— Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Пока мы недолго, быстрым шагом продираемся сквозь заросли, беспокойство мое стремительно растет. В конце концов выныриваем из джунглей к тем умопомрачительной красоты утесам, которые сверху, с моей крыши, казались гораздо дальше. Сердце у меня так и подскочило. Вот бы скорее спрыгнуть с обрыва, покружить между скалами, почувствовать ветер в крыльях.
Но нырнуть вниз я не успела. Мама внезапно вложила два пальца в рот и лихо, пронзительно свистнула. А мы как стояли, так и стоим в полном ошеломлении. Во-первых, даже я так не умею. Тут с ней, пожалуй, только наши мальчишки посостязаются. А во-вторых, кому она свистит-то? Нам ведь казалось, что на острове нет никого.
Из зарослей, из расщелин, медленно, один за другим, начинают появляться люди. Вспоминаю, что Ангел по-прежнему маме не верит. Кто эти люди? Враги?
Стая встает в боевую стойку, и я вдруг ловлю себя на том, что это у меня мгновенно рефлексы сработали, колени сами собой спружинили, кулаки сжались. А ребята просто следуют моему примеру.
А приглядевшись, я и еще что-то понимаю: это же все дети. Среди них ни одного взрослого нет. Напряжение мое постепенно спадает.
Все они спокойно и даже счастливо улыбаются. А когда подходят поближе, у кого хвосты становится видно, у кого чешую, а у кого металлические руки или ноги.
— Мутанты… — шепчет Газзи и берет Игги за руку.
— Так и есть, — кивает мама. — Все эти дети такие же, как вы, «усовершенствованные».
И точно, в подтверждение ее слов девчонка, на вид лет восьми, распахивает пестрые черно-серые крылышки и весело смеется СВОЕЙ стае. Все они взлетают футов на двадцать-тридцать над землей и, похоже, принимаются играть в пятнашки.
— Точно, на нас похоже… — задумчиво тянет Надж.
Глядя на них, даже Клык улыбается. Да и как не улыбаться? После экспериментов и опытов, которые ставили над нами долгие годы, после того, как за нами все кому не лень гонялись, а мы только и делали, что снова и снова ото всех удирали, мы наконец очутились в родной стихии.
— Макс, — снова начинает мама, и я смотрю туда, куда в джунгли, за спины моей стаи, устремлен ее взгляд.
Из зарослей, с широченной, от уха до уха, улыбкой выскочила Элла, моя сводная сестричка.
— Элла, — взвизгнула я, а она с разбегу врезается в меня и, чуть не сбив с ног, повисает у меня на шее. Мы не виделись с тех самых пор, как Группа Конца Света массированно промывала ей мозги. Еще до того, как Ангел исчезла в Париже.
Мы все еще не можем оторваться друг от друга, тормошим, разглядываем и обнимаемся, когда за плечом у нее вырастает Игги, красный от смущения и совершенно влюбленный.
Она расцветает и, привстав на цыпочки, целует его прямо у всех на глазах, а он под разнесшееся с утеса на весь остров веселое улюлюканье мутантов прижимает ее к себе, нежно и долго-долго.
Глядя на них, я буквально опьянела от любви, радости и надежды. Рядом со мной стоит Клык, молчаливый, сильный и надежный. Его пальцы нащупывают мою руку, и улыбка говорит все, что я не могу выразить словами.
Мы наконец дома.
77
А потом начался пир горой.
Мама привела нас в зеленый грот из лиан и листьев, с удивительным водопадом. Именно такой, о котором мечтала Надж и который ей обещала мама. Сказка! Так и кажется, что сейчас единорог прискачет и эльфы всякие распевать начнут.
Надж бултыхается в озерцо перед водопадом, а стайка девчонок болтает с ней с берега. Она совершенно счастлива — наконец-то она в родной стихии. Во всех отношениях.
Игги вот какой трюк выкинул: нырнул с утеса, сделал безукоризненное двойное сальто и ушел под воду в полуметре от Эллы. Да так, что ни одной капли на нее не упало. Но все равно она чуть в обморок не грохнулась, то ли от страха, то ли от неожиданности, то ли от восторга. Но я особо не вдавалась. Пусть сами разбираются.
Даже Ангел более или менее пришла в себя. Хохочет и плещется с Акелой и Тоталом, а Газзи их под водой за ноги хватает.
Мы с Клыком сидим в стороне за деревянным столом с мамой и Нино Пьерпонтом и не нарадуемся на стаю, на нашу новую «усовершенствованную» компанию, на остров, на дом — на все-все вокруг. Пьерпонт — мы с ним прежде не встречались — в целом очень даже ничего и даже особо не выпендривается и богатством своим никому в нос не тычет. Только он, похоже, с удивлением наблюдает, как с расставленных перед нами бесчисленных тарелок исчезают жареная свинина, паэла, салаты и прочие деликатесы, приготовленные целой армией его личных поваров. Если и есть какой-то путь к нашим сердцам, то он точно лежит через желудок, и я начинаю чуток беспокоиться, не старается ли он усыпить мою бдительность?
— Так где подвох-то? — спрашивает Клык. Ему в голову явно те же мысли, что и мне, закрались.
Откусываю здоровенный кусок ветчины и отчаянно надеюсь, что в кои веки раз здесь никакого подвоха не обнаружится.
— Ты о чем? — поднимает брови мама с подозрительно невинным видом.
— Получается, все заканчивается хэппи-эндом? — вторю я Клыку. — Как-то не верится, что все эксперименты, побеги, преследования и сражения на этом закончились. Не верится, что нам теперь до скончания века предстоит жить долго и счастливо на деревьях под ясным звездным небом нашего нового острова-рая.
Мама улыбается, но настороженных глаз ей от меня не скрыть.
— Хотелось бы, Макс. Я очень на это надеюсь. — Она бросает быстрый взгляд на Пьерпонта, который уже некоторое время беспокойно ерзает на стуле. — Но…
— Но что? — Клык рядом со мной напряженно выпрямился.
— Это ваш новый мир, ваша новая жизнь. Вы теперь не одни, — осторожно начинает мама. — Но мы вас всех здесь собрали для того, чтобы вам…
— Выжить, — мрачно заканчивает Нино. — Кроме вас, никто не спасется.
— Что? — вилка падает у Клыка из рук. — Мы здесь что?
Я в ужасе смотрю на маму. Она печально кивает. Я не первый год только и слышу, что про конец света да про гибель человечества. Я не первый год готовилась к этому моменту. Точнее сказать, меня к нему только и делали, что готовили. Но новость эта меня все равно как обухом по голове ударила.
— Да объясните же вы, что все это значит, — требую я звенящим от напряжения голосом. — Сколько можно темнить? Будете вы, в конце концов, говорить правду?
— Даже не знаю, с чего начинать, — тяжело вздыхает мама.
— Да хоть бы с того, что мы уже знаем: с того, что девяносто-девяти-процентщики собираются геноцид устроить, якобы чтобы спасти Землю. А проще сказать, истребить почти все человечество. Вот теперь и скажи нам, что за планы у них на уме?
Мама тяжело вздыхает, а я беру Клыка за руку. Он — единственная моя поддержка, потому что в одиночку слушать ее мне будет тяжко.
— Ну, слушай. Уже долгие годы девяностодевятники разрабатывали штамм вируса птичьего гриппа. Им нужно было, чтобы он особенно быстро распространялся, особенно легко передавался человеку и бесконечно мутировал, чтобы естественно вырабатывающийся у людей иммунитет был против него бессилен. Действует он так же, как чума, и симптомы болезни похожи. И конец так же неизбежен. — Мама помедлила, дабы убедиться, что мы все понимаем. — Вирус этот называется Н8Е, но девяносто-девяти-процентщики зовут его попросту «исполнитель».
— И что получается, — спрашиваю я. — Мы ему особо подвержены, потому что у нас птичьи гены есть?
— Наоборот, — улыбается мама. — Это кажется нелогично, но ваша смешанная ДНК — ваша защита. У вас она вызвала естественный иммунитет ко всем модификациям этого вируса. Ни у каких других живых существ такой иммунитет не обнаружен. Вы этот вирус только передавать можете. Но вам он вреда причинить не может. Само собой разумеется, что ни Элла, ни Нино, ни я никак не защищены. И Джеб, конечно, тоже. И некоторые другие усовершенствованные.
К горлу у меня подкатил ком.
— Значит, если, несмотря на все ваши предосторожности, вирус этот как-то сюда попадет и мы все заразимся, а от нас вирус перейдет к вам, то…
Мама открыла было рот, но Нино Пьерпонт жестом ее оборвал:
— Тебе, Максимум, не стоит об этом беспокоиться.
Я нахмурилась: что он ее затыкает?
— Мы это убежище уже почти двадцать лет создаем. Никого из вас еще на свете не было, а мы уже проект разработали. Мы хотели сделать так, чтобы спаслись те, у кого есть хоть малый шанс выжить. Чтобы человечество не исчезло. Мы уверены, вы здесь будете жить долго..
— Достижение! А я-то думала, — не удержалась я, — что, раз вы про этот биотоксин десятки лет знали, вы время и денежки потратили, чтоб вакцину против него изобрести.
Пьерпонт снял свою хипповую шляпу и провел рукой по коротко стриженной седеющей голове. Но маму мне никакими яростными нападками никогда смутить не удавалось.
— Он слишком быстро мутирует, Макс.
А Нино между тем продолжал:
— Это только кажется, что вы в тропическом раю оказались. — Он кивнул головой на искрящийся водопад. — Но, случись непоправимое, вас ждет удивительный город подземных пещер, защищенных новейшей технологией. Хитроумная система переходов позволит вам удобно жить под землей.
— Вы хотите сказать, до тех пор пока биотоксин сам собой не исчезнет, вместе с последним живущим на Земле человеком? — поднимает на него глаза Клык.
Мама и Нино молчат. Видно, Клык угадал.
— И как этот токсин действует? — Не уверена, что я на самом деле хочу это знать, но пора докопаться до сути. Хватит с нас страшных тайн и секретов.
Мама заглянула к себе в блокнот, перевела глаза на Эллу, брызгающуюся в водопаде. Посмотрела на носки своих туфель. Мама не из робкого десятка. Если даже она мнется, значит, дело совсем труба.
— Да говори ты. Как есть, так и говори, — прошу я ее, а сама прижимаюсь к Клыку, который и сам одной рукой притянул меня к себе за плечи. — Не бойся, мы выдержим.
— Ладно, слушайте. — Она начинает читать. — Токсин распространяется по воздуху и поступает в легкие через нос, вызывая кашель и в некоторых случаях раздражение. Стремительное размножение клеток влечет за собой разрывы внутренних органов и закупорку кровеносных сосудов. Через короткое время на кожном покрове образуются многочисленные нарывы. Когда они лопаются, раны становятся еще более активным источником бактериального заражения. — Мама закашлялась. — На этой стадии инфекция распространяется из множественных источников, развивается стафилококковое заражение, вызывающее разложение тканей. В течение нескольких дней тело в прямом смысле сгнивает заживо.