый коврик на полу.
Поднимаюсь на ноги и недоуменно озираюсь. Рядом стоит вторая, такая же точно кровать, только постельное белье фиолетовое. И подушки фиолетовые.
Комната поделена воображаемой линией, и половинки комнаты служат зеркальным отражением друг друга. Два письменных стола – розовый и фиолетовый. Два стула – розовый и фиолетовый. Два туалетных столика, два зеркала. Розовый, фиолетовый. На стенах нарисованы цветы. Маленький стол и два стула. Вешалка с пышными нарядными платьями, на полу – коробка с тиарами. В углу маленькая грифельная доска на ножках. Под окном корзина с куклами и мягкими игрушками.
Детская спальня.
Меня бросило сразу в жар и холод.
Я по-прежнему ощущаю потерю – чувствую, что моя Сила не работает, и только теперь спохватываюсь, что на запястьях и щиколотках у меня светящиеся электрические наручники. Я дергаю их, тяну изо всех сил, но они не поддаются.
Не на шутку запаниковав, подбегаю к окну – нужно срочно разобраться, где я, найти доказательства, что это не галлюцинации, но потрясающей красоты вид из окна только усиливает недоумение: зеленые пологие холмы, далекие горы и большое сверкающее озеро, в котором отражается закат. Слов нет описать эту красоту.
Я отступаю, отчего-то испугавшись еще сильнее.
Взгляд падает на розовый письменный стол. Я ищу на нем какую-то подсказку, но там только стопки разноцветных блокнотов, фарфоровая чашка с маркерами и блестящими ручками и несколько блоков светящихся стикеров.
Дрожащими руками открываю выдвижной ящик. Внутри – пачки старых писем и полароидные снимки.
Сначала я только смотрю на них. Стук сердца эхом отдается в голове – больно настолько, что даже начинает саднить горло. Я сама слышу, что дышу часто и неглубоко. С силой моргаю раз, другой, третий, чтобы успокоиться и приободриться.
Медленно, очень медленно я берусь за пачку писем.
Достаточно взглянуть на адреса, чтобы понять – это писалось до Оздоровления. Письма адресованы неким Иви и Максимилиану Соммерсам в Гленорчи, Новая Зеландия.
Новая Зеландия.
Ахнув, вспоминаю лица мужчины и женщины, которые вынесли меня из зала несостоявшегося симпозиума.
Я Верховная командующая Океании, мы с твоим отцом прилетели забрать тебя домой.
Закрываю глаза. Звезды взрываются в черноте под веками, оставляя меня в полуобморочном состоянии. Не дыша, открываю глаза. Вялыми, ставшими вдруг неловкими пальцами открываю первое письмо.
Оно совсем короткое и написано двенадцать лет назад.
Макс, Иви!
С Эли все хорошо, ей подобрали подходящую семью. Пока способности у нее не проявились, но мы пристально за ней наблюдаем. Настоятельно советую вам выбросить ее из головы: воспоминания им с Эммелиной удалили, о вас они больше не спрашивают. Больше новостей от меня не ждите.
П. Андерсон.
Пэрис Андерсон. Отец Уорнера.
Новыми глазами оглядываю спальню, чувствуя, как поднимается по спине мороз, и невозможные разрозненные кусочки нового кошмара складываются в единое целое.
Мне едва не стало дурно, но я справилась с собой.
Смотрю на стопку фотографий, лежащих в ящике стола. Лицо как чужое – частично онемело. Все же заставляю себя взять снимки.
На первом – две малышки в одинаковых желтых платьях, худенькие, с каштановыми волосиками, стоят, держась за руки, на садовой дорожке. Одна из них смотрит в камеру, другая опустила глазки.
Я перевернула снимок.
Первый день Эллы в школе.
Фотографии выпадают из моих дрожащих рук, разлетаясь по столу и полу. Инстинкт подсказывает, да что там, кричит мне в уши, звонит в колокола, заклиная бежать.
Убегай, мысленно прошу я себя, беги отсюда!
Но любопытство не пускает.
Несколько снимков падают изображением вверх, и я не могу оторвать от них взгляд. В ушах шумит. Я осторожно подбираю фотографии.
Три темноволосые малышки стоят рядом с великоватыми для них велосипедами, переглядываются и смеются.
Я переворачиваю снимок.
Элла, Эммелина и Назира. Теперь на двухколесных!
У меня перехватывает дыхание. Легкие сжимаются, съеживаются, и я хватаюсь за стол, чтобы не упасть. Мне кажется, я парю в воздухе, потеряв всякую опору.
Застряв в бесконечном страшном сне.
Я лихорадочно перебираю фотографии, не успевая пальцами за стремительными мыслями, и тщетно пытаюсь уразуметь, что́ вижу.
Вот маленькая девочка держится за руку немолодого мужчины.
Эммелина и папа, написано на обороте.
А вот одна из девочек залезла на дерево.
День, когда Элла подвернула ногу.
Смазанный снимок – торт и свечи:
Пятый день рождения Эммелины.
Красивая пара:
Пэрис и Лейла в гостях на Рождество.
Я замираю,
пораженная,
чувствуя, как из груди выходит воздух.
Я держу одну фотографию, и мне приходится заставлять себя, принуждать себя смотреть на нее. Квадратик из «Полароида» дрожит в руках.
Маленький мальчик стоит рядом с малышкой, которая сидит на ступеньке лестницы и уминает кусок пирога. Резко переворачиваю снимок. Там три слова:
Аарон и Элла.
Я пячусь, оступаюсь и грохаюсь на пол. Тело, сведенное судорогой, трясется от ужаса, смятения – и невозможности поверить.
Неожиданно, будто по сигналу, в дверь стучат. Женщина – Иви из прошлого, постаревшая леди с фотографий – просовывает голову в дверь и с улыбкой спрашивает:
– Элла, милая, ты не хочешь выйти из своей комнаты? Ужин стынет.
Мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание.
Стены сжимаются вокруг меня.
Перед глазами мелькают какие-то пятна.
Меня куда-то уносит,
и тут
в один миг
Мир становится черным.