Но что сейчас скажет Страж?
И почему он стоит рядом с Лешкой? Непонятно, но почему-то Диму это совсем не нравится. Что им надо от брата? Но Страж просто трогает Лешку за плечо:
– Сбегай-ка за водой, малыш. Сейчас мы поставим твоего брата на ноги.
Мелкий сияет и испаряется.
А Страж присаживается рядом:
– Очень плохо?
– Какая разница?
– Прости, Вадим. Мы просто очень спешим.
– Что случилось?
Вопрос повисает в воздухе – вернулся Лешка с Димкиной любимой чашкой. Страж не глядя проводит над ней ладонью и протягивает резко потеплевшую воду:
– Пей. И вставай.
– Да что случилось?
– Прорыв. Опять. На этот раз удалось захватить пленного.
Папа когда-то говорил, что Свод Небес – вылитый музей. Громадный и набитый всякой всячиной. Мама смеялась и спрашивала: почему тогда музей? Может, склад хлама? Она, например, лично сдавала Стражу Анхильде находки, абсолютно не связанные друг с другом и вряд ли когда-то кому-то нужные. Сапог-скороход – один, без пары; чей-то громадный зуб, подобранный на месте одного из стихийных прорывов; говорящий камень… Что камень говорит, сомнений, мол, никаких, и что периодически он переходит на знакомые и понятные языки – тоже, но несет при этом такую чушь, от которой уши не просто вянут, а засыхают на корню вместе с мозгами…
Папа понижал голос и рассказывал о тайных планах подбросить говорящий камень кое-кому из демонов как секретное оружие: пусть, мол, они гадают, что такое «эссли спинооховы» и как надо зажарить экваториальных муравьев в «твинье по-барбадонски». Мама не соглашалась. Она говорила, что так нечестно, обвиняла Светлый Совет в жестокости к бедным демонам и предлагала лучше подбросить в пещеры ту говорящую кровать, которую придумал чокнутый маг из Гуадалупе. Ну ту, которая дает советы насчет поз и всего такого, если на нее ляжет больше чем одно тело. Папа поднимал брови и категорически отказывался делиться с демонами такой ценной вещью! Наоборот, он, Александр Соловьев, предлагает забрать кровать к ним в дом – а вдруг ее советы пригодятся?
Димка изнывал от любопытства и приставал к родителям с расспросами про советы, и папа с мамой спохватывались, а потом смеялись и начинали играть с ним и с Лешкой в «поймай облачко» или в пряталки… Папа, папа.
Спохватившись, Димка быстро вытер глаза и независимо оглянулся на Стража. Тот промолчал.
Они шли по коридору, на этот раз довольно узкому. Коридор был сложен из другого камня, не желтоватого, как те, что Дим видел раньше, а серого, и освещался не лампочками, а толстой трубкой вдоль стенки. Здесь Димка еще не бывал. Ну да что удивляться. Свод он и есть Свод. Никто не знает точно, где он. Кроме Координаторов. Даже Стражи телепортируются сюда по маяку, не по ко-ор-ди-на-там. Никто не знает точно, кто его построил и сколько лет строили. И здесь очень много комнат. Очень. Координаторы и Стражи живут в этом месте больше двух тысяч лет – и все-таки недавно, в тот год, когда родился Лешка, тут нашли новый, никому не известный этаж.
И папа был прав. В залах, комнатах и кладовых магического замка, построенного в незапамятные времена, всячины хватало.
Стена разошлась как занавеска, и Страж коснулся плеча, показывая, куда пройти.
Очень светлая комната. Темный изогнутый камень у стены. И на нем человек. Нет. Не человек. Он повернул голову – серая кожа и красноватые глаза, которые словно вышли из кошмарного сна. И что-то кольнуло в груди, шевельнулось, тяжело заворочалось… холодок. Холодок, который… Нет. Нет, пожалуйста, не надо! Не сейчас!
Страж что-то сказал – он не услышал. Он смотрел только на серого. Серого…
– Ссои ша? – шевельнулись бледно-серые губы.
«Шаман?»
Дима шатнуло. Как он… откуда он это узнал?!
Я не хочу… не хочу это знать!
– Ссои ша? Антэски симэ?
«Шаман? Пришел за мной?»
Ледяная колючка словно прострелила плечо, пронеслась по крови, острой иголочкой ударила-ужалила сердце…
Свод Небес Дим в тот день покинул не скоро. Когда он упал (вот же позорище, как девчонка из кино), Стражи додумались вызвать маму, так что очнулся он под скандал. Мама разносила Стражей, те виновато что-то объясняли. Кажется, что они предприняли все меры безопасности, что такого не должно было случиться, что они недооценили глубину перенесенной мальчиком моральной травмы… и еще что-то, и еще.
Стражи честно извинялись, и он вправду верил, что они не хотели плохого. Но он все равно не останется здесь. Даже для лечения.
Домой. Пожалуйста.
Ему было страшно. Страшно, как никогда в жизни… хоть холодок сейчас молчал.
Домой. Подумать, что теперь делать.
Холодок… нет, не холодок – холод, лед! Он не просто так шевельнулся – он узнал своего.
Он и дома очень тихий. Такой тихий, что мама что-то почувствовала. Заподозрила. Присела рядом, обняла, держит:
– Ну, Дим, подними голову. Все будет хорошо.
– Правда?.. – Он старается улыбнуться, но губы как чужие.
– Правда. – Какие у мамы глаза – покрасневшие, заплаканные, но ласковые. – Правда-правда все будет хорошо. Ты же слышал, они больше не будут тебя вызывать без твоей просьбы. Только если сам захочешь. Мы так решили. Все будет хорошо, Дим.
– Да. Спасибо.
Он старается верить. Послушно ложится отдохнуть, закрывает глаза, улыбается в ответ на мамино обещание приготовить к вечеру «пир горой» с его любимым тортом «Графские развалины». Если б можно было все исправить тортом…
Он не знает, что делать.
Рассказать? Но что? Что ему стало плохо и показалось, что он знает этого серого? Что раз в два месяца у него поднимается температура, а в груди словно появляется второе сердце? Только холодное и противное. Рассказать?
И остаться в Своде надолго. Может, и навсегда.
Промолчать?
Ведь ничего же не случилось. Он же мог все это время удерживать на привязи и холодок, и приступы злости? Значит, и дальше сможет. Только Лешка может узнать. Он не расскажет, но все равно…
Надо, чтоб не узнал.
Опасно…
Ночью спокойней не стало. Димка лежал с открытыми глазами и смотрел в стену. Там переливались бабочки и звезды, но он их не видел. Другое стояло перед внутренним взором: мамины глаза, когда он пытался съесть этот несчастный кусок торта, а тот не лез в горло. Лицо дяди Андрея. Тот ничего не понимает в магии, зато понимает про расстроенных мальчишек и обещает поехать с ними на выставку роботов. Хнычущая Зайка. Малышка эмпаткой не была, но то, что у него плохое настроение, чувствовала. И Лешку. Его глаза, когда Дим ляпнул это чертово «Не лезь ко мне!».
Врать семье трудно.
И пусть получилось, но… что, теперь всегда будет так? Они рядом, но не с ним… а он один. Сам так решил. Правда же? Сам решил. Не плачь теперь.
И вдруг это новое одиночество, это новая, непривычная, тоскливая пустота стали нестерпимо горькими. Навалились всей тяжестью, сдавили горло, зацарапали сердце кривыми когтями.
И он быстро перевернулся, уткнулся лицом в подушку, глуша рыдания.
Он не слышал, как Лешка встал. Просто ощутил его руку на спине.
Дурак, не лезь!
Но было поздно. Теплая волна прокатилась по коже, забирая боль, унося стиснувшую горло судорогу, мягко коснулась, взъерошила волосы, взяла сердце в теплые, бережные ладони…
И тает боль и обида, и сжимается, отступая, ненавистный холодок. И Димка не глядя ловит его руку, сжимает горячими пальцами, не зная, что сказать, как извиниться…
Лешка снова поступил по-своему. Но как же он рад, что у него такой упрямый младший брат! Лешка…
– Леш.
– Мм… – Глаза десятилетнего братишки отчаянно слипаются, но он все еще упрямо смотрит в дурацкий учебник. Да-а. Глядя на мучения Лешки с формулами и кодексами, Димка может только радоваться, что его в Стражи не берут. Ну их. Дим как-нибудь проживет и без кодексов, и без Свода. Только младшего жалко. Скоро одни глаза останутся. Особенно если все это старание зря. На первую ступень обучения младшего Соловьева приняли (почти всех берут – зубрить кодекс и формулы можно запросто, Стражам не жалко), а вот дальше неизвестно – возьмут, не возьмут… Сейчас с прорывами затишье, уже года полтора как ни одного не было.
– Спускайся, пора ужинать.
– Угу…
– Бросай свои учебники, слышишь? А то утоплю их в… – Книжка вылетает из рук братца и прыгает на стол. – В варенье!
– Дим! – поднимает голову слегка рассерженный Леш. – Дим, сзади! Падай!
Дим бросается на пол, не думая и не рассуждая. Свистнувшие над головой стрелы с глухим звуком ударяют в стену. Левое плечо обжигает огнем. Попали! Перекатиться и отшвырнуть – кто там сзади? Чья тень ложится рядом? Незваные гости…
Правая рука уходит в замах – а их оказывается пятеро. Троих сбивает с ног и катит по полу, а двое… двое успели уйти с прицела. Рвутся к Лешке… Стоять! Стоять, подонки!
А левая рука повисает неживым грузом, и дома никого, только они – и эти.
Лешка как-то исхитряется отшвырнуть тех, кто напал на него, и уйти от стрелок. Взлететь, пропустив их под собой.
– Дим, держись!
Осторожнее, они встают! А голова кружится. И перед глазами какая-то темная сетка дрожит и слоится. Сеть? Они сеть достали? Опять – кому-то в лапы. Ну нет! Огонь от яда на стрелке доползает до груди… и холодок взрывается. Это так, словно его окатывают ледяной водой. А следом за пронзительным ледяным холодом приходит жар. Плещет горячим в лицо. Рвется рычанием из горла. Поднимает руки ладонями вперед.
И приходит огонь…
Это случилось перед рассветом.
Дим проснулся и быстро сел на постели, не понимая…
Что такое?
Что его разбудило? Может, снова незваные гости? В доме было тихо. Даже мама с отчимом еще не вставали. За окном еле-еле светает, все серое-серое, как толченая полынь.
Что ж заставило так… ощетиниться? Словно рядом та мерзкая тварь из другого мира, которую он по дурости вызвал в день рождения Лешки. И по крови снова бегут знакомые иголочки… холод – жар. Почему проклятая ледышка снова проснулась?