Девушка тут же вскакивает с сидения и делает реверанс.
— Боже? — она поднимает на меня круглые глаза. Пышные выпуклости девушки пробивает сладкая дрожь. Любо смотреть на эти морские валы. — Если бы раньше я знала о вас правду, то не смела бы кричать глупости в «Зарнице».
Я даже не помню, что графиня про меня там кричала. Делать мне больше нечего, как замечать всякую ерунду.
— Прошлое в прошлом, — многомудро говорю. — Я подошел рассказать тебе о настоящем и будущем.
— Мой батюшка, — понимает Ира, и ее голосок дрожит, как серебряный колокольчик на ветру.
К чести барышни, она не просит прощения для отца, хотя знает, что это в моих возможностях. Я ведь бог, а значит, могу приказать что угодно Софии, да и любому славянину. Конечно, всё не столь просто, но в глазах двушки именно так. Не это ли молчание лучший показатель сознательности молодой графини.
Я киваю — и Ире, и своим мыслям.
— Он поступил глупо и во вред нации. Но я не собираюсь ослаблять славную Русь на целого Полковоя, который еще способен взяться за ум. — О, как! Не Россия, а Русь. Правда что ли, скоро на старославянском заговорю? — Моя душа ратует за народ, верующий в Сварога. — Да болотопс жеваный! Что еще за «ратует»? Фалгор, ты же закоренелый атеист и никогда не выносил религиозный дурман! А сейчас за него ратуешь? — А значит и бить насмерть ненадобно, а лишь проучить. — И на этом ухожу в растерянности, а в спину мне Ира кричит радостно:
— Благодарю, боже! За батюшку, за то, что пожалели! — уточняет она, притупив взгляд.
Ну это всё печально. Еще мне не хватало манерами и речью косплеить языческого бога. Ладно, авось переборю. Коль не дубец я….Что?! Какой еще дубец?! Не болотопс! Жеваный иль жженный — неважно, пускай даже рубленый с чесноком, но не болотопс! Только так!
Между тем, бой Софии с Шереметьевым выходит зрелищным. Граф демонстрирует отличное владение техниками Ярилы. «Огненное дыхание», «Испепеление» и что-то секретное из арсенала Шереметьевых, похожее на «Огненный Дракон». Сразу видно твердого Полковоя.
Ну а София без труда отражает пламя гравитационными волнами. Я не знаток стиля Рода, но явно техники достойны ранга Полковоя. Легкими движениями наманикюренных пальчиков княгиня выставляет жива-блоки всем ударам графа. Вокруг пылает арена, валы пламени брызгают на прозрачные барьеры, а София с неизменной загадочной улыбкой достает из кармана спортивных брюк миниатюрное зеркальце со складной расческой и на глазах взбешенного Шереметьева причесывается.
— Мама такая позёрша, — доносится до моих ушей шепот улыбающейся Лизы.
А дальше София показывает технику рангом выше. Ага, Воеводы. «Тяжесть Зеуса», если не ошибаюсь. Всю площадь словно придавливает грудой камней. Прибитое к полу пламя гаснет, а Шереметьев превращается в ползающего червя. Надсадно хрипя, граф пытается встать, но против огромной силы тяготения не попрешь.
— Сеня, а знаешь почему эта техника называется «Тяжесть Зеуса»? — вдруг подходит ко мне Лиза, с любовью разглядывая меня. Остальные девушки оборачиваются и вслушиваются в наш разговор.
Я смотрю на кряхтящего Шереметьева и причесывающуюся Софию. Графа княгиня добивать не будет, у нас уговор, поэтому ждет, когда он сам сдастся.
— Расскажи, красавица, — улыбаюсь Лизе, пододвигаясь. Вообще, я читал про все стандартные мощные техники, но раз княжне хочется посветить знаниями, почему бы не потешить девочку?
Лиза садится рядом и поправляет складки платья.
— Зеус — это отсылка к планете Юпитеру, — светясь довольством, рассказывает княжна. — Самую сильную гравитацию из всех планет Солнечной системы создаёт Юпитер. Поэтому и технику назвали в честь него.
— А почему «Зеус»? — подыгрываю я. — Почему техника не называется «Тяжесть Юпитера»?
— В Древней Руси планеты первоначально имели греческие названия: «слъньце, лоуна, зеус, њрмис, арис, афродити, кронос». В переводе на русский — «Солнце, Луна, Зевс, Гермес, Арес, Афродита, Кронос». В современном толковании соответственно — Солнце, Луна, Юпитер, Меркурий, Марс, Венера, Сатурн.
— Очень умные вы книжки читаете, Елизавета Артемовна, — киваю.
— Вот-вот, — соглашается довольная Лиза. — Цените меня, боженька мой.
К этому времени Шереметьев уже отчаивается встать и хрипит, с трудом шевеля губами:
— Сдаюсь…
— Что? — София удивленно отрывается от зеркальца. — Вы что-то сказали, граф? Или мне послышалось?
Шереметьев пытается набрать в грудь побольше воздуха.
— Я сказал — сдаюсь, София Александровна, — и падает без сил.
В тот же момент гравитационный полог снимается, и граф жадно хватает ртом воздух, прямо как рыба.
Всё хорошо, что хорошо заканчивается. Но я никуда не ухожу. Ведь еще ничего не закончено. Посижу — подожду. Вдруг Шереметьев соблаговолит извиниться. Если нет — придется наведаться к нему в гости, хех. Но это вряд ли.
— Боже, — граф встает передо мной и кается. — Прости, если бы я только знал…
— Незнание не освобождает от ответственности, — фыркаю. — Но вы свою кару получили сполна. За исключением одного момента.
— Да-да, — Шереметьев поднимает глаза на Иру. Графиня светится счастьем от того, что папка живой. — Ирина, подай документы.
— Вот они, папочка, — девушка протягивает ему толстую папку. Откуда только вынула? Фокусница.
— Прими, боже, — просит меня граф, передавая документы уже мне. — В качестве извинения за мой проступок. Это контрольные пакеты акций двух металлургических заводов в Сибири. Очень пригодятся в производстве твоих ПуДов.
— Действительно, ценное приобретение, — принимаю папку. — Скоро потребуется очень много стали. И боюсь, остальные ваши заводы мне тоже понадобятся.
Граф бледнеет.
— Как пожелаешь, боже, — сглатывает он. — Сегодня же скажу юристам подготовить документам.
— Вы не поняли, — возражаю. — Пускай всё остается в вашей собственности. Эти заводы вот тоже, — я отдаю папку назад. — Но отныне вы будете производить столько стали и по такой цене, которую я укажу. Ибо идет война за жизни наших близких, и не время играть в капитализм и барыг. Время быть дворянином и сыном Отечества.
— Понял, боже, — загорается Шереметьев. — Всё сделаем, всё поставим.
Вот и отличненько. Схитрил, конечно, я знатно. Вместо двух заводов получил весь Великий Дом Шереметьевых со всеми их компаниями и дружинами. Такой вот он, божественный рэкет. Но цель, правда, благая. Хаос не дремлет.
Глава 17— «Зарница»
Всё проходило как обычно. Мы с «прайдом» отправились в «Зарницу». Даже не представляю зачем я бросился туда. Хотя нет, знаю. Мне нужно завоевывать сердца Молодого света. Чем больше высокородных людей преклонится передо мной, как богом и повелителем, тем быстрее пройдет мой план по модернизации промышленности Земли. Космические челноки сами не полетят в небо. Нужны соответствующие социальные условия. Предподготовка.
Я, в окружении первых красавиц Империи, вхожу в клуб. Все тут же озираются на меня.
— Сеня! Давненько не виделись! — бросается ко мне Витя Долгоногий, татуировки на его лице лучатся золотом. В тон мерцает клубный пиджак в золотых блетсках. Молодой граф отлично играет, хотя глаза его светятся религиозным преклонением. — С самого «японского городового»!
Молодой граф отлично играет, хотя глаза его светятся религиозным преклонением. Но это не мешает ему вести себя рядом со мной как веселый повеса. Витя хлопает меня по плечу как равного дворянина.
— Как тебе обновленный клуб?
— Смотрю, ремонт ты сделал лучше прежнего, — я оглядываю ультрафиолетовые арты на стенах. Светящиеся морские волны пейзажа будто накатывают на танцпол. Игра света добавляет картине подвижности.
— А то! — довольно улыбается граф, едва не склонив спину от моей похвалы, но сдерживается. — Всё же спасибо япошкам ссаным. До них бы я, наверно, годами медлил с ремонтом…Хотя да, погибли ребята, — вспоминает он. — Поэтому забудем, что я сказал.
— Забудем, — не спорю.
Мы с «прайдом» проходим на диванчики за столик. Заказываем безалкогольные напитки, кто-то из девочек еще и сладости. Ко мне по очереди подходят члены Молодого света и выражают почтение. Все эти парни с золотыми татуировками на лицах.
— Мир меняется, — удивляется Астра, наблюдая всю эту самопроизвольную аудиенцию. — А ведь, Сеня, нам с тобой скоро сражаться на поле за Кубок.
— Совсем скоро, — киваю. — Завтра у нас игра с «левиафанами», потом с «детьми императора». А потом уже и с вами, «витязи», — тут я усмехаюсь. — Надеюсь, ты не будешь сдерживаться, Царица поля?
— Не дождешься, — фыркает карсноволосая княжна и сверкает глазами. — Будь ты хоть Сваром, хоть Сварогом, Сеня, на поле все равны. Мы покажем всё, на что способны. А способны мы на многое!
— Другого ответа я и не ожидал от гордой барышни рода Бесоновых, — соглашаюсь. — Тогда покажи, Астра. А я буду ждать.
— Ты не разочаруешься во мне, Сеня, — улыбается княжна. На её щеках играют ямочки, а огромные глаза просто лучатся довольством. — Это будет самый сложный матч «фениксов»! И вы, Алеся с Дарико, тоже имейте в виду!
— Мы знаем, — Алеся зачерпывает ложкой ванильное мороженое с фисташками. — Что вас будет сложно победить, Астерия. Но не невозможно. С нами-то Сеня, а он бог, — и барышня кладет ложку холодной сладости в рот, а потом с наслаждением жует.
— Ну и что? Сеня не будет использовать божественные способности, — возмущается красноволосая княжна. — Он сам сказал. Сеня, не будешь же?
— Не буду, — подтверждаю с улыбкой. Смешно наблюдать за разгоряченной, словно львица, Царицей поля, на фоне которой мягкая Алеся выглядит расслабленной и спокойной, как домашняя кошечка.
— Во-о-о-т! — с азартом Астра сжимает кулак. — Алеся, так что подумай еще раз, кто получит Кубок. Сеня сыграет без божественной силы, ну выступит он как Полковой, ну и что? У вас больше нет ни крутых Рыкарей, ни демоников. Медуза не считается — она всего лишь авангардник и не устроит молниеносный пронос. А двое Кметов…как их? — задумывается Астра. — А, Истислав и Истома погоду вам не сделают, — с победоносным выражением княжна смотрит на миловидную барышню. — Лесь, что скажешь против?